Утром, когда я проснулся, животина продолжала дрыхнуть. Я же занялся делами хозяйственными. Позавтракал — я ведь не всё вчера скормил барсуку — и развёл костёр.
Как? Легко. Маленький кремень, осколок гранита с плоской гранью — и вот Вам сколько угодно искр. Достаточно помахать в воздухе жгутиком, скрученным из крапивной кудели, как затеплится огонёк. Только нужно не забыть потом его погасить как следует, а то, зараза такая, весь истлеет. Потом я растирал камушками зёрна, замешивал тесто и пёк хлеб на прогретом плоском камушке. Опыт — великое дело. Тонкие, как лаваш, лепёшки получались вполне пристойно. Съедобно во всяком случае. Барсук со мной согласился, слопав как удачные образцы, которыми я с ним поделился, так и неудачные, кои употребил без спросу. Я только немного успел заныкать на завтра… из числа удачных.
Потом мой «товарищ» отправился мышковать, а я — добывать «фураж» из его раскопов. Но всё оказалось не так просто. Барсука интересовали личинки под корой погибших деревьев, а я был не настолько голоден, чтобы отдать им должное. Поэтому изучал пожухлую траву, пытаясь отыскать зёрна в колосках. Увы, похоже оптимальные агротехнические сроки безвозвратно пропущены. Или я не в тех местах смотрел. Так что накопал корешков моркови. Они успели более-менее налиться, раздаться в толщину и набрали деревянности. Так что обрезав девять десятых ботвы, я связал изрядный пучок и отправился к кострищу. Тут их и испёк, обмазав глиной. Знаете, неплохо получилось. И мягче, и слаще, чем сырые, и даже сытно, если достаточно съесть. Барсук тоже одобрил мою стряпню — не мог он пропустить такой праздник желудка и на дымок пришёл, как к себе домой.
На следующий день он вообще не вставал, пока не запахло съестным. Я готовил рыбу, пойманную сачком в ручье. Тёмные спинки отлично видны сквозь прозрачную воду, а согнуть кольцом вершинку длинного прута — это несложно. Сам же «чулок» из сетки давненько хранится в моей сумке — места он занимает немного и весит сущие пустяки.
Оставалось правильно его расположить, а потом булькнуть камешком позади будущей добычи. Рыбёшки делали рывок вперёд и некоторые попадали туда, где ждала их моя снасть. А там уж не зевай. Дальше — та же глина, костёр и немного терпения. Хорошо, что не нужно заботиться об укрытии на ночь — внёс квартплату провизией, и до утра над головой надёжная крыша.
Заядлых рыбаков, вероятно, интересует размер добытых экземпляров? С ладошку. Чью? Так только моя нынче при мне. В общем — мальки. Ну и приврал я чуток по старой рыбацкой традиции. Были и помельче рыбёшки.
Дядя Быг ждал меня в условленное время, стоя у самой кромки обрыва и всматриваясь в заросли у его подножия. Естественно, я убедился в этом, прежде, чем выходить на открытое место. При виде меня, он сразу спустил вниз верёвку с готовой петлёй. Оставалось закрепиться в ней и, переступая ногами по стене подняться наверх.
Ни «здрасте» тебе, ни «как поживаешь?». Молчком дошли до лодки и поплыли. На сей раз я не стал дрыхнуть, а крутил головой по сторонам и вовсю ориентировался. По всему выходило, что оставляли меня на материковой земле, а не на острове. И, поскольку путь до стойбища Бредущих Бекасов занял остаток дня, а это практически напрямик, то сушей, в обход кривизны берега, пешком бы я шел несколько дней, даже зная верную дорогу.
На берегу рядом со стойбищем горел костёр, разгоняя сумрак наступающего вечера. Вокруг собрались все взрослые мужчины и женщины обоих племён, и нашего, и неандертальского, но покормить ребёнка никто даже и не подумал. Расположились кружком и внимательно слушают.
— Приходил ли к тебе хранитель? — такими словами вождь Острый Топор приступил к расспросам. Тётя Быга переводила нашим с ней соплеменникам.
— Конечно, — ответил я не моргнув глазом. — Степенный барсук явился ко мне сразу, как только лодка нашего старейшины отошла от берега.
Поясняю. В этот момент я не осознавал ещё всю серьёзность происходящего для сидящих вокруг людей. Считайте, прикалывался над темными предками. Как Вы понимаете, сам-то я ни в Бога ни в чёрта не верю, а тут, когда от произнесённых слов повеяло сакралом… или астралом… вечно я их путаю, эти паранормалы. Так вот, едва потянуло душком сверхъестественного, я «надел» каменное лицо и заржал во весь свой внутренний голос. Атеист я, атеизм свой на личном опыте выстрадавший, но без воинственных замашек. Не понимаю верующих, просто ссориться с ними не люблю. Это, как ребёнка обидеть, насмехаться над такими людьми.
— Ты смог говорить с Духом Хранителем не во сне? — не понял Топор.
— Да. Он угощался из моих рук, помогал добывать пищу и предоставил мне надёжное убежище.
По рядам слушателей прошёл изумлённый гул, и я принялся повествовать о своём поведении за время отсутствия в этом стойбище. Многие моменты приходилось уточнять, а некоторые — пересказывать. Меня об этом просили. Как и пристало, отмечу финальную часть этого «собеседования».
