Девчата. Полное собрание сочинений — страница 53 из 192

Улица упиралась в большое двухэтажное здание клуба с широкими венецианскими окнами и красивым балконом. Сразу за клубом начинался лес, ветви ближних деревьев царапались о венецианские окна, и Софья наконец-то поверила, что приехала в самую настоящую глушь. Правда, глушь эта освещалась электричеством и была радиофицирована, но непоследовательная Софья ничего не имела против глуши с коммунальными удобствами.

В клубе не было ни души, на входных дверях висел пудовый замок. «Не поэтому ли девушки в Сижме поют на улице, а ребята ходят навеселе?» – подумала Софья, и ей самой понравилось, что она такая проницательная.

Возвращаться домой не хотелось, и Софья свернула к реке. Длинные штабели леса тесно стояли на высоком берегу Ясеньги. Софья, словно принимая парад, прошла вдоль фронта штабелей. Никогда еще в жизни не видела она столько бревен. Запорошенные снегом штабели, казалось, ждали, когда вскроется ото льда застывшая Ясеньга и начнется далекий, нелегкий путь древесины от сижемских лесов к архангельским лесозаводам, на бумажные фабрики и стройки, в шахты Донбасса и Подмосковья. Грузчики разгружали очередной состав, слышался глухой стук скатываемых бревен, смех, молодые голоса.

У фонаря Софья остановилась и залюбовалась игрой снежинок. В темном конусе, опрокинутом над фонарем, снежинок не было видно, зато ниже и по бокам конуса они реяли густо, словно со всех сторон слетались на огонь.

Софья, конечно, и не подозревала, что в одно время с ней на снегопад смотрели многие работники Сижемского леспромхоза: ее муж инженер Костромин из комнаты для приезжих на лесопункте Восемнадцатый километр, директор Чеусов с диспетчером из конторы леспромхоза, комендант Звездочкин из окна своей комнаты, сплошь обвешанной батальными картинками. Но, в отличие от Софьи, никто из них не любовался снежинками. Фигурные снежинки не только украшали крыши домов и улицы поселка, но и увеличивали глубину снежного покрова в лесу, а это грозило снизить выработку лесорубов и трелевщиков[14]. Снег заносил рельсы узкоколейки и срывал график вывозки древесины. Диспетчер уже прикидывал, с каким паровозом он пошлет завтра с утра снегоочиститель и где дорожным рабочим придется очищать путь вручную. А комендант Звездочкин, проклиная снегопад как явление недисциплинированной природы, уже предвидел, что одни дорожные рабочие с очисткой пути не справятся и директор поручит ему завтра привлечь к этой работе служащих леспромхоза и домашних хозяек – и дело никак не обойдется без скандала, ибо сижемский комендант в глубине души робел перед женщинами и, тщательно скрывая это, был с ними груб.

Ничего этого Софья не знала и, налюбовавшись досыта красивыми снежинками, направилась домой.

3

Утром следующего дня Софья сидела в диспетчерской, надеясь поговорить по телефону с мужем, когда туда стремительно вбежал Звездочкин и крикнул:

– Кроме дежурной телефонистки, все мобилизованы! Аврал! Никаких сборов: одна нога здесь – другая на станции! Едем на Восемнадцатый километр чистить снег!

Софье захотелось вдруг удивить мужа. Он до сих пор ничего не знает о ее приезде, а она явится: принимайте нас, ленинградских! Степанида Макаровна тоже собралась на Восемнадцатый километр: она не пропускала ни одного субботника, считая, что жена директора должна подавать пример всем другим женам.

И вот соседки сидят рядышком на платформе, на мерзлых стойках бортового крепления. Игрушечный паровозик тащит пустой состав, и лес – затихший, празднично нарядный после вчерашнего снегопада – веером разворачивает перед Софьей свою простую и дикую красоту.

Степанида Макаровна толкнула Софью локтем и кивком головы указала на девушку, которая одиноко стояла посреди платформы вполоборота к ним. Жена директора ничего не сказала, но Софья догадалась, что это и есть та самая Люба-нормировщица… Рослая девушка с толстоватым носом и хмурым выражением лица время от времени с вызовом посматривала на Софью и сейчас же отворачивалась, как бы говоря: «И не таких видали!» На поворотах дороги платформу бросало из стороны в сторону, нормировщица качалась, а один раз чуть даже не упала, но упрямо не хотела садиться, и Софья понимала, что Люба не садится нарочно, чтобы смотреть на нее сверху вниз и чувствовать свое превосходство.

На разъезде долго стояли, пропуская встречный состав.

– Для Медвежки и заносов не существует! – неодобрительно сказала Степанида Макаровна, провожая глазами платформы, груженные отборным пиловочником.

– Что за Медвежка? – спросила Софья.

– Это у нас лесопункт так называется, самый благополучный. Там один начальник чего стоит: ростом вон с ту сосенку, – Степанида Макаровна ткнула пестрой варежкой, щеголеватой, как у девушки, в сторону «сосенки» высотой с добрый десятиэтажный дом, – косая сажень в плечах, и фамилию себе такую изобрел, чтобы план сам собой выполнялся!

– Разве бывают такие фамилии? – улыбнулась Софья. – Просто не любите вы этого начальника!

