В поселке Валерку встретил друг, разметчик Питирим Мурашов.
– Где ты пропадаешь? – накинулся Мурашов на Валерку. – Тебя главный инженер к себе требует.
– Насчет трактора?
– Беги в контору, там узнаешь. Тут, брат, такое начинается!
Валерка единым духом перемахнул все ступени конторской лестницы, замешкался немного перед дверью кабинета, постучал. В кабинете уже сидели два других помощника трактористов – красные, счастливые.
– Наконец-то и марсианский трелевщик пожаловал! – приветствовал Валерку Костромин. – Сейчас же идите в гараж, принимайте у механика новые тракторы – и завтра с утра на работу.
– Новые? – дрогнувшим голосом переспросил Валерка.
– Да, новые, – подтвердил инженер, наслаждаясь Валеркиным изумлением.
– А как же Мезенцев? – поинтересовался Валерка, все еще не веря своим ушам.
– Мезенцева с его трактором перебрасываем на другую поточную линию. Если он и теперь не приведет трактор в полный порядок – пожалеет. – И Костромин, словно он присутствовал при недавнем разговоре знатного тракториста со своим помощником, добавил: – По хозяину и лошадка.
Валерка смахнул крупные капли пота со лба и покосился на своих товарищей: уж не видит ли он все это во сне?
– Принимайте новые тракторы, – повторил инженер. – И помните: вы первые из помощников трактористов, кто получает в Сижме новые машины. Опозоритесь – не только себя и меня подведете, но и других помощников, они вам тогда житья не дадут.
– Новый! – Валерка выбежал из кабинета, кубарем скатился с лестницы, кинулся к гаражу. Вот они, три красавца! У Валерки глаза разбежались: какой из них лучше? Нет, никак нельзя определить, какой лучше, все одинаково хороши.
Как в полусне, Валерка расписывался в каких-то ведомостях, невидящими глазами читал паспорт трактора, а потом осматривал и самый трактор. Завели моторы. Валерка усадил верного друга Питирима в кабину рядом с собой, дал круг по главной улице поселка. До чего же новый «котик» послушен своему хозяину! Проехал мимо столовой – назло буфетчице Нюсе. Пусть видит, что они с Питиримом не только пить умеют!
Равнодушный механик не дал Валерке долго гарцевать по улицам и загнал тракторы в гараж. А бессердечный сторож вскоре попросил всех из гаража, ссылаясь на то, что трактор – он и есть трактор и нечего ему в зубы заглядывать…
Мезенцев явился в тот вечер к больному директору и спросил: где же справедливость? Роман Иванович только рукой махнул:
– Все пошло вверх тормашками! При живом директоре наследнички Сижму в гроб заколачивают. Стану на ноги – доберусь до них!
Впервые в жизни Чеусов усердно выполнял все советы врача, чтобы поскорее выздороветь и показать Костромину, кто в Сижме хозяин.
Ночью Валерка спал тревожно и чуть свет прибежал в гараж. Упрямый сторож ранее положенного часа открывать гараж отказался, и Валерке пришлось померзнуть на улице. Было, впрочем, не очень скучно, так как другие два молодых тракториста вскоре составили ему компанию.
Наконец гараж открыли. Валерка первым запустил мотор, вывел послушного шестицилиндрового «котика» из гаража и взял курс на лесосеку осиповской поточной линии.
Утро выдалось морозное и туманное. Подымаясь из оврага, туман заволакивал дорогу, недвижными пластами висел в студеном воздухе. Валерка осторожно вел трактор на третьей скорости, опасаясь предательских пеньков.
Красноватое солнце выкатилось из-за далекого Кокшинского отрога. Туман стал оседать и рассеиваться, открывая взору Валерки лесную дорогу, знакомую до мелочей. Запушенные снегом и подернутые редеющей кисеей тумана, стояли тихие, молчаливые ели, отливая милой Валеркину сердцу голубизной. Зря мечтал он о далеких марсианских лесах: не на чужой планете, а здесь, в Сижме, росли голубые леса.
Валерка во весь голос запел свою любимую «Елочку» и переключил трактор на пятую, самую большую скорость.
В воскресенье утром Костромин по привычке пошел в контору. С четверть часа он праздно просидел в диспетчерской, наблюдая за работой дежурного диспетчера, и у него вдруг появилось такое чувство, что он в конторе лишний. Поезда прибывали точно по графику, диспетчер знал свое дело в совершенстве.
«Впору хоть газету читать! – подумал Костромин, вспомнив свою первую встречу с Настырным, и решил: – Пойду-ка я к замполиту, да закатимся мы с ним на лыжах. Проверю, какой из него лыжник, а заодно можно будет и новую лесосеку посмотреть».
Следникова он застал в постели.
– Зачитался почти до утра, – смущенно объяснил замполит. Прогулку на лыжах он одобрил.
В комнате у Следникова было холодно, стол накрыт газетой, но пол был все-таки почище, чем у Костромина до приезда Софьи.
– Ты что, закаляешься? – спросил инженер, дотрагиваясь до холодной печки.
Следников молчал, напяливая на себя фуфайку.
– Не хочешь говорить, так слушай, – сказал Костромин с той грубоватой мужской нежностью, которая как-то сама собой установилась между ним и замполитом. – Из Медвежки ты вчера приехал поздно, я знаю, дров дома не было, а уборщицу постеснялся беспокоить и лег в нетопленой комнате. Так ведь?
