Снегирёв, вопреки ожиданиям, не стал впаривать, будто истоптал всю тундру и тайгу:
– Да не особо. В прошлом году турслёт был, я ездил, а на позапрошлый Дашка. Но в тот раз ориентирования вообще не было, только костры жгли и узлы вязали.
– А кстати, что Дашка сейчас не пошла? – задал Саня вполне невинный вопрос. И тут же сработало волшебство: жёлтым цветком над головой Макса вспыхнула тревога, и ещё замигала синяя грусть, и всё это окутала фиолетовая дымка раздражения.
– Тебе какое дело? – буркнул Макс, не отводя взгляд от карты.
– Да так просто… Что, и спросить нельзя?
Фиолетовая дымка слегка рассеялась. А грусть с тревогой остались.
– Считай, что я тут представляю нашу семью, – ответил Макс. – У Дашки дома дела всякие.
– Ясно, – кивнул Саня. – Давай тогда азимут брать. Рули, раз ты хотел. Я командовать не рвусь… в отличие от некоторых.
– На меня намекаешь? – прищурился Макс. Жёлтый цветок тревоги стал ярче, зашевелил лепестками, грусть тоже усилилась, но заметно позеленела… Значит, понял Саня, её причина уже какая-то другая.
– Ага, – признал очевидное Саня. – Про вас с Дашкой все говорят, что вы класс держите. Как это называется… неформальные лидеры, вот!
Сиреневая дымка раздражения резко усилилась.
– Больше слушай всяких идиотов, – бросил Макс. – Небось твоя подружка Жаба наквакала?
И сразу грусть вновь поголубела. Ага, значит, этот цвет именно с Лягушкиной связан! Значит, чем-то она Макса сильно расстраивает. И не только расстраивает. Вот эти малиновые сполохи – несомненно, страх.
– Я и сам не слепой, – заметил Саня. – Вижу, как вы Лягушкину доводите… и почти всегда чужими руками. А раз вас слушают, значит, вы в авторитете. Что, скажешь, не так?
Над Максом расцвёл ярко-алый цветок – злость.
– Тебе-то какое дело! – выкрикнул он. – Приехал к нам из своего Краснодара, приняли тебя как человека, и ты сам как человек был… а потом из тебя это самое попёрло… на букву «г».
– Как человек – значит, пока вместе с вами Лягушкину доводил? – усмехнулся Саня. – А как понял, что это западло, и перестал – уже, значит, на букву «г»?
Алая злость усилилась, но к ней добавился оранжевый стыд, и Саня понял – нужно дожимать.
– Вы с Дашкой, значит, по жизни садисты? – ехидно поинтересовался он. – Кайф ловите, когда Лягушкина мучается? Наверное, в детстве любили тараканам и кузнечикам лапки отрывать? А котят, случаем, не топили?
Алое вспыхнуло ослепительно, будто взорвалось – и Снегирёв бросился на Саню. Тот, конечно, этого ждал – выставил ногу, подсёк, а левой рукой придержал за капюшон штормовки готового уже рухнуть лицом в еловый корень Макса.
– Не навоевался? – участливо спросил он. – Может, хватит уже морды друг другу бить? У тебя всё равно не получится, я три года в дзюдо занимался. Ну разве что опять кого-нибудь натравишь… вот, например, как Руслана с командой на меня натравил.
Макс сидел, привалившись спиной к сосновому стволу, и алая злость над ним быстро гасла, однако на смену ей разгоралась бурая обида.
– Никого я на тебя не натравливал! – глухо произнёс он, и Саня уловил: это правда. – С чего ты взял?
– А когда эти уроды меня поймали и замесить хотели, – объяснил Саня, – то Руслан стал мои косяки перечислять. Ну и до кучи сказал, что я тебе типа сломал руку.
– Это ему, наверное, Мураш настучал, про нашу драку, – устало объяснил Макс, и, судя по реакции белого шарика, это тоже оказалось правдой. – Ты разве не знаешь, что Илюха с Шилом корешится, из той же компании? Да ты вообще ни фига не знаешь.
– Ладно, эту тему проехали, – сказал Саня. – Ты, кажется, собирался азимут брать? Ну и бери, пока дают.
Макс поднялся, принялся вертеть компас, накладывать его на карту, потом крутить его и вместе с картой, и отдельно. Наконец сообразил.
– Нам туда! Курс вон на ту сосну, видишь, накренилась. Азимут двести тридцать.
Они двинулись к сосне, раздвигая ветви довольно густого подлеска. Наверное, тут в конце августа орехов полным-полно вырастет, подумал Саня. Орехов хотелось. Но этим летом к Овсянниковым не судьба – как объяснила недавно мама, Оля поступает в университет, и поэтому дядя Яша с тётей Валей будут выбираться на дачу только наездами.
Возле накренившейся сосны вновь принялись изучать карту. Понять, в какой они сейчас точке, было решительно невозможно. Если бы там, у поворота тропы, они догадались считать шаги… потом помножить на 0,7, получить метры и учесть масштаб карты. Но сейчас вокруг простирался еловый лес с редкими вкраплениями сосен, и никакой чёткой привязки не было.
Впрочем, всё это пустяки и дело житейское. Нужно дожимать Макса, раз уж удалось разбить его ледяное молчание. Может, рискнуть всё-таки и заставить его сказать, наконец, правду? Надавить волшебством… Но ведь так можно всю силу потратить, разрядить белый шарик в нуль.
Саня всё-таки попробовал. Погладил волшебство, ощутил ответную волну, представил, как Макс начинает сейчас отвечать честно, подробно, ничего не утаивая… и слегка надавил спусковой крючок воображаемой ракетницы.
