Из Макса вновь полилась волна матерщины. Потом, успокоившись, он заявил:
– Ну, значит, тогда сиди тут, а я к пикету пойду. Приведу помощь.
– Ну и куда же ты пойдёшь? – сейчас Саня старался говорить как можно злее. – Ты уже походил… «азимут», «азимут», – передразнил он одноклассника. – По твоим азимутам мы видишь куда забрели! А по карте, между прочим, и ручей должен быть, и луг, и ЛЭП… завёл хрен знает куда, и ещё выступает, типа это я урод, а не ты! Вот глянь, никакие буреломы на карте вообще не отмечены! Где ты его откопал? И эти уроды-старшаки… ни фига они не навязали флажков! Сам, что ли, не знаешь, как это бывает? Друг другу поручают и забывают… Ну давай, давай, иди… ищи пикет! К ночи, может, куда и выйдешь… или к утру.
Сверху громыхнуло. Тяжёлые тугие раскаты пронеслись над верхушками ёлок, взвился холодный ветер.
– Кажется, дождь собирается, – добавил Саня. – У тебя хоть что-то есть – плащ там, или зонт?
Макс стоял, хмурый прямо как небо над головой. Идея самостоятельно искать пикет, похоже, нравилась ему всё меньше.
– Ну а что же делать? – спросил он каким-то совсем потерянным голосом.
– Не знаю! – Саня пытался подражать сейчас интонациям Жеглова из «Места встречи изменить нельзя». – Наверное, лучше всего просто тут сидеть и ждать, когда нас найдут. Я читал, что если совсем уж заблудился, нельзя бегать и искать дорогу, только в глушь зайдёшь.
– Откуда тут глушь? – возразил Макс. – Это ж Подмосковье, оно всё дачами застроено.
– Хочешь попробовать? – усмехнулся Саня. – Ну давай. Может, тебе повезёт. А может, нет. Мама недавно рассказывала, как у них на работе одна тётка… то есть тётка одной ихней врачихи в том году за грибами пошла и заблудилась! И три дня бродила, пока не выбрела на дорогу. Между прочим, именно Подмосковье! Хотьково! – удачно вспомнил он название места, где у Лиски была дача.
Макс всё же колебался.
– Слушай, – осенило его. – Вот смотри, – ткнул он Сане в лицо карту. – Лагерь был вот тут. Мы пошли сперва вот сюда, к западу. Вот севернее, гляди, железная дорога. До неё далеко, правда, но, наверное, если строго на север ломиться, то выйдешь на неё. Неважно, где мы сейчас, главное, мы ж до дороги не доходили, а она точно идёт с востока на запад, значит, она всё равно от нас к северу.
Надо было срочно охладить его порыв – не то и впрямь, вместо того, чтобы дозреть до истерики, потащится на север… и не факт, что дойдёт.
– Ты бы плащ надел, – хмуро посоветовал он. – На меня вон одна капля уже упала.
Сам он, стараясь не беспокоить сломанную ногу, полез в свой рюкзак и вынул свёрнутый плащ. Влез в рукава, накинул капюшон – и, погладив белый шарик, потянулся к облакам.
Всё было просто. И образ цели ясен, и у природы, похоже, ровно та же самая цель, просто её слегка поторопить надо. Ну же, давай, гроза, ускорься! Вот сюда лей, где мы! В других местах не надо, там дети бродят, их жалко… а мы… мы дети, которых можно и замочить. Особенно Макса!
И до упора выжал спусковой крючок.
В небе сверкнуло, громыхнуло – и полило. Сначала первые, тяжёлые капли, потом как из лейки, а после – ливень пошёл стеной. Резко упала видимость – кроме ближайших деревьев и кустов, всё окуталось серой пеленой. Резко похолодало, и Саня подумал, что всё-таки мама была права… шорты сейчас оказались бы совсем неуместны. Хорошо хоть плащ длинный, до колен – потому что всё, что ниже, очень быстро вымокнет.
