– А ловко ты повернула! – искренне удивилась Нюра. – То все про любовь талдычила, а приехала прямиком к работенке! И тут не забываешь агитировать нас, грешных… Уж больно ты комсорг, Дарья!
Даша подумала-подумала и сказала твердо, как о давно решенном деле:
– Уж какая есть. Переучиваться поздно… – И припомнила прошлогоднее свое присловье: – С моей точки зрения, обставить тебе Полозова – раз плюнуть. Ты и так уже вперед вырвалась, а лесу в запани полно и проволока мягкая, только сплачивай. Учти, я очень на тебя надеюсь… Одолеешь Полозова – и Мишку своего ненаглядного крепче к себе привяжешь, и ребятам премия отломится, и всей поселковой молодежи почет и уважение…
Нюра насупилась. В Дашиных словах ей почудилось что-то обидное, принижающее и ее, и Михаила. Будто подошла скорая на руку ее подруга к ветвистому и незащищенному дереву, что вырастили они с Михаилом, и, недолго раздумывая, хвать топором. И из зеленого дерева, может быть в чем-то и неправильного, но живого, получилось у Даши пусть и более правильное, но серое и мертвое бревно…
– Путаешь ты все. Вот вроде и верно говоришь, а путаешь. Тебя послушать, так выходит: обставим мы Полозова, и Миша мой со всеми потрохами, а Полозов нас обгонит, и Миша сразу меня разлюбит и станет искать себе невесту в полозовской бригаде… Не завидую я ему: несемейная там одна лишь тетка Глафира.
– Не опошляй!
– Оно так выходит, раз он по передовикам стреляет. А тетка Глафира и на Доске почета, и самые вкусные в поселке блины у нее – лучше невесты ему не найти. Где уж мне с ней тягаться? Свое место я знаю!
– А я говорю: опошляешь ты мою мысль. Обгонит Полозов – Мишка, может, и не разлюбит тебя, но главный твой козырь будет битый. А тут еще практикантка маячит, зачем давать ей лишний шанс? А там, глядишь, он и про почерк твой косолапый дознается. Так все одно к одному и липнет… Вот я о чем, а ты опошляешь. И дело вовсе не во мне, а просто тебе самой выгодно сейчас обогнать Полозова – объективная же истина! Да и Мишке твоему приятней любить передовую работницу, а не какую-нибудь недотепу… Человек у нас в труде познается.
– Ой, Дашка, переучили тебя на курсах-семинарах!
– Ничуть не переучили. Разве я неправильно говорю?
– Все вроде правильно, а только уж лучше бы ты хоть разок ошиблась.
– Ну, этого ты от меня никогда не дождешься! – не на шутку разобиделась Даша.
Фрося-учетчица затрезвонила в сигнальный рельс, возвещая конец обеденного перерыва. Нюра поднялась с бревен, оправила юбку.
– Зря ты пары развела: уступать Полозову мне и так без надобности. А за сочувствие к моему… косолапому почерку и инструктаж насчет стадий большое тебе спасибочко!
– Вот и старайся после этого для людей, – мрачно сказала Даша.
Нюра сбежала с берегового откоса. Двигалась она по привычке быстро и – со стороны смотреть – весело, но сердце у нее щемило. Хоть и много наговорила Даша ерунды, но сумела-таки растревожить ее.
Судя по всему, на этот раз школы ей не миновать: Даша теперь не отвяжется. Да и для себя самой не помешает грамотой подзаняться: вот уедет Миша по своим геодезическим делам на другую запань – страшновато письма ему писать нынешним почерком. Можно, конечно, притвориться, что рука разболелась, и продиктовать письмо какой-нибудь грамотейке. Но это уже не то: под диктовку ласковые слова говорить – все равно что объясняться в любви через громкоговоритель.
«Ладно, там видно будет, – решила Нюра. – Что это я загодя слезы лью?.. А вот о том, чтоб и на этот раз Полозова обогнать, думать надо. Тут Даша, несмотря на все свои теории, права…»
Заработали сплоточные станки. Дикий голубь-сизарь, прогуливающийся по бережку, у самой кромки воды, при первом же выхлопе станочного двигателя присел от испуга и пружинисто взмыл ввысь. Набирая высоту, он сделал круг над Нюриной головой и подался на другой берег реки, подальше от шумных станков. Нюра проводила голубя глазами и задержала взгляд на том берегу. Но ни Михаила, ни его подсобников уже нигде не было видно. Лишь в дальнем орешнике порой мелькали верхушки реек, будто хотели успокоить Нюру: здесь Михаил, никуда не делся.
Голый по пояс, кирпично-загорелый Илюшка Мурманец, осторожно руля куцым веслом, пришвартовал перегруженную лодку к станку. Опаленные обжигом фиолетовые круги проволоки свисали с низких бортов.
– Сколько раз тебе говорить, чтоб меньше грузил! – крикнула Нюра. – Утопишь проволоку – заставлю со дна поднимать.
– Со дна он проволку подымет
И перевыполнит свой план!.. —
во все горло запел Илюшка Мурманец, чувствуя, что настоящей злости в словах Нюры нет и распекает она его только для порядка, по бригадирской своей должности. – Не кипятись, ваше бригадирство! – дерзко отозвался он, вылезая из лодки. – Последний рейс, теперь до конца смены хватит каленой паутинки. – Илюшка протянул Нюре бумажный кулечек с голубикой и весело гаркнул в сторону сортировочной сетки: – Девчата, доставайте из сундуков самые лучшие свои платья: вечером в клубе кино «Адмирал Нахимов»!