– А всё-таки… Почему вы с Дашкой так ненавидите Лягушкину?
– Не твоё дело, – огрызнулся Макс, и над ним вновь вспыхнул целый букет: синяя грусть, розовый стыд, жёлтая тревога, фиолетовый страх.
Саня надавил сильнее – но Снегирёв угрюмо молчал. Что-то всё-таки неправильно, какая-то ошибка, значит. Может, дело не в одной только волшебной силе? Может, чтобы заставить человека сказать правду, недостаточно усиливать нажим? Может, есть какие-то тонкости? Вот, например, тем летом дядя Яша учил его работать электрическим лобзиком… «Запомни, Санька, давить со всей дури не следует, веди инструмент аккуратно. А будешь давить, сломаешь пилку, только и всего. Если не идёт разрез, значит, что-то у тебя не то. Или не те параметры выставил, или нужно пилку сменить, для твёрдого дерева нужна одна, для мягкого другая, для металлов совсем третья».
Что ж, значит, прав был Дима: ему пока это волшебство не по зубам. Действительно, размечтался: типа крут как сто Гендальфов, три недели уже волшебничаю! И это ещё хорошо, что сложные волшебства просто не срабатывают. Какая-то блокировка, наверное. А вдруг бы сработали, но неправильно? Как в той песенке – сделать хотел грозу, а получил козу. Захотел из Макса правду вытрясти – и сжёг ему мозги, навсегда превратил в идиота. Между прочим, первое правило… и прощай, белый шарик, прощай, «Ладонь».
Значит, придётся по-другому. А как? Ну хорошо, у него уже получается понять, что чувствует Макс, когда его о чём-то спрашивают. Может, и получится как на детекторе лжи… только ведь это работает, если человек отвечает на вопросы. Тогда можно определить неправду… но, зная неправду, разве тем самым узнаешь и правду? А если Макс просто будет молчать, вот как сейчас?
И тут Саню осенило. Да на фиг тут вообще волшебство! Просто вспомнился старый фильм «Последний дюйм», который они не раз смотрели с папой. Когда безвыходная ситуация, когда человек помирает, и что делать, непонятно, тогда… Тогда, может быть, Максу будет уже не до того, чтобы держать мозги на замке. Если довести его как следует… довести до слёз, до истерики… вот тогда, наверное, и сам всё расскажет.
Осталось только умереть. Вот лечь сейчас на прошлогоднюю хвою, закрыть глаза, сложить руки на груди… но сперва снять рюкзак, а то мешаться будет…
А если серьёзно? Он поднял глаза к небу. Здесь, в ельнике, от неба оставались жалкие ошмётки, почти всё пространство закрывали чёрные кроны, но кое-что виднелось. Там, вверху, уже не было утренней прозрачной голубизны… там наползали с севера плотные, грязно-серые тучи, хотя солнце ещё радостно светило. Долго ли ему осталось?
Вот если, к примеру, гроза?
Саня потрогал белый шарик, вслушался в себя, вслушался в природу – и сообразил: а вполне реально. Будь сейчас безоблачное небо, не стоило бы и пытаться, но раз уж облака сами пришли, то их можно слегка подтолкнуть… пусть избавятся от лишнего электричества, от лишней воды…
А как же все остальные? – тут же встрепенулась мысль. Их, значит, тоже польёт ливнем, а то и, того гляди, шибанёт молнией? Но тут же пришёл ответ: гроза может быть очень даже маленькой. Только над ними, в радиусе ста метров, не больше. Такое бывает… да хоть всё тем же летом в Семиполье. Однажды в дикую жару там прошёл дождь… ровно над участком Овсянниковых. Пролилось над ними мелкое хулиганистое облачко – и спасло гибнущий огород.
Впрочем, одной грозы мало. Вдруг Макс её не испугается? Надо что-то ещё.
Лучше всего, конечно, труп. Например, Санин. И, рыдая над трупом, Макс выплачет все свои тёмные тайны. Очень смешно, да.
Ну, или почти труп. Сломать бы себе что-нибудь, чтобы идти не мог. Ногу, значит. Вот какая получается картинка: он, Саня, ломает ногу, и тут же начинается гроза. Что будет делать Макс? Бросит Саню и убежит по азимуту, к финишу? А его спросят: куда Лаптева дел? Будет звонить по мобильнику, вызывать помощь? Ну, этот вариант исключаем. Разрядить батареи обоих телефонов – это чепуха, это, как выразился Дима, как два файла отослать. Тем более, такое упражнение он под его руководством не раз уже проделывал. И разряжал, и снова потом заряжал. «Прикинь, Санёк! – с профессорским видом вещал Дима. – Вот вроде совсем мелкое волшебство, а часто бывает, что самое эффективное. Лиши человека связи – и всё, он поплыл».
Значит, Максу остаётся одно из двух: или сидеть возле неподвижного Сани, дожидаясь, когда их найдут спасатели, или тащить его на себе к финишу. И в том, и в другом случае Макс будет на взводе… особенно если ему слегка, самую малость, подпустить страха. Не волну ужаса, когда бегут не разбирая дороги и орут «Мама!», а примерно как в очереди к стоматологу.
Само собой, ломать себе ногу Саня не собирался. Достаточно только изобразить. Что ему, актёрского искусства не хватит? Главное, погромче стонать и делать зверские глаза при попытках на эту ногу опереться.
Осталось только понять, где и как он её сломает, чтобы это выглядело достоверно.