— Счастливый конец.
— Да. Но знаешь, я все-таки не верю, что в действительности все так и было. Чаще мне кажется, что она, убежав из дома Турнье, умерла где-нибудь в канаве от голода, с ребенком во чреве, всеми забытая, и могила ее поросла травою.
Наступило молчание.
— А знаешь, какая судьба самая худшая, даже хуже этой, и все же наиболее вероятная?
— А разве может быть что-нибудь хуже?
— Может. Она никуда не уехала из Мутье и до конца жизни прожила там, зная, что под печью покоится тело ее дочери.
Дойдя до развилки, Изабель остановилась и опустилась на колени. У нее было три возможности: либо продолжить путь, либо вернуться, либо остаться здесь. На этом самом месте.
— Помоги мне, Пресвятая Дева, — взмолилась она. — Помоги мне сделать правильный выбор.
Над головой у нее, принеся секундное облегчение, вспыхнул голубой свет.
Нащупав на дне длинный плоский камень, я резко распрямилась. Грудь обрела привычную округлость. Ребенок проснулся и захныкал. Элизабет подняла его с одеяла, расстеленного на берегу, и дала грудь.
— А Жан Поль читал это? — Она похлопала по рукописи.
— Нет еще. На выходные дам. Честно говоря, боюсь, что он скажет.
— Почему?
— Для меня очень важно его мнение, в истории он здорово разбирается. Под микроскопом будет рассматривать все, что я насочиняла.
— Ну и что? — Элизабет пожала плечами. — В конце концов, это ваша история. Наша история.
— Это верно.
— А как там насчет художника, о котором вы мне рассказывали? Николя Турнье.
— А-а, вы про красную рыбу.
— Что-что?
— Да нет, ничего. Что бы там ни говорил Жан Поль, он занимает свое место во всей этой истории.
Якоб доходит до развилки и видит мать. Купаясь в голубом, она стоит на коленях. Она его не замечает. Он смотрит на нее, голубой луч бьет ему в глаза. Он оглядывается окрест и уходит дорогой, ведущей на запад.