– Но почему? – Саня знал ответ, но смириться с ним не мог. – Ведь если никому никакого вреда от этого не будет…
– Вред есть! – спокойно возразил Дима. – Во-первых, вред тебе. Привыкнешь волшебство для себя использовать, втянешься, оторваться уже не сможешь. Подсядешь на волшебство, как на дурь или колёса. Ну и придётся тебя ловить и лишать силы. Во-вторых, ты вот что сразу запомни: силы у тебя не бесконечно много. Вот сделаешь что-то волшебством – и устаёшь. Чем круче штука, чем больше силы вложил, тем сильнее устаёшь, и дольше восстанавливаешься. А пока восстанавливаешься, волшебство не сработает. А может, как раз что-то срочно понадобилось. Вот прикинь, ты идёшь вдоль набережной, захотелось тебе сто кило конфет, ну ты их из ближайшего магазина и перенёс. Дальше идёшь – а там первоклашка тонет. Далеко тонет, не доплывёшь, а волшебством уже не получится, ты силу на фигню потратил, тебе, может, сутки восстанавливаться. Вот поэтому и есть правило, что без крайней необходимости волшебство не применяют. Чтобы было что применять, когда она настанет, крайняя. А никто ж этого заранее не знает. Мы вот сейчас сидим, треплемся, а вдруг в доме пожар? Или грабёж. Кстати, нашу квартиру однажды грабили, в прошлом сентябре.
– И что? Ограбили? – Саня приготовился сочувствовать.
– Не, повезло! Это днём было, а ко мне Данила как раз зашёл. Ну и, короче, вломил этим придуркам по полной программе. Типа же я ребёнок, типа же он меня защищал, всё по правилам. А вот прикинь, если бы он чуть раньше потратился на чепуху?
– А если бы ты один был? Тогда нельзя волшебством? – Саня хотел это прояснить до конца. – А если бы придурки тебя ножом?
– Нельзя, – подтвердил Дима. – Ну то есть чисто физически можно… только это может быть последнее в твоей жизни волшебство. Потому что крутой косяк, в «Волнорезе» за такое вообще-то полагается лишать силы. Это был бы общий сбор, и полагается ещё из других отрядов пригласить, если в городе есть такие… ну, в Москве-то наших много. И будут решать, что с тобой сделать. Могут и простить, бывали случаи. Но даже если не лишат насовсем, то запретят пользоваться волшебством, на месяц, на два… Тут, конечно, всё на честность, но если тебя заловят, что ты под запретом, а волшебничаешь, то уже стопудово силу заберут, да ещё и выгонят из отряда. Знаешь, лучше уж люлей получить, если нет смертельной опасности. Ладно, что-то мы заболтались, а тебе учиться надо. Короче, вот перед тобой глобус, действуй! Крути!
Саня выбрался из кресла – так ему казалось вернее. Уставился на круглый подарок академику. Повернуть его… где там белый шарик?
Волшебство никуда не делось, оно откликнулось тёплой волной, оно ждало и просилось наружу. Только вот как? «Слушай, шарик! – сказал он мысленно. – Вот надо глобус повернуть. Фас!»
Ничего не вышло. Глобус и не думал вращаться.
– Да ты не напрягайся, – посоветовал Дима. – Волшебство своё чуешь?
– Ага! – подтвердил Саня.
– А как ты его себе представляешь? – спросил Дима. – Если не хочешь отвечать, не надо… Просто у каждого это что-то очень личное.
– Как белый тёплый шарик, типа теннисного мячика, – Саня и не собирался скрывать. – Он где-то возле сердца, по-моему.
– Вот! – Дима хлопнул себя по коленке. – У тебя шарик, у меня… только не смейся. У меня роза, тёмно-красная такая, и корни тоже в сердце. А у других по-разному, я тебе говорить не буду, если захотят, сами скажут. Короче, надо прикоснуться к твоему шарику, мысленно, представить, что ты – это он, а он – это ты. И потом нащупать спуск… ну это тоже у всех по-разному. У меня вот… короче, неважно. Серёга – тот клавишу Enter давит, а у Данилы вообще был топор и полено. И он этим топором по этому полену… мысленно всё, конечно.
Саня снова сосредоточился. На сей раз он не стал смотреть на глобус, и более того – зажмурил глаза. Прикоснулся к белому шарику, представил его – круглый, тёплый, но может стать и совсем горячим, огненным… и полететь в цель, как ракета… маленькая такая ракета, оставляющая за собой дымный след… стоит лишь выжать до упора спусковой крючок у ракетницы… громоздкого такого пистолета, папа в том году давал подержать, а вот стрельнуть не дал. Но всё равно понятно, как это делается. Нажимаем на этот холодный, довольно тугой крючок, и волшебство, освобождённое из плена, выстреливает, куда направить ствол… ну то есть желание… то есть этот самый «образ цели». Сейчас – огромный глобус, который просто обязан завертеться вокруг своей не воображаемой, а самой настоящей стальной оси. Нажимаем, держим…
Он открыл глаза. Глобус вращался, причём с бешеной скоростью. Казалось, он сейчас вообще взлетит, проломит оконную раму и помчится вверх, сперва в облака, потом в космос.
– А как остановить? – растерялся Саня.
– Да просто отпусти кнопку, или что там у тебя, – посоветовал Дима.
– У меня спусковой крючок ракетницы, – немного стесняясь, признался Саня.
– Ты его сейчас держишь, или снял палец?
– Держу.
