— Поболтала, Тося, — и хватит, — решительно остановила ее Вера. — Сегодня я за тебя задачку решать не буду, не надейся. На твоем месте я бы не о красоте думала, а об учебе… Неужели тебе, кроме красоты, ничего на свете не хочется?
— Хочется… — тихо ответила Тося.
Заинтересованная Вера приподнялась на локте.
— Чего, если не секрет?
Тося зажмурилась и заговорила — быстро и горячо, как говорят о давней своей мечте:
— Ты только не смейся. Больше всего в жизни я хотела бы, чтоб у меня старший брат был… Родной старший брат! — Тося зачастила, опасаясь, что ее перебьют и не дадут досказать: — Чтоб и фамилия у него была, как у меня, и отчество, чтоб совсем-совсем родной, понимаешь? И чтоб старший — ну, хотя бы на два годика, а еще лучше — лет на пять… Чтоб он сильный был, умный и все в жизни знал. Чтоб с ним можно было посоветоваться в случае чего и все ему рассказать. Понимаешь: все-все!.. В общем настоящий старший брат, как у других девчонок бывает… Ты не думай, он у меня как сыр в масле катался бы! Я бы ему рубашки стирала, галстук самый модный с получки купила, обеды из трех блюд готовила. Мы бы с ним вместе в кино ходили и рано утром я бы его на работу будила!.. И еще… чтоб он не женился и всегда со мной жил. Ну зачем ему жениться? Попадется какая-нибудь модница или вертихвостка, только со мной рассорит… Чтоб его все хулиганы вроде Фили боялись, и чтоб он на батю нашего был похож — хоть немножко…
Тося замолчала и боязливо открыла глаза. Ей показалось вдруг, что она слишком уж размахнулась в несбыточных своих мечтах и безудержно много требует от судьбы. И еще она боялась, что девчата поднимут ее на смех, но никто в комнате не усмехнулся даже, и только Ксан Ксаныч закашлялся ни с того ни с сего. Покореженное войной, детдомовское Тосино детство заглянуло в общежитие — и все вокруг притихли.
— Да-а… — с философской ноткой в голосе сказал Ксан Ксаныч: на правах единственного в комнате мужчины он считал себя обязанным как-то утешить Тосю. — Война, будь она трижды неладна…
Надя дернула его за рукав — и Ксан Ксаныч сразу прикусил язык. А Вера не выдержала выпытывающего Тосиного взгляда и отвела свои глаза, будто была в чем-то виновата перед Тосей. Ей стало вдруг неловко, точно Тося по девчоночьему своему неведенью нарушила какой-то неписаный житейский закон и распахнула перед ними свою душу гораздо шире, чем повелось между людьми, даже если они живут в одной комнате и испытывают друг к другу взаимную симпатию.
Больше всего Веру поразило, что Тося осмелилась мечтать лишь о брате. Видно, еще в самом раннем детстве она уже настолько свыклась с круглым своим сиротством, что сейчас ей даже в голову не пришло попросить у судьбы отца с матерью и пределом ее мечтаний стал всего лишь старший брат, похожий на отца.
Щурясь от яркого света, Тося стояла перед Вериной койкой. Она не догадывалась, почему это все в комнате напустили вдруг на себя постный вид, как на поминках, и воинственно озиралась по сторонам, готовая дать достойный отпор каждому, кто вздумает неуважительно отозваться о ее несуществующем старшем брате.
Вере показалось вдруг, что ершистая девчонка эта и не подозревает даже, чего недодала ей жизнь. Она приподнялась на койке, рывком притянула к себе упирающуюся Тосю и с никогда прежде не испытанной ею сладкой, почти материнской болью в сердце стиснула хрупкие Тосины плечи и зарылась подбородком в мягких ее волосах, от которых шел резкий и чуждый запах Анфисиного одеколона.
— Пусти, вот сумасшедшая! — крикнула Тося, вырываясь из непрошеных объятий. — Я с тобой по-хорошему, а ты…
Диким тигренком отскочила она от Вериной койки, азартно вскинула руку.
— Если бороться хочешь — так и скажи! Я тебе покажу кой-какие приемчики. Ты не думай, от меня все мальчишки в школе ревели! — похвасталась Тося, припомнив былые свои подвиги.
Она перехватила Верин взгляд — какой-то новый, обнаженно ласковый и чуть-чуть виноватый — и растерянно заморгала.
— Иль ты чего другое удумала? — заподозрила Тося неладное и в упор уставилась на смутившуюся вдруг Веру.
— Глупая ты еще… — тихо сказала Вера, нашарила рукой книгу и отвернулась к стене.
Тося пожаловалась Ксан Ксанычу:
— Вот моду взяли: как что не по-ихнему — так сразу дурочкой обзывают!
И после этого ей уже ничего другого не оставалось, как присесть к столу и начать наобум черкать в тетрадке — в слепой надежде, что ненавистная задачка, может быть, решится как-нибудь сама.
Надя с женихом ушли в свой угол, сели на койку. Не переставая черкать в тетрадке, Тося осторожно огляделась вокруг. Убедившись, что за ней никто не следит, она украдкой высунула ногу из-под стола, придирчиво осмотрела ее со всех сторон и пожала плечами, решительно не понимая, какой недостаток ехидная Анфиса выискала в ее ногах…
— В ответе, должно быть, опечатка! — предположила Тося, сверяя скоропалительное свое решение с ответом.
— У тебя и в прошлый раз была опечатка, — сказала Вера потвердевшим голосом.
А Ксан Ксаныча терзали совсем другие заботы.
