– Ну так как же, Иван Владимирович, – переспросил Следников, – ересь я говорю или нет?
– Вы несколько преждевременно обобщаете свой небольшой опыт по части уполномоченных, – сказал секретарь. – Тут многое от человека зависит.
– Согласен! – подхватил замполит. – Согласен, что многое зависит от характера и способностей уполномоченного. Встречаются в жизни такие толковые люди, которые, ничего или очень мало зная о предприятии, быстро, однако, осваиваются на новом месте и могут принести великую пользу. Зачем за примером далеко ходить, взять того же Настырного, хотя он и не уполномоченный! Но ведь это уже требует таланта, и большого таланта! И если уж на то пошло, то просто невыгодно использовать таких людей в качестве уполномоченных. А большинство – середнячки вроде Усатова или меня. Вот и начинают ловчить: то лесосеку выберут с хорошим лесом, а то и просто цифру в сводке подправят… Я так думаю: устарел уже сам метод посылки на отстающие предприятия всех этих уполномоченных, особых представителей и прочих толкачей. В известном смысле такой метод является просто-напросто пережитком… военного коммунизма! Не исключена такая возможность! Продразверстку давно отменили, а уполномоченные каким-то непонятным образом уцелели до сегодняшнего дня!.. Вы не смейтесь, я тут близко к правде подошел… А не лучше ли, вместо того чтобы на короткий срок присылать уполномоченного, который производства не знает и все равно полной ответственности за состояние дела не несет, – не лучше ли укрепить само производство? Не отпадет ли тогда всякая необходимость в каких бы то ни было толкачах?
– А что вам нужно для укрепления леспромхоза? – спросил Иван Владимирович.
Замполит переглянулся с инженером.
– Прежде всего нужен настоящий, опытный железнодоржник-эксплуатационник, – живо сказал Костромин, – а то мы только кустарничаем у себя на узкоколейке.
– Как ты леспромхоз ни укрепляй, а без толкачей все равно не обойдешься! – умудренно произнес Чеусов с другого конца кабинета. И такая уверенность в собственной правоте прозвучала в голосе директора, что все рассмеялись.
«Неисправим!» – подытожил управляющий свои давние размышления о Чеусове.
До сих пор больше говорили Костромин и Следников, а секретарь райкома слушал. Костромину почему-то представилось, что Иван Владимирович поражен успехами, которых уже удалось добиться новому главному инженеру Сижемского леспромхоза, и теперь не знает даже, на какие недостатки в его работе указать.
Он несколько раз посматривал на Следникова, стараясь узнать, не догадывается ли тот, в какое трудное положение они поставили Ивана Владимировича. Но замполит, хмурясь, припоминал все неуклюжие места в своей последней речи и не замечал красноречивых взглядов инженера.
Как бы отвечая на тайные мысли Костромина, Иван Владимирович сказал:
– В овладении любым мастерством, в том числе и таким сложным, как искусство руководства, есть ступень, когда обучающийся уже все понимает, но еще не все умеет делать сам. Именно на этой ступени люди особенно хорошо видят недостатки чужой работы и очень плохо – свои собственные. Не знаю, право, почему так получается. Закон роста, наверно… – Иван Владимирович сделал паузу и медленно повторил: – Понимают, но не умеют… И вот, мне кажется, вы оба стоите на этой ступени. – Секретарь обернулся к Костромину. – Вы, Геннадий Петрович, правильно разгадали умысел директора насчет поточной линии мастера Осипова. А что из этого получилось? Победил ведь все-таки Чеусов! Вам вместе с Осиповым удалось добиться значительных успехов на его поточной линии, но это только одна линия. А задача состояла в том, чтобы распространить эти успехи на все поточные линии леспромхоза… Берите пример с Настырного. Вы раньше его начали вводить скользящих рабочих, но до сих пор успели ввести их только на двух линиях, а Медвежка уже полностью укомплектована ими. Подумайте об этом. А теперь потолкуем с вами, – обратился Иван Владимирович к Следникову. – Почему вы так часто занимаетесь мелкими производственными делами и подменяете не только директора леспромхоза и главного инженера, но даже начальников лесопунктов и мастеров? Плох тот руководитель, который все хочет делать сам: обязательно упустит что-нибудь важное. Вы ставите на рельсы слетевшие с пути вагонетки или сами лезете на столб вешать громкоговоритель, а культурная работа в Сижме поставлена безобразно плохо. Мне почему-то кажется, что где-то в глубине души вы считаете: сначала надо выполнить план, а культурой будем потом заниматься. По-честному, так или нет?
– Не совсем так, – смущенно сказал Следников.
– Не совсем, но так!.. – уточнил Иван Владимирович. – Спасибо, что комсомольцы в клубе зашевелились, а то ведь у вас, кроме радио, ничего не было. Да и с радиофикацией вы переборщили: ко мне уже сижемские старики обращались с просьбой унять вашего радиста – спать не дает. Проверьте свои громкоговорители – всем ли им нужно висеть?
– Проверю, – пообещал замполит.
