– Ты главный редактор, тебе решать, – рассудил Кудряшов. – Но я бы на твоем месте не шел в том направлении, в котором он тебя подталкивает. Хотя бы из вредности.
Но Яблонская выслушала Кудряшова и только. Через Серову она попросила народ собраться в корреспондентской в 17.00.
– Жопой чую, гонорарный фонд урежут, – Ростунов эмоционально делился догадками с Вопиловым и Кузьминым. – Поигрался нами Хозяин и все, решил перекрыть кислород. Выживайте типа сами как хотите. У вас, на всякий случай, рекламный отдел есть. Пусть вам кормовую базу и обеспечивает.
– Рекламный отдел только ногти красит да на «Одноклассниках» зависает, – бросила Колчина.
– Гнать их надо ссаными тряпками, – поддакнул Вопилов. – Только Ксеньку и Вероничку оставить…
Яблонская предстала перед подчиненными в пять минут шестого. Поймав чуть укоризненный взгляд Кудряшова и сдержанно-заинтересованный – Серовой – она начала:
– Вот уже месяц в эмских СМИ только и разговоров, что о некоем Романе Светлове. И некоторые из вас настолько увлеклись собиранием слухов и их вольным изложением, что забыли о своих непосредственных обязанностях. Все забили на поиск новостей, тексты пишем левой ногой, по пять раз на дню гоняем чаи… Но не думайте, что все это сойдет вам с рук. Каждый ваш промах я записываю, – Яна потрясла блокнотом. – И все будет обязательно учтено при начислении премии. Что такое, Юля? Вы чем-то недовольны? А я бы на вашем месте молчала в тряпочку – работаете через пень-колоду, уже полгода балансируете на грани вылета. Алексей, тоже что-то хотите сказать? Уж знаете, чья бы корова мычала… Антон, не перебивайте меня! К вам у меня вообще серьезный разговор назрел… Но я собрала вас по другому поводу. Я хочу сообщить вам всю правду о Романе Светлове, чтобы вы, наконец, успокоились и занялись газетой.
– А вы знакомы со Светловым, Яна Яковлевна? – не выдержала Корикова.
– Да, знакома, – без тени сомнения отрапортовала Яблонская. – И могу сказать, что он не только прекрасный журналист, но и замечательный человек. Но, к сожалению, сейчас Роман вынужден скрывать, где находится. Вы, конечно же, читали его журналистское расследование о хищениях в Минобороны… Сейчас мы с Ромой каждый день общаемся по аське и созваниваемся. И вот он попросил меня донести до вас: все, что о нем сейчас говорят и пишут на форуме, не имеет ни малейшего отношения к действительности.
– Яна Яковлевна! Вы говорите, что общаетесь с ним. Почему же тогда он отдал свою статью не нам, а в «Помело»? – пискнула со своего места Юлечка Колчина.
– Почему? – Яна растерялась. – Ну, мало ли с кем я по-дружески общаюсь. Я вон у Глеба Пьяных интервью брала. Но это же не значит, что он должен что-то писать для «Девиантных»!
– Яна Яковлевна, а вот вы с ним общаетесь, – подал голос Антон Кузьмин. – Скажите тогда, ради Бога, сбрил он свой черный ирокез или так и ходит?
Кровь ударила Яблонской в лицо. Она лихорадочно подыскивала обтекаемый ответ, как вдруг очень кстати в дискуссию вступила Крикуненко:
– Антон, ну что вы несете? Какой еще черный ирокез? Могу поклясться всеми богами Олимпа во главе со всемогущим Зевесом, что у моего друга Романа никогда не было черного ирокеза!
– Ну вот видишь, Антон, Анжелика Серафимовна и ответила на твой вопрос, – с чувством облегчения улыбнулась Яблонская.
– Отлично, а какая же сейчас у Светлова прическа? А, Анжелика Серафимовна? – не унимался Кузьмин.
– Не собираюсь перемывать кости своим друзьям и тем паче – обсуждать их внешность, – завелась Крикуненко. – Какую прическу носит Ромочка – это его личное дело. Тем более, вы слышали, что сказала Яна Яковлевна – человек оставил большой свет. Поэтому, возможно, в целях конспирации он вынужден менять имидж каждую неделю.
– Но на прошлой-то неделе, когда вы с ним виделись, у него какой был причесон? – настаивал Кузьмин. – Что, жалко сказать что ли?
– Все, что я могу вам сказать, мой юный друг – это то, что на прошлой неделе никакого ирокеза у него не было! – выпалила Крикуненко.
– И уверяю вас, Антон, на этой неделе он тоже не вырос! – отчаянно блефуя, заключила Яна.
– Да это было бы просто смешно – при его-то росте, – усмехнулась Крикуненко.
– Очень даже прикольно он смотрелся с ирокезом при своем росте, – настаивал Кузьмин.
– А я вам скажу, что при таком росте люди со вкусом, к коим я, безусловно, причисляю и моего друга Романа, носят только гладкие прически! – не уступала Крикуненко.
– Все, пора закругляться, – неожиданно подал голос Кудряшов. – Иначе через пять минут мы начнем обсуждать, какие трусы сейчас носит Светлов.
– Всем спасибо, все свободны! – провозгласила Яблонская.
– А я так и не поняла, какого он роста, – пробормотала Корикова, но ее голос потонул в общем шуме.
Этим же вечером в дверь Анжелики Серафимовны позвонили. Хозяйка прильнула к глазку и остолбенела:
– Карман… Ой, Норманн Иваныч! Какими судьбами! Извините, я не одета. Через минуту открою, – и бросилась в спальню.