– Ну так отпусти, и успокой свой шарик. Пусть уснёт.
Палец – воображаемый, конечно! – Саня с воображаемой ракетницы снял, но вот усыпить волшебство оказалось не так-то просто. Пришлось представить себе игрушечную кроватку – такие были у девчонок в детском саду, он запомнил – уложить туда шарик и покачивать. Типа баю-бай, засыпай, дам тебе каравай…
Получилось. Глобус вздрогнул, сбавил скорость, а спустя несколько оборотов и вовсе остановился.
– Ну вот, типа поздравляю! – Дима снова хлопнул себя по коленке. – Всё получилось. Первое твоё волшебство! Теперь попрактикуемся вон на ней, – показал он на грушу. – Врежь ей как следует! И попробуй побыстрее. Долго разгоняешься. А как получится, пойдём гулять. Ну, гулять и учиться. Как это у художников говорят – на пленэр.
4.
На улице было не то чтобы жарко, но по-летнему тепло. Саня даже куртку снял и забросил её на плечо – всё равно мама не видит. По радио утром сказали «девятнадцать градусов, без осадков», но его всё равно заставили одеться «как следует». Он чуть было не распсиховался, но вовремя вспомнил: сейчас возникать не время. А то ведь папа легко отменит прогулки, и придётся до каникул в «детской» киснуть, причём даже в «С.Т.А.Л.К.Е.Р. а» теперь не погоняешь.
Вот Диме – тому хорошо, его никто не контролирует. Отец в Новосибирске, бабка на грядках, поэтому он даже переодеваться не стал, только в кроссовки влез.
Народу было не сказать чтобы много – с одной стороны, первое мая, день праздничный, а с другой – хорошая погода, и значит, кто на дачах корячится, кто в пампасах шашлыки жарит.
– А мы куда вообще идём? – поинтересовался Саня.
– Да есть у меня кое-какие дела, заодно и попрактикуемся, – обернулся Дима. – Сейчас у тебя более сложные задания будут – с людьми работать. Это не глобус крутить и грушу лупить, здесь тонкость нужна. Как на скрипке – там же ладов нет, чуть палец сдвинешь, и уже фальшь.
– Ты в музыкалке, что ли, на скрипке учишься? – вспомнилась ему Лягушкина, которая хвастала своим абсолютным слухом.
– Ага, только уже закончил. И не по скрипке, а на блок-флейте. А скрипка – это серьёзно, это или всё бросать и по-настоящему заниматься, или никак. Поэтому сейчас думаю гитару как следует освоить, всё-таки попроще инструмент. Но не чтобы песни всякие, а настоящую музыку, классическую.
Болтая, они вышли на широкую улицу, засаженную тополями. Те уже покрылись тонкой и слегка желтоватой листвой – вскоре она позеленеет, а потом и белый пух полетит – но сейчас узенькие, клейкие листья остро пахли весной.
– О, вот, кстати! – остановился вдруг Дима. – Вот тебе и упражнение номер раз! – он указал головой в сторону молодой черноволосой женщины с одетой в красный комбинезон девочкой лет трёх, не больше. Мама целеустремлённо тащила её за руку, а девчонка упиралась, визжала, подпрыгивала на месте, и в бессвязных воплях можно было разобрать только «Не хочу!», «Не пойду!». «Рот закрой, дрянь! – оборачиваясь к дочке, орала мама. – Не то дома получишь!»
– А что делать-то? – не понял Саня.
– Успокоить, – распорядился Дима. – Сперва маму, потом девицу. Только не пережми, аккуратненько.
– А дотянет волшебство? – с сомнением спросил Саня: до скандалящих было метров двадцать.
– Да легко! – ободрил его Дима. – Опытный волшебник может и на километр дотянуться. Давай, Санёк, работай!
Саня мысленно дотронулся до белого шарика, ощутил привычную уже волну. Затем представил, как эта высокая брюнетка в узеньких джинсах делает глубокий вдох, как вытекает из неё в солнечный майский день серо-зелёная злоба, тает в воздухе, а сам этот тёплый, наполненный весенними запахами воздух касается разгорячённых мозгов женщины, и та вдруг понимает: всё на самом деле хорошо, не стоит кричать, малышка просто устала и хочет спать, дома её сразу нужно уложить в кроватку и спеть песенку… только не рэп, а что-нибудь детское… ну вот как мама поёт Мишке: «По диким степям Забайкалья».
А потом он, гладя левой мысленной ладонью белой шарик, указательным пальцем мысленной правой осторожно, по миллиметру, потянул мысленный спусковой крючок – чувствуя при этом воображаемой кожей холодную сталь.
Женщина – не воображаемая, а настоящая – замедлила свой темп, растерянно повернула голову направо, затем налево, потом наклонилась к девочке и как-то неуверенно, будто впервые, погладила её по кудрявой голове.
– Пять баллов! – звонко хлопнул себя по коленке Дима. – С первого раза! Теперь давай, работай мелкую.
С мелкой, к Саниному удивлению, оказалось сложнее. Сперва он попробовал сделать с ней то же, что и с мамой – но посланный им тёплый воздух натолкнулся на какую-то стенку. Девочка продолжала визжать, топать ногами, и мамина ласка, похоже, была ей по барабану.
– Не получается! – смущённо признался он.
– А ты попробуй на неё настроиться, почувствовать, – посоветовал Дима. – Она, наверное, барьер выставила… ну, мы это так называем. Короче, не надо его силой ломать, ты через него прыгни, успокой, а она уже сама снимет.