Нюра притворно нахмурилась, чтобы Илюшка не воображал, будто может безнаказанно высмеивать бригадира, и строго спросила:
– Новой проволоки на складе много еще?
– Как раз Полозову на смену хватит.
– А дальше?
– Дальше опять старье пойдет… – виновато сказал Илюшка Мурманец, словно по его недосмотру запань в последнюю неделю с перебоями снабжалась такелажем и Филин пустил в работу жесткую старую проволоку, вязать которой пучки было гораздо трудней, чем гибкой новой.
Нюра забывчиво мяла в губах крупную дымчато-сизую ягоду из Илюшкиного кулечка.
– У меня рацпредложение… – вкрадчиво зашептал Илюшка, заговорщицки нагибаясь к уху бригадирши. – Давай вывезем со склада всю новую проволоку и припрячем, а? Как раз на завтрашнюю смену нам хватит. Только прикажи, я мигом обернусь. Не успеет стриженая девка косы заплести – проволочка здесь будет!
Нюра внимательно посмотрела на своего расторопного такелажника, будто впервые его увидела. Ее поразило, что вот и совсем несхожие они меж собой люди, а желания их сейчас полностью совпадают. И вся разница меж ними лишь в том, что ей эта хитрость с проволокой нужна ради Михаила, а Илюшке – чтоб их бригада побила полозовцев. Да и о премии он наверняка не забывает. И совсем уж некстати всплыла мысль: «Интересно, говорили что-нибудь Даше на ее курсах-семинарах о таком вот неожиданном совпадении тайных желаний у не похожих друг на друга людей?..»
– Сомневаешься? Боишься, Полозов разузнает? – выпытывал Илюшка. – Да я так запрячу – сам Филин не найдет. Затопим проволоку между станками, а то внутрь понтона запузырим – ищи-свищи!.. И Филина сейчас на складе нету, в контору подался. Все одно к одному… Что ж молчишь? – И чтоб окончательно доконать бригадиршу, добавил: – Опять о нашей бригаде в газете напишут, а то и портретики тиснут! – Илюшка Мурманец выпятил грудь, словно уже позировал перед фотоаппаратом, и показал в улыбке все тридцать два черных от голубики зуба. – Может, и премия перепадет, а мне как раз на мотоцикл не хватает… Куплю мото – тебя первую прокачу. Все пеньки вокруг поселка посшибаем!.. Ну как, везти проволоку?
– Насчет пеньков ты мастер… – уклончиво проворчала Нюра и отвела глаза от вопрошающего взгляда Илюшки Мурманца.
Умом она понимала, что Илюшка затеял неладное, но какая-то неведомая и слепая сила не давала ей приструнить бойкого такелажника и заставить его выкинуть из лихой головы непутевое свое рацпредложение. Тоже мне, рационализатор нашелся! Она вдруг горячо пожалела, что в их бригаде на месте Илюшки не работает какой-нибудь другой, насквозь самостоятельный парень, который сам по себе, без ее ведома, провернул бы все это дело, а она бы даже и не знала, откуда взялась в бригаде победоносная новая проволока. А теперь выходит так, будто она чуть ли не подталкивает Илюшку на этот сомнительный поступок. И уж во всяком случае, не шибко удерживает его…
«Сама во всем и виновата, – с запоздалой прозорливостью осудила себя Нюра. – Вечно лезу во все дырки, вот и отучила ребят от самостоятельности. Вперед будет наука…»
Илюшка Мурманец забыто стоял на боне возле лодчонки, терпеливо дожидаясь, когда бригадирша додумает свою думу. Он машинально клевал голубику из кулька и тут же гостеприимно протягивал его Нюре.
– Так везти или нет? – спросил он наконец, пытливо заглядывая Нюре в глаза. – Что-то не пойму я тебя. Ведь само же в руки плывет – жаль упустить… Везти, а?
– А я почем знаю? – тихо спросила Нюра и опасливо покосилась по сторонам, не слышит ли их кто. И тут же разозлилась на себя за эту вороватую предосторожность.
Илюшка обиженно отдернул гостеприимный кулечек за спину. А Нюра вдруг как-то разом устала от его непонятливости. И вроде бойкий парень, а вот поди ж ты… «Тоже мне Мурманец! Все у них там, что ли, за полярным кругом, такие бестолковые? Другой на его месте давно бы уже все понял, а этому надо разжевать и в рот положить. Ну и работнички!»
Она вовсе не того боялась, что ей придется отвечать, если Илюшкина горе-рационализация выплывет наружу. Просто ей больно было убедиться, что и она сродни жуликоватому Илюшке. Правда, ради премии Нюра никогда бы на эту махинацию не пошла, а вот после Дашиных мудреных наставлений… Э, да чего там! Как ни крути, а выходит: не такая уж она вдоль и поперек сознательная, как привыкла о себе думать.
Ей припомнился один давний разговор с Дашей. Та уверяла, что в особых случаях иной раз можно и поступиться кое-чем – для пользы дела. А Нюра со всем пылом безгрешного человека настаивала тогда на том, что в жизни нет и не может быть ничего такого, ради чего надо кривить душой. Легко ей тогда было козырять своей принципиальностью! Вот так живешь-живешь – и сама себя не знаешь…
– Ладно, пускай Полозов на нашей глупости премии себе зарабатывает! – в сердцах сказал Илюшка Мурманец. – Он-то небось такого случая не упустил бы!