На самом деле Анжелика не ходила по квартире голой. Другое дело, что ее фланелевый халат имел самый затрапезный вид, а плюшевые шлепки на три размера больше настойчиво просили каши. В шкафу царил хаос, и Крикуненко не сразу удалось выудить из кома тряпья какие-то менее мятые джинсы. «Жаль, жаль, что не купила тогда на корейском рынке тот шелковый халатик, – подумала Крикуненко. – И вот, пожалуйста – не в чем встретить дорогого гостя».
Щелкнул замок, и Анжелика Серафимовна узрела чуть смущенного и чуть поддатого Кармана с тортом и цветами в руках, а тот – значительно менее пафосную, чем обычно, Крикуненко. Из зала доносились позывные «Поля чудес», а с кухни тянуло жареной картошкой.
– Я только что закончила прослушивать Берлиоза, – как бы оправдываясь, залепетала Анжелика. – И буквально на одну минуточку переключила свой любимый канал «Культура» – глянуть, не сбрил ли усы Якубович. Не спрашиваю, зачем пожаловали, а приглашаю со мной отужинать.
Карман охотно согласился.
– По рюмочке в честь пятницы? – и он достал из портфеля дорогой кожи четверку посредственного коньяка.
– С хорошим человеком да под приятную беседу не откажусь, – просияла Анжелика. – Чего к картошечке прикажете? Вообще-то, я уже два года исповедую вегетарианство, но граммов двести «Краковской» для желанных гостей всегда держу. Не желаете ли также йогуртов? Имеется парочка – чернично-земляничный и маракуйя-папайя.
– Йогурты – отказать, а колбасы постругайте, – согласился Карман Иваныч.
Картошка была чуть недожарена, местами пригорела, к тому же конкретно пересолена, но Карман был голоден.
– Позвольте спросить, чем обязана столь неожиданному визиту? – кокетливо поинтересовалась Крикуненко, принимаясь за фирменные фокусы с коньяком. Что уж только она ни выделывала с рюмкой, чтобы полнее оценить букет второсортного напитка – и катала между ладонями, и нагревала стекло бокала дыханием, и подносила к лампе – полюбоваться игрой цвета.
– Что ж, секрета нет, – развел руками Карман. – Зашел потолковать… о Пушкине. Условно говоря.
– О Пушкине? – Крикуненко застыла в недоумении. – То есть?
– Да-с, об Александре Сергеевиче Пушкине, нашем всем! – заключил Карман и обновил рюмки.
– Позвольте, а при чем здесь я? – продолжала недоумевать Анжелика.
– Ну как при чем? Условно говоря, слава о вашей высокой культуре и широком кругозоре давно вышла за пределы редакции, – обычно немногословный Карман вдруг ощутил прилив вдохновения. – А мне, знаете ли, порой хочется отвлечься от счетов-фактур и налоговых деклараций. И утолить, так сказать, духовный голод, – и Карман ткнул вилкой в кусок «Краковской».
– Хорошо, давайте побеседуем о Пушкине, – недоверчиво сказала Крикуненко. – Что же вас интересует? Может быть, история создания гениальных строк «Я помню чудное мгновенье»? Извольте. В живописном парке псковских помещиков Осиповых-Вульф молодой Саша Пушкин встречает ангельской красоты и высокой же нравственности молодую женщину. Ее цветущая юность принесена в жертву грубому солдафону, и бедняжка несчастлива как камни…
– Это я знаю, – перебил ее Карман. – В школе проходили. Но она ему сразу не дала, а когда дала потом, в Питере, Пушкин написал о ней в своем дневнике всего три строчки. Не вспомню сейчас точно, но дурой она оказалась первостатейной – это факт.
– Скажите, пожалуйста! – выпала в осадок Крикуненко. – Так-таки и… дала?
– Ну да, на каком-то сундуке в прихожей. Условно говоря, она возомнила себя эмансипе, решила переводами заниматься и загрести на этом кучу бабла. Да хреновая из нее переводчица вышла – правильно, мозги-то шелухой были забиты, Шиповниками да Иммортелями. Так она своих бойфрендов называла. И вот пошла она к Саше Пушкину, чтобы он по блату какой-нибудь калым ей подкинул. Ну, а он, условно говоря, не растерялся…
– А вы, Норманн Иванович, интеллектуал. Ни за что бы не подумала, что у вас могут быть такие познания о светиле русской поэзии. Позвольте полюбопытствовать, что читали, из каких источников, так сказать, черпали?
– Да не читал я ничего. Когда мне! Приятель рассказывал. Давно. Классный парень. Но потом я потерял его из виду и до сих пор так и не нашел. Прямо хоть в передачу «Ищу тебя» письмо пиши! – И Карман драматически задвигал мышцами лица, словно пытаясь совладать с нахлынувшими чувствами.
– Ну что вы, право, не убивайтесь так. Воздастся вам за ваши страдания, и друг ваш обязательно отыщется!
– Только если вы пожелаете мне помочь, Анжелика Серафимовна, – и Карман по третьему разу обновил рюмки.
– Только прикажите! – пылко ответила Крикуненко. – Все, что в моих силах, сделаю. Все, что в сердце моем, принесу на алтарь святой дружбы!
– Я не приму ваших жертв, Анжелика Серафимовна. Молю вас лишь о самой малости – дайте телефончик Романа Светлова, – Карман произнес это с таким видом, как будто бы попросил Крикуненко передать ему солонку.
– Романа Светлова? А причем здесь он?