– Ты прямо как Шерлок, который Холмсом был, – пошутил Следников. – Поверх одеяла я полушубок накинул, а полушубок у меня те-еплый!
– Знаю я, какой он теплый, – непримиримо сказал Костромин. – Вот взгрею Звездочкина с его уборщицами, не будешь по ночам полушубок на себя напяливать!
– Не говори ты им ничего, – попросил Следников. – Я не в общежитии живу, и снабжать дровами они меня не обязаны… Я лучше сам с ними поговорю, – поспешно добавил он, заметив, что инженер хочет возражать.
– Все равно скажу, – пообещал Костромин. – Меня они больше послушают, все-таки я – и. о. директора!.. Но и это не выход из положения. Жениться тебе надо – вот что! И когда только вашу вредную холостяцкую породу истребят под корень? Уж и налогом вас обложили, и девчата за людей не считают, а вы все упорствуете!
– Жениться! – фыркнул Следников. – Вам, уже женатым, хорошо рассуждать, а это оч-чень тонкая штука, женитьба… У меня в этом вопросе полная неразбериха, все почему-то так получается: встречаю хорошую женщину, начинает она нравиться, а уверенности, что я в нее влюблен по-настоящему, как в толстых романах пишут, у меня нету. Нету такой уверенности – и все тут!.. Думаю: не исключена возможность, что живет где-нибудь та, самая настоящая, в которой уж не усомнюсь. Ну и жду, и ничего смешного, по-моему, тут нету.
– Раз уверенности нет, значит еще не встречал свою единственную.
– Значит, не встречал, – согласился Следников. – Вот пойдем на лыжах, я тебе про свою первую любовь расскажу… Ты собирайся, а я перекушу в столовой. Через четверть часа сбор – у меня.
По первым же шагам Следникова на лыжах Костромин увидел, что с ним надо держать ухо востро. Шаг у замполита был широкий и свободный, а все движения полны той привычной, почти автоматической ловкости, которая дается только длительной тренировкой.
– Я боялся, Федя, что тебя придется тащить на себе, – признался инженер, – а ты – прямо рекордсмен!
– Это я в тридцать девятом на Финской научился, – сказал Следников.
– Добровольцем пошел?
– Да. – Следников нагнулся, поправляя крепление.
Они вышли из поселка, свернули с дороги на целину и взяли курс напрямик к лесосеке, куда через месяц надо будет переносить поточную линию Осипова. Недавние метели подновили на деревьях снежный наряд, и лес стоял завороженный, по самую макушку засыпанный снегом. В лесной чаще снег был рыхлый и сыпучий, а на полянах и прогалинах, где теплой рукой прошлась первая оттепель, снег покрылся хрусткой, матово поблескивающей коркой, как будто поляны смазали сахаром, затвердевшим на морозе.
Было тихо, слышался только скрип лыж да редкие певучие гудки паровозов на нижнем складе. По мере удаления от Сижмы гудки слабели, но не расплывались в воздухе, а были все такие же твердые, молодые и напоминали полузабытые крики «ау» из далекого детства.
– Чудесно как! – сказал замполит. – Снег – это ловко кто-то придумал! Надо будет обязательно потолковать с Мишей Низовцевым и успеть до конца зимы провести массовый кросс.
Следников снял рукавицы и пошел рядом с инженером.
– Ну, рассказывай про свою первую любовь, – потребовал Костромин.
И Следников рассказал ему обещанную историю.
…Незадолго перед Финской войной Федор окончил автодорожный техникум. На одном курсе с ним в техникуме училась девушка с косами. В те годы мало кто из девушек отпускал косы, а у однокурсницы Следникова косы были длинные, густые, тяжелые. Федору нравилось смотреть на ее косы на уроках, решать за девушку задачки по сопротивлению материалов, ходить с ней вместе в кино, и он решил, что влюбился, хотя никогда так и не мог понять, за что именно полюбилась ему эта девушка, – не из-за кос же, в конце концов!
С выпускного вечера они возвращались вместе, и, прощаясь, Федор поцеловал девушку с косами у ее калитки. Девушка засмеялась и сказала, что никак не подозревала в нем такой прыти. Тогда Федор поцеловал ее вторично и спросил, как она смотрит на то, чтобы им пожениться. В то время он считал, что после первого же поцелуя надо обязательно делать предложение. Девушка с косами засмеялась веселей прежнего, сказала, что раньше она вообще считала такой брак совершенно невозможным («Ты же бесхозяйственный, с тобой пропадешь!»), сама поцеловала его и убежала, скрипнув калиткой. Федор постоял у низенькой замшелой калитки и отправился домой самой дальней дорогой, так и не поняв, приняли его предложение или нет.
Скоро он ушел в армию, и жизнь надолго разлучила его с родным городом. Сначала Федор переписывался с девушкой с косами, а потом переписка эта как-то сама собой оборвалась.
Семь лет спустя, когда он вернулся домой после демобилизации, Федор встретил однажды свою былую любовь на улице. Она мало изменилась, даже косы остались такие же густые и тяжелые. Впрочем, после войны многие женщины стали отпускать косы, и, может быть, поэтому прежняя любовь показалась вдруг Федору очень обычной, такой же, как все, – даже непонятно было, за что же он ее раньше любил. Она сказала, что рада видеть его живым и невредимым, с гордостью сообщила, что у нее уже есть дочка, и пригласила по старой дружбе заходить в гости на чашку чая.