– И со снабжением у вас не все в порядке. Орс работает не то чтоб плохо, а как-то неуклюже: если что-нибудь привезет, так завалит все магазины и склады, а чего нет, того месяцами не увидишь. Займитесь этим.
Костромина удивило, что секретарь говорил со Следниковым так, будто и не знал, что тот только пять дней назад вернулся в Сижму. Но еще больше его удивило, что замполит не возражал – наверное, чувствовал за собой старые грехи.
– Теперь о лишней работе, – продолжал Иван Владимирович, обращаясь к обоим заместителям директора. – Я еще в прошлый приезд хотел об этом сказать, да посчитал тогда несвоевременным. А теперь время подоспело…
Секретарь райкома спросил, не кажется ли им обоим, что в Сижемском леспромхозе слишком много сил тратится на чистку снега. Совершенно без снегоочистительных работ зимой, конечно, не обойтись, и работы эти входят составной частью в производственный план леспромхоза, но, пожалуй, это единственная часть плана, которую Сижма давно уже перевыполнила! Чистят снег в лесу, разыскивая заметенную древесину вчерашней заготовки. А не проще ли сразу вывезти из лесу эту древесину? Зачем чистить снег вручную на дороге, если есть снегоочиститель, который очистит железнодорожный путь быстрее и дешевле? Ведь каждая лопата снега удорожает на какую-то долю копейки каждый кубометр древесины. Бухгалтерская отчетность в конце года покажет, как из этих копеек набегут рубли на кубометр и тысячи рублей на всю выработку леспромхоза. И другая сторона дела: руководители леспромхоза отрывают рабочих на чистку снега от производительного труда, а потом жалуются, что у них не хватает людей.
– Вот вы, Геннадий Петрович, начали борьбу с простоями тракторов и лишними движениями рабочих на пасеке, – сказал секретарь. – Так как же вы миритесь с лишними движениями всего предприятия? Ведь платить за них приходится государству!.. И чистка снега – не единственная такая работа. К примеру, зачем вы так тщательно сортируете древесину на нижнем складе – и по породам, и по сортиментам, – когда весной эта древесина пойдет в молевой сплав и все равно перемешается в воде?
– Но это не от нас зависит, – возразил Костромин. – Упрости мы сортировку – и сплавщики не примут от нас древесины. Мы обязаны выполнять существующие правила.
– Вот именно, существующие, – подхватил Иван Владимирович. – Сегодня они существуют, а завтра их уже нету!.. Раз эти правила становятся вам поперек пути, смелее ломайте их, добивайтесь замены новыми, более соответствующими сегодняшнему дню. И, кроме сортировки, наверняка есть и другие лишние работы. Вы лучше меня знаете свой леспромхоз, поищите – и найдете.
Иван Владимирович отошел к столу, как бы предоставляя Следникову с Костроминым возможность «искать и найти». Инженер без особого труда вспомнил, что плохо поставлено дело с экипировкой паровозов в депо: специального экипировочного пункта нет, заправляться приходится водой в одном месте, дровами – в другом, да и дрова в тендер грузят прямо с земли, без всяких приспособлений, – в результате на экипировку уходит до полутора часов… И еще: машинистам на всех станциях, кроме Медвежки, приходится самим бегать за путевыми разрешениями, а паровоз в это время простаивает под парами. Минуты, минуты, а из них складываются часы…
Костромин переглянулся со Следниковым и прочел в его глазах: «Зеленые мы еще с тобой, зеленые!»
«Да, зеленые», – согласился инженер. А он-то возгордился, думал, все уже постиг!.. Но почему Иван Владимирович сказал, что прошлый раз говорить о снеге было преждевременно? Что изменилось с тех пор? Тогда леспромхоз был в тупике, и секретарь указывал выход – овладение поточным методом. А теперь они уже научились управлять потоком, и секретарь ставит более сложную задачу – экономить труд, поднимать его культуру. Вот отчего и о снеге заговорил…
В баню пошли все, кроме Чеусова, который категорически заявил:
– Знаю я это чистилище! Мылся в нем… Ноги моей больше там не будет: хочу еще пожить на белом свете!
Настырный с упреком посмотрел на своего директора и поспешил увести гостей из конторы, словно боялся, что Чеусов отговорит их.
На этот раз неказистая снаружи баня совсем не показалась Костромину добродушной, как при первом осмотре Медвежки. В неживом оловянном свете надвигающихся сумерек крошечные оконца мерцали хитро, и вообще вся банька выглядела себе на уме.
Начальник Медвежки, нетерпеливо уминая валенками снег, подождал, пока все соберутся у бани. Мощным ударом плеча он распахнул срубленную из пластин дверь и, бесцеремонно подталкивая гостей в спины, загнал их в предбанник.
Предбанник встретил вошедших сухим застоявшимся жаром, у всех сразу потяжелели шубы и полушубки. Иван Владимирович радостно крякнул и прищуренным взглядом знатока окинул низкий потолок и толстые бревна добротного сруба.
Настырный наказал банщице больше никого не впускать и не беспокоить их по пустякам.
– Пуще всего смотри, чтоб Чудодеич не пронюхал… А побеспокоить разрешаю, только если вдруг… гром среди зимы ударит! Или крушение произойдет на дороге!