Потом Саня обнаружил, что неровная стена бурелома даёт какую-никакую, а защиту от дождя. Тот лил косо, и если прижаться спиной к брёвнам, то получается хоть и не сухая, но и не настолько мокрая зона.
– Давай сюда, – махнул он рукой Максу. – В такую дождину идти никуда нельзя, ни на север, ни на юг. Никакой азимут не поможет!
Макс обречёно кивнул и пристроился рядом, сев, по примеру Сани, на свой рюкзак. Всё-таки лучше, чем на мокрой земле… хотя и рюкзаки скоро вымокнут.
– Как думаешь, – глухо произнёс он, – нас скоро найдут?
– Ну, может, к вечеру, – обнадёжил его Саня. – Скоро начнут искать… ну понятно, что своими силами у них не выйдет, потому что автобусы же придут… остальные-то чем виноваты? Их домой повезут. А кто-то останется, Антонина, может, или Динамометр… вызовут полицию, может, в МЧС позвонят. И пойдут широкой цепью, найдут… рано или поздно. Ну, может, завтра утром. Или днём. Но ты не переживай, с голоду не подохнем, у меня в рюкзаке две пачки печенья… а пить можно дождевую воду. Поставить сейчас кружки, и пусть набирается.
Он ещё что-то продолжал говорить успокоительное – но заткнулся на полуслове.
Потому что Макс рыдал.
Взахлёб, совершенно не стесняясь – как рыдал бы Мишка, случись у него большое горе… и не сломавшийся грузовик с пультом, не растаявшее мороженое, а настоящее. Как тогда, прошлой осенью… Дождь хлестал по щекам, смывал слёзы, а плечи под защитного цвета курткой тряслись.
Саня даже растерялся. Вроде и хотел довести Макса до взрыва, до истерики, а вот случилось – и ни радости, ни холодного любопытства следователя. Только стыдливая жалость.
– Успокойся! – он положил Максу ладонь на плечо. – Ничего ж такого страшного не случилось. Найдут нас, никуда не денутся!
Макс резко отдёрнулся, и Санина ладонь соскользнула.
– Заткнись, урод! – глухо сказал Макс. – Ещё и утешать лезет… Ты же ничего не понимаешь, ничего! Ни фига не понимаешь! Ни вот столько! – каждое следующее слово он произносил всё громче, и под конец уже орал.
– Чего я не понимаю? – осторожно спросил Саня.
– Ничего! – выкрикнул Макс. – Ничего не понимаешь! Думаешь, я леса испугался? Типа что звери съедят? Или что дома ругать будут? Это тебе хорошо, это тебя просто наругают… а я… а мы… – и он снова захлебнулся слезами.
Саня молчал, не решаясь его прервать. Так и сидел, глядя в плотную стену дождя, долбящего по хвое, слушал раскаты грома над головой и думал – может, уже отключить эти спецэффекты? Всё равно кино получается какое-то унылое.
– Вот гляди, – чуть успокоившись, сообщил Макс. – Скоро все в автобусы сядут, поедут к школе… а потом домой. Вот ты не придёшь, что твоя мама делать будет?
– Елеше звонить, – уверенно ответил Саня, и подумал, что неприятностей он себе наскрёб выше крыши. Сто процентов – до каникул гулять не пустят, причём даже не в наказание, а из страха – как бы с ним, ребёночком, ещё какой беды не случилось.
– Вот! – вскричал Макс. – Просто позвонит, и всё. А моя прибежит, прямо в гимназию, и начнёт истерить! Дашка же её не удержит! И все её увидят! И Елеша, и Антонина, и все, кто там будет! Ведь они же как приедут, там и останутся, раз такое ЧП… директору позвонят, тоже прискачет.
– Ну и что такого, что её увидят? – непонимающе уставился на него Саня. – В чём трагедия-то?
Макс протёр ладонью мокрое лицо, повернулся к нему.
– Да потому что у неё обострение! Уже неделю! И она начнёт всякий бред гнать! И все поймут!
