– Там сейчас епидемия настоящая, – Снова прикладываюся к крынке, – будто сдурели все. Бегают со щитами, играются во всяких басурман. Спектакли ишшо хотят поставить про енту… древлееллинскую жизнь. Вот прям сейчас штоб, так может и немного заработаете. Так только, антирес поддержать да руки набить на поделках таких.
Вгляд старшего Гвоздя построжел, енто он и без меня знает. Эх… хотелося вовсе издали, да закругляться пора!
– Зато меньше чем через месяц детвора господская в гимназии вернётся, да и рассказывать друг дружке начнут, кто как летом отдыхал. Потом выйдут, а тута вы, бутовские. Да на возах щиты енти со шлемами и прочей харахурой. Што, не купят!? Да штоб не у одной гимназии, а прям вот у каждой, а?!
– Хм… – Степан Васильевич смял бороду в кулак, – хм… смотрите, никому тогда!
– Даже научить могу, – Пожимаю плечами, – сам не то штобы мастер, но кой-какие хитрости подскажу, што сам понял. Всё проще.
– Далеко пойдёшь, – Серьёзно сказал староста, пожимая мне руку, – если не прирежут.
До самого вечора почитай помогал, ажно умаялся. По хорошему, такие работы от тёмнышка до тёмнышка делают, но то по хорошему. А когда землицы не то штобы в обрез, но и не вдоволь, а рук рабочих с избытком, то всё, закончили. Не так штобы богато сена получается-то. Назад когда шли, прикинул, што и сколько.
Я так мыслю, бутовски ишшо и докупать придётся, не то скотина по весне на вожжах будет стоять, к стропилам привязанная. От бескормицы-то.
– Не устал? – Пхнул Гвоздь в плечо.
– Неа, – Улыбаюся. Пусть и не дружок, всё ж приятель, да и просто живой чилавек. Сложно бирюком сидеть, да только и поделками для дачных господ заниматься. Енто поначалу робинзонить интересно было, после Хитровки да больницы, где один никогда и не оставался. А так тяжко без живой души рядышком.
– В бабки[57] может?
– А и давай! – Загалдели вокруг бутовские мальчишки.
– Егор, ты как? – Особливо отмечает, во как! Лестно.
– Ага! Биток у меня всегда с собой, бабки-то одолжите?
– Канешна!
Подхватив кто грабли, кто вилы, унеслися вперёд, пока взрослые шли степенно, ведя свои неинтересные разговоры.
Кон расставили на улочке у избы старосты. Расставили бабки, Ленка Жердева ногой провела черту, от которой метать, и начали.
– …заступ, заступ! – Мало что не за грудки хватает Сомик другого игрока, даром что сам слабосилок мелкий. Горяч!
– Не было! – Орёт Ленка, она вроде судьи – как чилавек, который не играет сама, – Што я, слепая? Был бы заступ, так сразу сказала б!
– Слепая и есть!
– Моя очередь метать. Подкинув в руке залитую свинцом битку, примеряюся.
– Ну! – Не выдерживает один из супротивников.
– Гну! Под руку-то ори!
Снова примеряюся, и наконец кидаю, вытянувшись мало не в струнку. Залитая свинцом кость сшибает одни ударом две стоящие попарно бабки – гнездо, значица.
– Есть! – Довольный Гвоздь забирает их в нашу кучу, лыбится стоит. И мне азартно, ажно плясать хотца! Еле сдерживаюся… хотя зачем? Под смешки выдаю несколько коленец.
– Могёшь! – Восхитилась одна из глазеющих девок, што постарше, – Такие плясуны хорошие, они и в… – Наклонившись к подруге, она што-то говорит той на ухо, и та как дала смеяться! Тьфу! Кобылы! Начала, так оканчивай, а то ишь, секретики!
На шум вышли господа, которые из скубентов, двое. Они у старосты клетушку на лето снимают. Такой себе холодничок – ни уму ни сердцу, а пять рублёв за лето отдай! Питание отдельно. Копеечка к копеечке!
Почитай все бутовские так подрабатывают. Не пито не едено, а денюжка! Кто холоднички выстраивает специяльные, кто нормальную избу по соседству, а бывает, што и просто угол сдают. Ну енто кто победнее да пожаднее, так-то чужой чилавек в дому, оно как бы и не тово.
Оно б мне кто взялся объяснять в Сенцово, што господа нищие бывают, так и не понял бы. А на Хитровке насмотрелся. Вроде как и нищий, в отрепьях весь, а всё равно из господ! Гимназию окончил – значит, право на классный чин имеет.
Купец же иной хучь в сто раз богаче и умнее будет, а хренушки – не учился коли в господских специяльных школах, то и права на чин не имеет. «Степенство», а не «благородие», так-то.
И скубенты енти сейчас сами мало што не зубы на полку, а господа! Шинелишки старые, фуражки тож, едят через раз, а выучатся, так ух! Квартиру снимать будут, а не угол какой. Служанку наймут – штоб готовила-убирала, значица. Ну и жить с ей, куда ж без тово?
Школы енти специяльные, да учителя домашние, оно ж не просто так. Говорить с иным начинаешь, так у их мозги по-другому устроены. Не просто латыни всякие тама знают, а вообще. Вроде и рядом живут, среди чилавеков, а чужинцы как есть!
Постояли-постояли скубенты, за нами наблюдаючи, а потом один, который длинный, вперёд шагнул.
– Нас с товарищем в игру примете?