– Не люблю! – честно призналась Степанида Макаровна. – За гордыню несусветную не люблю… А насчет фамилии судите сами: Нас-тыр-ный. Ну, может ли человек с такой фамилией не выполнять план?

Проехали Восемнадцатый километр, свернули с магистрали на боковую ветку и сразу остановились: кончился расчищенный путь. Комендант Звездочкин отправился разыскивать дорожного мастера. Софья с любопытством прислушалась. Где-то близко в лесу урчал трактор, редкой дробью сыпались удары топора и раздавался незнакомый Софье свистящий звук с пришепетыванием.

– Хотите, посмотрим лесосеку? – предложила Степанида Макаровна. – Тут совсем рядом. Ведь вы, наверно, никогда не видали, как лес валят?

– Ну что вы! – обиженно сказала Софья. Ее самолюбие было задето: она ведь была женой инженера-лесника. – Кое-какой опыт в лесном деле у меня есть!

Они спрыгнули с платформы, и Степанида Макаровна повела Софью в лес по узкой тропинке, протоптанной в глубоком снегу. Софья шла за дородной своей проводницей и вспоминала, когда в последний раз видела валку дерева. К своему огорчению, она смогла вспомнить только один очень давний случай. В бабушкином саду засохла груша, и ее решили спилить. Кто-то вскарабкался на верхушку и привязал веревку. Потом дерево пилили у корня, подрубали со всех сторон топором, всем населением бабушкиного дома дергали за веревку и в конце концов повалили несчастную грушу. То-то посмеялась бы Степанида Макаровна, если б узнала, каков опыт Софьи в лесном деле!

Теоретические познания Софьи были более обширны. От мужа она знала о поточных линиях в лесу, электропилах, трелевочных тракторах и лебедках. Чертеж электропилы она даже видела у Геннадия, но как пила работает – представляла плохо, а смысл существования специального трелевочного трактора вообще оставался для нее неясным. В Софье еще прочно жило примерно такое представление о лесозаготовках: подошел мужичок в лаптях к дереву, поплевал на ладони и принялся усердно крошить топором щепу, – в общем, нечто хрестоматийное: «В лесу раздавался топор дровосека…», «Лошадка, везущая хворосту воз…».

– …А это называется пасекой, – тоном заправского экскурсовода объясняла жена директора, показывая на узкую полосу вырубки, вклинившуюся в лесную чащу.

Открытые ветру верхушки крайних деревьев качались сильнее, чем в глубине леса. В конце пасеки дымил костер. Девушки в ватниках бросали в огонь сучья и ветки с поваленных деревьев. Белесый дым стлался понизу, жарко трещала на костре мерзлая хвоя.

Софья думала, что работницы сейчас отдыхают и жгут костер, чтобы погреться. Но Степанида Макаровна разъяснила ей, что девушки развели огонь не для своего удовольствия, а работают – и им за это платят деньги; если же порубочные остатки не сжигать, то они, захламляя лес, будут способствовать пожарам и давать пищу гнили и вредителям леса. Софья прикусила губу и с уважением посмотрела на девушек, которые делают такое ответственное дело.

Два парня перетаскивали гибкий кабель, протянутый на пасеку от передвижной электростанции, очень похожей на полевой вагончик, в каких летом живут трактористы МТС. Степанида Макаровна с Софьей свернули с тропинки на трелевочный волок, проложенный посреди пасеки. Жена директора перешагнула через кабель, шумно поздоровалась и зычным, командирским голосом попросила:

– Ребятёжь, свалите какую-нибудь хворостину поцветистей. Надо вот новенькую обратить в нашу веру.

Молодой рабочий, держа электропилу за рукоятки, подошел к ближней крупной сосне. Дерево выдалось толщиной в два обхвата, с ребристым комлем, покрытым толстым панцирем старой, отмершей коры, а электропила была короткая, легкая, почти игрушечная. Не верилось, что этим непривычным для Софьиных глаз инструментом можно повалить такую громадину да и вообще спилить хоть какое-нибудь дерево: слишком мало было в этом инструменте от обычной пилы. На двух звездочках была натянута пильная цепь с режущими зубьями, и электропила более походила на передаточную цепь велосипеда, чем на добропорядочную ручную пилу, знакомую с детства.

Рабочий включил электропилу, и Софья услышала поразивший ее еще на платформе пришепетывающий свист. Пильная цепь свободно, как нож в масло, входила в мерзлую древесину, густо окрашивая снег у подножия сосны мелкими опилками кремового цвета. Рабочий только похаживал вокруг дерева да покачивал пилой. Софья во все глаза глядела на игрушечную электропилу, пораженная неправдоподобной легкостью, с которой та разрезала вековой ствол. Пильная цепь вращалась так быстро, что со стороны казалось, будто она стоит на месте. И только по неуклонному продвижению ее вглубь ствола и опилкам, непрерывной струей вылетающим из надреза, было видно, что пила с честью выполняет свое дело.

Второй рабочий уперся длинной вилкой в ствол, чтобы подпиленное дерево «не сыграло» и не вздумало упасть куда не следует. Но сосна, казалось, и вообще-то не собиралась падать. Могучая и гордая, стояла она, купаясь высокой сквозной кроной в розоватых лучах невидимого снизу солнца. И хотя Софья хорошо знала, что сосна скоро упадет, но при виде вековой мощи дерева на миг усомнилась: не тщетны ли усилия маленьких людей у подножия лесного великана?