Как-то раз в конце недели Костромин пришел домой раньше обычного.
– Получка! – громким и неестественно веселым голосом объявил он, вытащил из кармана пухлую пачку денег и с шутливым поклоном протянул их Софье. – Хозяйке на наряды, детишке на молочишко!
– Ты себе больше возьми, – сказала Софья, она видела, что для себя Геннадий отделил совсем тоненькую пачку денег. – Тебе ведь часто приходится обедать на участках, и потом – папиросы…
– Хватит, на все хватит! – заверил ее Костромин.
Софья обиженно замолчала: это он нарочно отдает ей так много денег, желая откупиться ими от неприятного для себя разговора… Или может быть, ему стыдно было получать за свою плохую работу такую большую плату, эти деньги жгли ему руки и он спешил поскорее отделаться от них?..
А Костромин, словно догадываясь о мыслях Софьи, смущенно кашлянул и с деланой лихостью в голосе предложил:
– Знаешь, я сейчас пойду куплю вина, закусок, сладости, и мы с тобой хоть и с опозданием, но отпразднуем нашу встречу. Все-таки жены не каждую неделю приезжают к мужьям в тайгу!
В дверь постучали. Вошел маленький рассыльный Никиша в больших валенках и сказал тем строгим голосом, который он всегда пускал в ход, когда сообщал распоряжения высшего начальства, что управляющий трестом вызывает директора и главного инженера леспромхоза к телефону. Утром Сижма передала в трест очередную декадную сводку, и сейчас Костромин поморщился, предчувствуя неизбежный нагоняй.
– «Кубики! Кубики!» – передразнил он управляющего, надевая полушубок. – Вот и отпраздновали встречу! Ты меня не жди. Ужинай и ложись спать. Дед Мороз быстро ругаться не умеет, а потом еще милейший Роман Иванович будет в жилетку плакать, так что я не скоро… Отложим наш пир до другого, более удачного случая.
В этот день нагоняй управляющего был особенно бурным и беспощадным. Директора Дед Мороз обозвал старой шляпой, которая дальше своего носа ничего не видит, а Костромину сказал:
– Вы – злостный неплательщик. Государство учило, учило вас, вкладывало научный и всяческий иной капитал, а вы не только ссуды назад не возвращаете, но даже проценты плохо платите.
Управляющий пообещал в ближайшее время выкроить несколько деньков и на самолете прилететь в Сижму, чтобы на месте посмотреть, как горе-директор и незадачливый инженер руководят леспромхозом.
– И прилетит! – мрачно подтвердил Чеусов. – По телефону он хоть телефонисток стесняется, а с глазу на глаз такое наговорит – на голову не наденешь!
В это время за окном заливисто закричал узкоколейный паровоз, и Чеусов вдруг рассмеялся.
– Совсем забыл поздравить вас, – сказал он удивленному инженеру. – Гордитесь: вас поддерживает секретарь райкома!.. Вы, кажется, обругали Усатова? Хвалю за смелость! Так вот, усач звонил сегодня в райком, жаловался на вас, а секретарь посоветовал ему поменьше администрировать, а взять себе самый отстающий участок да и вытащить его из прорыва. Я порекомендовал Усатову Восемнадцатый километр. Этим поездом наш уполномоченный туда и отправляется. Обещал показать нам, как надо работать!
– Шут с ним! – беззлобно отмахнулся Костромин. – Пусть покажет… Нам с вами, Роман Иванович, надо серьезно подумать, как быть дальше. Уж раз мы с вами такие никудышные, что не можем охватить всего, так давайте сознательно отбросим второстепенное и возьмем быка за рога. Пусть на этом второстепенном мы сперва кое-что и потеряем, но в конечном счете, я уверен, выиграем.
Костромин еще никогда не говорил так со своим начальником, и тот сначала растерялся, а потом взволнованно сказал:
– Батенька вы мой, Геннадий Петрович! Правильно сказали, правильно! Я же это распрекрасно понимаю, да проклятая ежедневная толчея заедает… Истинно мелочью пробавляемся: где заело – туда и летим… Давайте сами попробуем вылечить Сижму от застарелой болезни, а то не ровен час найдутся добрые дяди да так возьмутся за лечение, что и мы с вами тут не усидим… А все-таки за какие рога думаете вы уцепить сижемского быка?
– Не знаю, – чистосердечно признался Костромин. – Пока еще не знаю.
– Подумайте, подумайте, – разрешил Чеусов. – Мне тут наш плановик-экономист предложил одну штукенцию…
– Плановик? – удивился инженер, который считал сижемского плановика-экономиста человеком глубоко равнодушным к делам леспромхоза.
– Он самый. Понемногу поворачивается лицом к производству… Дело вот в чем. Вернулся с курсов мастер Осипов, послезавтра выходит на работу. Вы его не знаете. Это человек хотя и склочный, но энергичный – надо отдать ему справедливость. К тому же – языкастый. Плановик предлагает поставить его на ближнюю к Сижме поточную линию, он там и раньше работал. Одно время она у нас молодежно-комсомольской называлась. Создадим для этой поточной линии все условия и сделаем ее образцовой. Идейка заманчивая: с одной стороны, мастер – отличник учебы, так оказать, соединение теории с практикой, – это сейчас модно; с другой стороны, там же работает знатный тракторист Мезенцев, его вся область знает; и третье, самое главное, – поточная линия близко от поселка, а у нас не все представители и корреспонденты любят далеко в лес забираться. Приедет в Сижму какой-нибудь громовержец, а мы ему сразу: «Не угодно ли поточную линию посмотреть?» И там его знатный трелевщик на тракторе покатает, а мастер-отличник учебы все в точности разъяснит, нам даже и рта открывать не потребуется. Шик и блеск!