Переглядываемся… Оно как бы и да – бабки игра такая, што и енерал Суворов, говорят, с ребятишками играть мог, и в укор иму такое никто не ставил. Но как бы и тово…
– Бабки-то есть? – С сумлением в голосе спрашивает Гвоздь.
– Только биток, – Улыбается длинный, Сергей Сергеевич, – да и то по старой памяти больше, как талисман. Но мы выкупим у вас часть бабок, вы не против?
– Да как бы и пусть, – Пожимаю плечами, пока старостёнок сумлевается, Гришка Кузнецов тоже.
– А… пусть! – Соглашается Гвоздь.
Скубенты, который Сергей Сергеевич и Анатоль, играли плохо и вскоре продули.
– Да уж, – Видно, што им досадно, но с деньгами туго, по карманам не шарят и отыграться не просят. Ну и то! На гривенник почитай бабок купили, да и все их продули, худо ли!
Отошли в сторонку и сели просто глазеть. Анатоль который, ён в избу сходил, да книжку было принёс.
– Всё к девкам подкатывает, – Засмеялся Гришка негромко, – умственность показывает! А што умственность-то дурная, когда остального нетути, да и замуж не зовёт? Так, пустозвон дурной! Башка чисто колокол треснутый – вроде как большая и гул стоит, ан сразу видно, порченый!
А я как книжку увидел, так мало што не затрясся! Оливера-то Диккенсова прочитал уж, потом арифметику и листы разрозненные, но прям не то. Оливер-то, ён интересный, а енто так, даром што тоже буквы, хучь и другие. Игру бросил, да и подбираюся поближе, значица.
– …а это, милые девы, – Разливается Анатоль как тот соловей, что каркает, – великая поэма слепого певца Гомера… чего тебе, мальчик?
– Книжку поглядеть хотел, – А самого такая робость одолела, што прям я не я! И руки, значица, о порты обтираю – после бабок-то.
Видно, што Анатоль ентот не сильно-то и хотел книжку давать. Но тут дело такое – мы ему навстречу пошли, с бабками-то, теперича и должок как бы.
– Читать-то умеешь? – Насмешка в голосе вот прям чуйствуется.
– А как же! – Меня ажно вскинуло.
– Понимаешь, мальчик, – Анатоль, почуяв внимание, затоковал, постоянно поправляя очёчки, – есть книги, более подходящие тебе по возрасту и интеллектуальному развитию. Ещё в семьдесят пятом году в «Новой Азбуке» напечатали рассказ «Филиппок» под авторством графа Льва Николаевича Толстого. Боюсь, «Илиада» окажется несколько сложной для твоего понимания.
Насупился, молчу, и Анатоль, вздохнув вот прям напоказ, протянул мне книгу, почему-то открытой.
– Сотни воителей стоит один врачеватель искусный! Не… – Останавливаю чтение, засмущавшись, – я так, не шибко штоб искусный покамест! Так, по коровкам больше.
Анатоль почему-то замолк и только рот открыл, подержал так, и снова закрыл.
– Бойко, – Одобрил Сергей Сергевич, – Церковную школу окончил?
– Да ну, барин, смеёшси? Пятнадцать фунтов пшеницы за месяц отдай и не греши! В городе уже, по вывескам.
– Кхм… так бойко, и по вывескам? – В глазах интерес, но такой, што немножко не такой – как перед жучком интересным.
– Потом по газетам, – Пожимаю плечами, переминаяся под взглядами скубентов.
– И долго учился? – Анатоль, задавший вопрос, зачем-то наклонился.
– Ну… нет. Так просто – переехал из деревни, потом вывески, а потом всё, умею.
– Богата земля русская Ломоносовыми, – С чувством сказал Сергей Сергеевич.
– Агась! Только академиев по деревням нетути!
Глава 23
– Охо-хонюшки! – Проснувшись, спускаю босые ноги на циновку и крещуся от души на иконку, подвешенную в углу – от плеча до плеча, от макушки до пояса, с силой вжимая в тело сложенные щепотью пальцы, – Грехи наши тяжкие!
Опять снилася всякая гадость, но для разнообразия не про Ходынку, и то хорошо, а то устал уже. Не пойми што снилася – каша, а не сон. Какие-то мутанты, ядерный апокалипсис (знать бы ишшо, што енто такое!), живущие в канализации черепашки-ниндзя и я – чилавек, который паук.
Не впервой сниться такое, но я всё в сомнениях – нечистый насылает или Боженька предупредить хотит, как праведника. Иль просто так, потому как в голове понамешалося всякого. Вроде и спасал всяких-разных во сне, но паук, он же тово… или не тово?
Но по стенам было здорово – фух етак, фух! Только с паутиной неловко вышло – сперва руками пускал, а потом вспомнил, што пауки её через зад, и всё. Жопой, значица, паутину начал пускать. С голым задом по городу, оно как бы и не тово, хучь и в маске.
В церкву бы, на исповедь – душу облегчить, но што-то сцыкотно. Священники ж, оно тово, почитай што чиновники, только и славы, што власть духовная. Всё равно власть! Обязаны доносить, кто и што злоумышляет или о странном думает[58]. А меня всё такое собралося, што вот прямым ходом в монастырь на вечное заточение[59].
– Опять до рассвета проснулся, – Зевнув, прикрываю рот рукой, глядя на солнышко, только-только показавшее свои лучики. Встав, делаю несколько вялых движений руками – вроде как зарядка. Перестарался вчера с упражнениями – тестировал себя, значица, да ишшо и не выспался из-за снов дурацких. Ну и ладно, обойдусь сиводня. Так только, руками помахаю, штоб суставы не скрипели.