Разве так может быть?
Нет, конечно нет. Но если такое случится, Звездный придет и убьет того, кто останется.
Узнать, что дед не всесилен, было странно. Наверное, даже страшно. Впрочем, все равно, был еще отец, неуязвимый и смелый, и с ним-то не справился бы никакой Закон, никакой меч. Хотя бы даже и Звездный.
А пока порядок и покой царили во вселенных.
Мико интересно было поглядеть на воинов Полуночи, на мудрецов и рыцарей, на разнообразных фейри, которых отец называл одним словом: нечисть. Мико, оглядываясь на деда, обливал презрением воинов Полудня, мудрецов и рыцарей, и разнообразных фейри, которых отец называл тем же самым словом. Но интереснее всего были дорэхэйт, народы Сумерек. Дорэхэйт, обитающие в Срединном мире, называли себя алфар[21]. Были алфар воздушные и подземные, алфар воды и огня, алфар всего живого, что только есть в Лаэре, за исключением, конечно, фейри.
Никакие не рыцари, вовсе не мудрецы, веселые и дружелюбные, алфар могли быть большими, как взрослые, но они не воображали себя умниками, ничему не учили, а так же, как маленький принц, любили летать и знали много разных игр.
А еще им очень нравились его крылья. Ни у кого из них не было таких. Друзья-алфар прозвали принца Эйтлиайном. Крылатым. Мико был доволен новым прозвищем, тем более что имя, которым его окрестили, называть кому-то все равно было нельзя.
Крылья деда были черными, плотными, очень острыми на сгибах — дед показывал, как ими можно драться и убивать. А когда он разворачивал крылья, они становились похожи на небо, или становились небом. Ночным, туманным, с редкими проблесками звезд.
Крылья Мико были мягкими, как шелк, собранными из множества серебристых блестящих перьев. И, конечно, такими крыльями никого нельзя было убить, разве что оглушить, если очень сильно хлопнуть, но это ни в какое сравнение не шло со страшными ранами, которые оставляли крылья деда. И княжич расстраивался: что это за крылья, на которых можно только летать?
— Твои крылья, как свет, — сказали ему алфар, — ничего нет красивее их, только рассветы или закаты могут сравниться с этим сиянием.
Так Мико впервые услышал о часах кэйд и динэйх[22]. О времени, когда небо становится алым и золотым, и жидким огнем растекается по нему свет солнца. Именно в эти часы в Тварном мире нападала на него холодная лягушачья спячка. Но в Лаэре не было рассветов и не было закатов. Здесь и солнца не было: каждый обитатель Срединного мира придумывал себе свой день и свою ночь, и никто не следил за ходом времени, а время словно бы и не шло.
— Зачем тебе смертное тело? — спрашивали алфар. — Кто запер тебя внутри человеческой плоти? Тебя наказали?
— У меня внутри душа, — гордо отвечал принц.
Ответ его тщательно обдумали — дорэхэйт не очень хорошо умели думать, зато с ними интересно было играть. Тем не менее однажды, в самый разгар веселья, Мико вдруг предложили:
— Давай мы убьем тебя и освободим от тяжелой плоти. Ты станешь живым, свободным и будешь уметь все-все, что умеют фейри, и не надо будет учиться. Можно будет все время играть.
Идея была необыкновенно заманчивой. Не учиться и все время играть, кто бы не захотел? Вот алфар ничему никогда не учились и даже не знали, что это такое — дети, никаких маленьких фейри не бывает, принц был единственным. А еще наверняка не придется больше носить одежды смертных, и есть их еду, и не надо будет бояться собак и черных козлов, которые почему-то так и норовили укусить или забодать, заходились лаем и трясли косматыми бородами. Все так, но… убить. До этого момента Мико не задумывался над тем, что его, оказывается, тоже можно убить. Как убили кормилицу, как убивали фейри, чьи жизни шли ему в пищу… нет, с ним такого случиться не может. Кормилица стала холодной и неподвижной, и лицо у нее посинело, а тело все скрючилось. Фейри, умирая, рассыпались в пыль. Разве с ним можно проделать такое? Разве это получится?
Он отказался от предложения друзей не потому, что поверил в свою смерть, а потому, что вспомнил: умирать больно. Что такое боль Мико успел узнать хорошо: отцовский замок располагал к такого рода открытиям. Князь порол любимого сына если не ежедневно, то уж через день-то — обязательно. Наказывал всегда за дело, это Мико понимал, но, мирясь с воспитательным эффектом боли, все же считал, что без нее было бы лучше. Особенно, когда он загорелся идеей посмотреть на закат или рассвет, и отец так вдумчиво объяснил ему, что лучи солнца в эти часы для него опасны, что княжич всю ночь не мог сидеть, а лежал только на животе.
И все-таки, все-таки… О смерти он спросил у одного из наставников. Тот понял, что принц интересуется не прадедушкой, а собственными перспективами, и объяснил, что да, действительно, стать настоящим фейри, войти в силу и научиться всему, что только может быть доступно внуку Владыки Темных Путей, он сумеет лишь после смерти. Когда дух и душа освободятся от оков плоти. Но, насколько было известно наставнику, Владыка желал, чтобы внук его оставался живым. Возможно, таково было желание князя. И вообще, с подобными вопросами лучше обращаться лично к Владыке или к его сыну.