— Пора уже нам, Надюша, о мебели подумать, — озабоченно говорил он. — А то не ровен час дадут нам комнату, а у нас ничего не готово. Шкаф, стол, табуретки я сам сделаю не хуже фабричных, доски сухие у меня уже есть на примете. А кровать давай лучше купим. Знаешь, есть такие, с шишечками по углам. Соберем деньжат и купим… Как ты, Надюш?
А Ксан Ксаныча терзали другие заботы:
«Пора уж нам, Надюша, о мебели подумать…»
— Что ж, — согласилась Надя, — можно и купить. В этом месяце я сотни две сэкономлю…
— Ты только не жмись! — испугался вдруг Ксан Ксаныч. — Если тебе конфеты приглянутся или там какая-нибудь помада, ты смело покупай, у меня не спрашивай.
— Зачем мне помада? — удивилась Надя. — Помада мне без надобности.
— Я к примеру, Надюша. Мало ли чего захочется. Дело молодое, жаться нечего, а то ведь так и молодость пройдет.
— Хорошо, Ксан Ксаныч… — тихо сказала Надя, подавленная добротой своего жениха, и покосилась на девчат — не подслушивают ли они.
Насчет Веры можно было не сомневаться: она лежала спиной к ним и читала. А вот Тося что-то слишком уж глубокомысленно грызла карандаш — то ли искала в сердцевине его заблудившееся решение неприступной своей задачки, то ли сдерживалась изо всех сил, чтобы не расхохотаться над стариковской любовью Ксан Ксаныча.
Вера дочитала последнюю страницу и положила книгу на тумбочку. Тося тут как тут:
— Поженились?
Вера кивнула головой.
— Так я и знала! — торжествующе сказала Тося. — В романах всегда в конце женятся. Прочитаешь один — и можно больше не читать… Я потому и не читаю!
— Мели, Емеля! Лень-матушка не дает тебе книги читать… Ксан Ксаны-ыч!
Вера покрутила рукой в воздухе. Ксан Ксаныч сразу догадался, чего от него ждут, ответил по-военному:
— Есть! — и привычно повернулся лицом к стене.
Чтобы не сидеть без дела, пока Вера раздевается, работящий Ксан Ксаныч достал из кармана перочинный ножик и принялся загонять высунувшуюся паклю в пазы между бревнами. По всему видать, Ксан Ксаныч не впервой занимался этим полезным делом: все пазы на высоте рук сидящего человека были уже проконопачены, и теперь ему пришлось нагибаться к самому полу.
— Ксан Ксаныч, можно, — разрешила Вера.
Платье ее висело на спинке стула, а сама Вера уже лежала под одеялом. Она взяла с тумбочки новую книгу, посмотрела на Катину койку, потом на ходики.
— Что-то загуляла наша Катерина.
— Спорим, — сразу же отозвалась Тося, — она сейчас со своим Сашкой на Камчатке сидит!
Прежде чем войти в комнату, Катя на минуту остановилась в коридоре перед дверью, провела рукой по лицу, чтобы остудить горящие от Сашкиных поцелуев щеки. Притворно нахмурившись, она толкнула дверь и переступила порог.
Тося все еще корпела над задачкой, а Ксан Ксаныч уже распрощался с Надей и ушел спать в мужское общежитие.
— Ну?! — нетерпеливо спросила Тося и так поспешно вскочила с табуретки, что та с грохотом упала на пол. — Ну, Катя? — повторила Тося, поднимая табуретку и снизу вверх глядя на подругу заметно покрупневшими от жгучего любопытства глазами.
— О чем ты? — делая вид, что не понимает, спросила Катя и простерла руки над плитой. — Тепло ка-ак!
— Да брось ты притворяться! — осудила Тося ее лицемерие. — Любит?
Катя подумала-подумала, кивнула головой, сказала:
— Угу… — И еще раз кивнула — для большей надежности…
— Вот это по-нашему! — одобрила Тося, радуясь так, будто полюбили не Катю, а ее. — Поздравляю, Катистая! — Она порывисто обняла Катю и тут же оттолкнула ее. — Катюш, да от тебя табачищем несет! Ты что, курила на радостях?
— Это Саша курил…
Тося возмутилась:
— Все-таки дуры мы, бабы! И курят мужики, и самогон вонючий пьют, а мы их, барбосов, целуем. Попадись мне какой-нибудь, уж я его перевоспитаю!..
Стремясь расширить скудные свои познания в заповедных любовных делах, Тося вплотную придвинулась к Кате и спросила стыдливым шепотком:
— Он прямо так и сказал: «Люблю, жить без тебя не могу»?
Катя замялась.
— Ну да… В общем признался…
— Признался? — удивилась вдруг Тося. — И до чего же глупое слово! Признаются в чем-нибудь паршивом, а тут…
Вера оторвалась от книги и с любопытством посмотрела на Тосю. С ней тоже иногда так бывало: знакомое, примелькавшееся слово вдруг как бы раскрывалось заново — и становилась видна вся его скрытая до времени нелепица или, наоборот, глубина и тонкость, о которых она и не подозревала раньше.
— Эх, люди-человеки! — накинулась Тося на непутевое человечество. — Тыщи лет на земле прожили, пирамиды строили и разной ерундой занимались, а для любви до сих пор не придумали точной термилоно…
Тося заблудилась в звуках длинного, непривычного для нее слова.
— До сих пор, — повторила она, пытаясь с разбегу преодолеть непослушное словище, — не сочинили для любви путной тер-ми-но-ло-ги-и… Вот!