– Да что поймут? – Саня совершенно не соображал, что несёт Макс, чего испугался.
– Что она ненормальная! – резко произнёс Макс. – Понимаешь, ненормальная! И тогда её лишат родительских прав, а нас с Дашкой отберут и отправят в детдом! Вот, ты всё хотел узнать, почему мы с Дашкой такие гады, ну радуйся, теперь знаешь!
– Я что-то не врубаюсь! – честно сказал Саня. – Почему лишат прав? Почему детдом? Что за фигня?
– Да не фигня это, а типа всё по закону, – в голосе Макса звучала вязкая обречённость. – Короче, объясняю специально для тупых: наша с Дашкой мама психбольная, у неё депрессии… Это давно началось, после того как папу убили. Мы с Дашкой ещё ходили в детский сад. Но пока бабушка была здорова, она как-то всё тянула, всё разруливала. А сейчас бабушка в санатории по сердцу, а у мамы снова обострилось. Она с этим даже в психбольнице лежала, последний раз в прошлом году. И опёка ещё давно грозила лишить её прав и забрать нас в детдом…
– Какая такая опёка? – снова не понял Саня.
– Органы опёки и попечительства, – снисходительно, как маленькому, разъяснил Макс. – Что, в самом деле не слыхал? Счастливый… Мама тогда как услышала, что могут отобрать, сразу квартиру сменяла… тогда и переехали в этот район… И в школе пока не знают, что она того, с приветом… А сегодня узнают, и стукнут в опеку Восточного округа! Она же прибежит, начнёт рыдать, грузить всякой фигнёй! Ей вообще психиатрическую скорую могут вызвать!
– Дашка поэтому не поехала? Чтобы с мамой сидеть? – сообразил Саня.
– Ага, – печально кивнул Макс. – У нас типа дежурства, чтобы всегда с ней кто-то был. Ну, кроме школы, конечно. Тут уж без вариантов. Начнёшь прогуливать, сразу заинтересуются, вызовут её – и увидят. Ладно если спокойный период, а если обострение? Мы с Дашкой поэтому и учимся хорошо, чтобы без напрягов с учителями… чтобы её не вызывали.
– А часто у неё бывают эти… ну, обострения? – спрашивать было неловко, но раз уж довёл Макса до откровенности, следовало выжать инфу по полной.
– Два-три раза в год точно, – ответил Макс. – Она тогда плачет, есть отказывается, не встаёт с кровати, говорит, что перед всеми виновата и что ей лучше умереть… и вообще про всё плохое говорит. Ей кажется, что какие-то враги нашу семью хотят уничтожить, и всё такое…
– А на работе у неё тоже не знают? – уточнил Саня.
– Без понятия, – пожал плечами Макс. – Может, и догадываются, но терпят, потому что она классный специалист, ей всегда поручают анализ самых сложных сделок. А когда в больнице, то на это время отпуск берёт… типа там по семейным обстоятельствам. Прошлым летом мы из-за этого вообще никуда не ездили… а может, и хорошо. Прикинь, если бы её где-нибудь в Испании или в Таиланде накрыло… что бы мы делали тогда?
Саня прикинул – картина и впрямь выходила мрачная.
– А почему ты так уверен, что если про маму в школе узнают, то вас с Дашкой обязательно отправят в детдом? – помолчав, спросил он. – Ведь у вас же и бабушка есть…
– Потому что она больная и старая, ей уже семьдесят восемь, – сухо объяснил Макс. – И если что, ей опекунство не дадут, мама уже выясняла через своих знакомых, которые в теме. Знаешь, сколько таких историй! Когда детей отбирают, если родители бедные… или вот на голову больные… или просто права качают… И ничего поделать нельзя, приходят эти тупые тётки из опёки, с ментами, и всё… и в детдом… а если дети совсем мелкие, то в другую семью, на усыновление… А школа, между прочим, если про маму узнает, то просто обязана стукнуть в опёку… иначе, если потом вскроется, им самим по башке стукнут так, что мало не покажется. И вот сегодня школа узнает…