— Так что же поведал тебе Дух Хранитель?
— Словами он мне ничего не сказал. Наверное, думал, что я ещё не умею разговаривать. Он показывал, что нужно быть внимательным и осторожным, что к зиме следует приготовить тёплое жилище и припасти пропитание на время бескормицы.
После этих слов Быг резко просветлел взором и осанка у него сделалась победоносной. Похоже, он почуял во мне союзника перед лицами неандертальцев, привыкших налегке переходить с места на место в поисках обильной охоты.
— Что же, вождь, ты оказался прав, — подвёл черту Острый Топор, обращаясь к нашему старейшине. Степенный Барсук (при произнесении этого имени неандерталец вопросительно посмотрел на меня), — действительно, на равных общается с духами. Бегущие Бекасы! Признаёте ли Вы это?
Низкие голоса гырхов прозвучали согласно.
— Теперь ты можешь просить у Степенного Барсука имени для себя и своего племени, — заключил Топор.
На некоторое время повисла тишина.
Я перестал веселиться, поскольку понял, что прошел некое важное испытание и теперь на меня возложены обязанности шамана, что отныне мой удел — бить в бубен и произносить глубокомысленные изречения. Ничего, в общем, хорошего.
— Скажи, Говорящий с Духами Степенный Барсук, подойдёт ли мне имя «Быстрое Копьё?» — обратился ко мне наш вождь.
Я прикрыл глаза, чтобы, слёзы смеха не брызнули из них. Всё-таки какой же, по существу, мальчишка, этот облечённый немалой ответственностью человек. Вот и имя себе выбрал явно с замахом на репутацию великого охотника.
Тем временем наступившая тишина буквально звенела от напряжения. Два племени ждали моего слова.
А я тянул паузу, лихорадочно соображая. Вспомнилось, у Североамериканских индейцев бытовал ритуал, когда юношу оставляли одного в лесу голодать до тех пор, пока его возмущенному недостатком пищи разуму не привидится во сне какая-нибудь зверушка. Называлось это, если я не запамятовал, «поститься». И тот, кто проходил такое «посвящение», считался взрослым мужчиной, поскольку встреченный дух оберегал его в дальнейшем.
Так вот. У моего отца и его братьев до сих пор «детские» имена. Клички, данные в период младенчества или игр. Поначалу я их воспринимал как абстрактный набор звуков, обозначающих того или иного человека, но, изучая язык, узнавал и смысл. Быг — задира или забияка. Тын — грубиян. Ыр — рёва. И все они не могут принять взрослые именования без согласования с «Говорящим с Духами», обязанности которого только что с одобрения двух племён и признанного в установленном порядке неандертальского вождя, носящего «взрослое» имя, возложили на неокрепшие плечи двухгодовалого малыша.
Вы понимаете? Нет, не понимаете! Потому что не оказались в моей шкуре. При всём моём неуважении к сакральным предрассудкам, я с полной материалистической убеждённостью заявляю — имя влияет на того, кто его носит. Естественно, если носителю известен его смысл. А тут каждого называют со значением. Так что мне необходимо задать некий вектор, направленный в будущее этого важного для нас человека.
Хиханьки прошу придержать.
— Духи давно знают тебя, — нарушил я слишком затянувшееся молчание. — Когда они разговаривают между собой, то вспоминают не столько охотника, отлично управляющегося с копьём, сколько мудрого руководителя, щедрого и требовательного. «Вождь Тёплый Ветер не забудет весной привезти Острому Топору новую сеть», — считают они.
Протяжный вздох многих людей показал, моя придумка понравилась. Название стихии в имени вождя — это круто. И прилагательное хорошее, доброе.
Не стану утомлять Вас подробным изложением остальных деталей долгой беседы. Загвоздка в том, что все взрослые члены нашего племени нуждались в аналогичной услуге. Причём — безотлагательно. Они уже много лет не общались с шаманами, и не могли получить от них одобрения на принятие «правильного именования», потому, что тут к делу припрягался Дух Хранитель каждого из них. Ну так вот предки наши суеверили нешуточно, и ничего я с этим поделать не могу?!
В общем, шаманом меня признали сразу два племени. Вечные бродяги — Бекасы и наши. И всё «обчество» требовало этот факт незамедлительно подтвердить прямо тут и прямо сейчас — раздать имена родителям, дядям и тётям.
Жена вождя тётя Быга с моей лёгкой ру… языка стала Лёгким Облачком. Я нарочно придумал нечто связанное с ветром, потому что повторение имени мужа в имени жены — это неспроста. Так что полагал необходимым сохранить сродство стихий. Когда-нибудь узнаю, зачем мои родичи так поступили.
Дядя Тын стал Глубоким Омутом, а тётя Тына — Тихой Заводью. Если Вы полагаете, что я подразумевал водящихся в тихом омуте чертей, то не ошиблись. Нарочно поделил одно определение на двоих. За что? А за то, что они вытворяют на супружеском ложе. Не забывайте, перегородок в нашей землянке нет, так что ничего удивительного в том, что половая жизнь (ведущаяся на полу) ни для кого секретом не является.