Мико так и сделал. Спросил у деда, нельзя ли ему поскорее умереть и покончить с учебой?
Владыка погрустнел и уточнил:
— Ты так хочешь поскорее стать взрослым?
— Да! — с готовностью ответил принц.
Ему показалось, что быть взрослым в его представлении отличается от смысла, который вкладывал в это понятие дед, но… став взрослым, он ведь сам будет решать, как ему жить и что делать.
— Поговори с отцом, — предложил Владыка, — я не хотел бы лишать тебя всех прелестей детства, но пока ты ребенок, ты не поймешь своего счастья. А у твоего батюшки есть более веские аргументы.
Отец же, выслушав просьбу, только головой покачал. И этим же вечером в учебную комнату княжича пришел священник.
Мико, разумеется, знал о Боге, о том, кого Владыка называл фийн диу, а князь почтительно — Отцом Небесным. Мико знал, что именно Бога надо просить, чтобы все было хорошо, и благодарить за то, что Он есть и всех любит, и обо всех заботится. Бога надо было любить, и Мико любил его, он легко отвечал дружбой на дружбу, и любовью на любовь, наверное, потому что не был темным, а был немножко смертным и подружился с дорэхэйт.
Священник, ставший новым наставником, рассказал княжичу гораздо больше.
Первая их встреча прошла не совсем гладко. Увидев будущего ученика, батюшка охнул и судорожно перекрестился. Мико, знающий, что когда крестятся взрослые, нужно делать так же, в свою очередь осенил себя крестным знамением. Священник покосился на князя, скромно сидящего в уголке — Мико показалось, что взгляд был испуганным, но это вряд ли, князь же никого не убивал просто так — доброжелательно улыбнулся и представился отцом Лайошем.
— У меня есть отец, — сказал Мико, — я буду звать тебя по имени.
Священник вновь взглянул на князя, но тот улыбнулся в усы, и гость не посмел спорить.
Они прозанимались два часа, почти до заката, и Мико не успел в этот вечер забраться на крышу замка, чтобы подстеречь уходящее солнце. Лайош сначала боялся, ученика своего боялся, и князя, тихо просидевшего все время занятий за чтением какой-то книги про войну. Но постепенно освоился, перестал боязливо оглядываться, и с ним стало гораздо интереснее.
Лайош сказал, что Бог создал небо и землю.
— А остальное, кто?
— Что “остальное”? — не понял Лайош.
— Другие земли… — Мико искал слова, чтобы объяснить, — другие крэ. Талау — это же не одна земля, а много… много планет! — он вспомнил, наконец греческое слово, которое должно было быть понятно смертному.
— Ах, планеты! Конечно, их тоже создал Бог.
— И звезды?
— Да, разумеется. Весь мир создал Бог, он творил шесть дней, и в день шестой создал человека, и увидел, что это хорошо, и в день седьмой решил отдохнуть.
— А других смертных кто создал? — тут же заинтересовался Мико.
— Все смертные произошли от перволюдей.
— А как они попали на другие планеты?
Лайош долго молчал, ничего не переспрашивал, просто очень глубоко задумался. Но Мико уже и сам понял:
— Это Бог всех переселил! Как дедушка. У него в садах смертные сначала все вместе, а потом он кого-нибудь в другой сад пересаживает.
— Да-а, — не очень уверенно протянул Лайош, — конечно, это Бог. Но, — он снова оглянулся на безмолвствующего князя, — твой дедушка умер. Он на небесах.
— Ага, — подтвердил Мико, довольно улыбаясь, — высоко-высоко. Он давно умер, — и доверительно сообщил: — Я тоже хочу умереть и попасть на небо. Но дедушка говорит, что отец не разрешает…
Что ж, следовало признать, что первый урок оставил учителя в глубоком недоумении, зато для ученика в сложном устройстве мироздания многое прояснилось. Мир в изложении Лайоша оказался намного проще, чем представляли его наставники в замке деда, или веселые алфар.
По столице же очень скоро, буквально, после нескольких занятий с Лайошем, поползли слухи, что княжеский сын, не иначе удостоился Откровения. Невинный отрок, с кожей белой, как молоко, с длинными черными кудрями, мягкими, как лебяжий пух, и чудными очами, чей взгляд проникает глубоко в самую суть вещей, несколькими словами, простыми и бесхитростными, какой только и может быть речь ребенка, открывает своим учителям новые истины и славит величие Божие, и учит восхищаться дивными Его творениями.
Потом, позже, уже с другими учителями, княжич Михаил постигал глубину и пугающую красоту христианства, и даже разум фейри, живой и гибкий, не признающий никаких законов, но знающий множество их, не в состоянии был понять, что же такое Бог. Зато принц смог принять Господа, всем сердцем, всей душой, благодаря Его за то, что не-человеку, нечистому, позволено было причаститься таинств, за то, что Бог дал ему бессмертную душу и удостоит когда-нибудь Царствия Небесного.