Шик и блеск не понравились Костромину.
– Это что же, потемкинская поточная линия будет?
– Так уж и потемкинская! – обиделся Чеусов. – Любите вы ярлычки наклеивать.
– Я не вижу пользы для леспромхоза от такой поточной линии.
– Польза, польза!.. Вам-то надо где-то новаторские свои начинания пробовать? Вот и станете вместе с Осиповым экспериментировать!
– В этом есть некоторый смысл, – признал Костромин.
Директор усмехнулся, радуясь, что наконец-то раскусил инженера, которому, конечно, так же как и ему с плановиком, хочется иметь в леспромхозе показательную поточную линию, но по молодости лет он стесняется и ищет формулировки, которая оправдывала бы в его глазах эту затею. Однако недогадливый Костромин сейчас же испортил настроение Чеусову.
– Я только одного не понимаю, – сказал инженер, – зачем нам образцовая поточная линия, когда у нас под боком имеется целый образцовый лесопункт? Роман Иванович, я давно хотел у вас спросить: почему мы с вами не учимся у Настырного?
– Настырный! – фыркнул директор. – Да вы хоть немного знаете его?
– Нет, к стыду своему, до сих пор не знаю.
– Это скрытный, ехидный человек, – убежденно сказал Чеусов. – И карьерист… Я уверен: он спит и во сне видит, как бы сесть на мое место. Сомневаюсь, чтобы он как-то по-особенному умел работать. Был я у него, смотрел, сам хотел чему-нибудь поучиться. Работа как работа – ничего выдающегося. Просто везет ему, да и людей сумел подобрать самых лучших во всем леспромхозе. Вот они ему славу и создали… Так вы против Осипова?
Костромин пожал плечами:
– Я ничего не имею против Осипова. Я только против создания каких-то привилегированных, инкубаторных условий для него. Пусть работает в тех же условиях, как и все.
– Там видно будет, – примирительно сказал директор. – Осипова я к вам пришлю, познакомитесь. Вы только особенно не поддавайтесь ему: он у нас прожектер и все носится с какими-то идеями экономии и утилизации древесины. Пытался и меня обратить в свою веру, да я старый рутинер – ничего у него не вышло.
– Хорошо, – вслух подумал Костромин. – Послезавтра с утра займусь Осиповым, а завтра поеду на поклон к Настырному.
Директор и инженер вместе вышли из конторы.
Громкоговорители ничего не хотели знать о скверном настроении руководителей леспромхоза и, захлебываясь от старания, передавали плясовую. Слышно было, как за тысячу километров от Сижмы, вкладывая в танец всю свою душу и не скупясь на подметки, плясун дробно стучал каблуками, – должно быть, общительный был человек и веселый, план свой всегда перевыполнял, не то что Костромин с Чеусовым…
– Эк его разобрало! – простодушно удивился Роман Иванович и вкрадчиво предложил: – Может, зайдем ко мне, отметим нагоняй? Надоело в одиночку.
– Спасибо, – сказал Костромин, – что-то не хочется. Как-нибудь в другой раз.
По занесенной снегом поселковой улице шли рядышком директор отстающего леспромхоза и его заместитель – «старая шляпа» и «злостный неплательщик», если верить управляющему трестом. Костромин невольно соглашался с характеристикой Чеусова, данной Дедом Морозом, – но значило ли это, что управляющий был прав и по отношению к нему?..
Роман Иванович старательно месил снег и как ни в чем не бывало рассказывал об охоте в Кокшинских нетронутых лесах. Рассказывал он не очень правдоподобно, и Костромин ему не верил. Впрочем, Чеусов и не заботился, кажется, чтобы ему верили. Инженер хорошо видел, что Роман Иванович рассказывает для того, чтобы только не молчать и не думать о нагоняе Деда Мороза.
«Вот таким болтуном поневоле скоро станешь и ты!» – испытывая презрение к себе, думал Костромин, со злой тщательностью обметая на крыльце своего дома снег с валенок, словно вместе со снегом хотел стряхнуть с себя и самый нагоняй, полученный от управляющего.
Софья еще не спала.
По расстроенному лицу мужа она сразу догадалась, что у него какая-то неприятность. Геннадий молча разделся, пересек комнату, бесцельно переставил книги на этажерке. Софья подошла к нему сзади, обняла за плечи:
– Что случилось? Тебя обидели?
– Ничего особенного, – небрежно ответил Костромин. – Обычный нагоняй! Оборотная сторона жизни инженера-производственника, не предусмотренная институтскими программами!
Софья представила, как бородатый Дед Мороз кричал по телефону на ее Геннадия, и поспешно отвернулась, чтобы не выдать себя.
– Посмотри, какой у Андрюшки вид во сне: будто он уже все понимает! – сказала Софья, бессознательно чувствуя, что мысли о сыне, скорей всего, могут сейчас успокоить Геннадия.