– Так, а теперь говори быстро – зачем ты это сделала? – решительно заявил Филатов. – Тебя правда Светлов обидел?
– Да… Светлов…
– Телефон, адрес! Я ему башку отверну, а потом поставлю на место и скажу, что так и было! – и без того разбойничья физиономия Филатова опять начала свирепеть, наливаясь кровью.
– Не надо мстить… Я все простила… Пусть будет счастлив с другой, если сможет…
– Так ты… это… гуляла с ним, что ли? – чуть притормозил Филатов. Он до последнего гнал от себя мысли о романтической подоплеке этого происшествия.
– Ну да, что тут непонятного, – Колчина начала немного розоветь и заговорила бойчее, уже без длительных пауз. – Как и все мужики, он клялся мне в любви. А я, дура, верила в его красивые слова. А он… он нашел другую. Скажи, как после этого верить мужчинам? Я больше никогда не смогу полюбить! – Юля запахнула несколько раскрывшийся на груди розовый полиэстер и всхлипнула.
Филатов слушал эти бесконечно избитые слова и сам был готов разрыдаться.
– Есть нормальные парни, Юльк, – мрачно пробасил он. – Не все мы такие сволочи, как Светлов.
– Да??? – взвилась Колчина. – И где эти нормальные парни? Если они и были, то их уже расхватали.
– Ну, я типа неплохой, – скромно произнес Филатов и отвел глаза.
– Да, Димон, ты настоящий друг, – со вздохом констатировала Колчина, как бы в забытьи перебирая джемпер на плече Филатова. – Но друг – это не все, что нужно девушке для счастья…
– А что еще надо?
– Ну как что? Мы, девушки, не можем без комплиментов, нежности, ласки. Мы ждем, когда в нашей жизни появится настоящий мужчина и сделает нас счастливыми. И тогда мы откроем ему свое сердце и подарим настоящую любовь!
Тут Колчина взяла паузу – неужели Филатов и после этих слов не догадается сжать ее голые колени и с придыханием произнести что-нибудь типа: «Юлия, я ваш навеки»? Но фотокор молчал. Наверно, он не был совсем уж конченым дундуком и все-таки чувствовал, чего ждет от него Колчина. Но то ли медлил, не веря до конца своему счастью, то ли смутно чувствовал, что не такое уж это счастье, как ему рисовалось…
– Я так настрадалась от мужской подлости, – продолжила Юля немудреную исповедь. – Когда ты веришь человеку, распахиваешь ему душу, доверяешь самое сокровенное, а он…А теперь ты хочешь, чтобы я поверила, что ты не такой. Но я не могу, не могу! – и она опять захлюпала носом.
Тут нервное напряжение Филатова, видимо, достигло критической точки. Вскочив с корточек, Димон пылко выдал:
– Мне ты можешь верить на все сто! Я все сделаю, чтобы ты была счастливой!
– Это признание в любви или всего лишь в дружбе? – с легким кокетством заметила Колчина. Она поняла, что если не будет подпинывать Филатова в нужном направлении, то все так и останется по-старому.
– В дружбе! И… в любви, – Филатов громко выдохнул и опять отвел глаза в сторону.
– Не понимаю, почему мужчины так боятся признаться в своих чувствах, – жеманно вздохнула Колчина. – Словно это позор какой-то.
– С чего ты взяла, что я боюсь? Я просто не решался… в такой момент… боялся тебя обидеть, – тут Филатов вдруг осмелел и заключил Колчину в объятья.
Впрочем, поцеловать себя Юля так и не дала. Испытывая сильное влечение к замужеству, к Димону она ничего подобного не чувствовала. Чтобы как-то оправдать свою противоестественную холодность к спасителю, Колчина призвала на помощь одну из любимейших «домашних заготовок».
– Нет, Дим, я не могу, – отстранила она пылкого влюбленного. – Для меня все это слишком серьезно. Сначала мне надо узнать тебя получше…
Эти слова, которые в хмельной компании единомышленников Филатов именовал не иначе как «динамо» и «отмазы», сейчас прозвучали для него как эталон искренности, как квинтэссенция чистоты. Хотя остатками разума, ускользающего при виде плотненьких ляжечек Колчиной (халатик был-таки коротковат), он не мог не понимать, что его рыжеволосой страдалице уже далеко за восемнадцать, и все эти годы в ожидании принца она явно не держала себя на голодном пайке…
Личная воспевательница ежедневной осанны для Яблонской – Анжелика Серафимовна Крикуненко – эмоционально информировала благодетельницу о настроениях в коллективе. Уже после первого донесения о трехминутном опоздании Кориковой Яна завелась не на шутку, а уж когда Анжелика Серафимовна в лицах и красках описала ей утренний монолог Кузьмина… Не успела еще кожа посетительского кресла принять прежние очертания после костлявой задницы Крикуненко, как Яблонская потянулась к телефону.
– Ну что, Антон, так и не желаем униматься? Государственные перевороты затеваем? – набросилась она на Кузьмина, едва тот переступил порог ее кабинета. – Митингуем перед коллективом? Концепцией газеты вы недовольны, профессионализмом главного редактора – тоже…
– Да нет, Яна Яковлевна, – Антон уже успел пожалеть, что погорячился с утра. – Просто мне стало обидно за то, что мы могли натянуть «Эмские», но не сделали этого.
– Натянуть? Не много ли ты воображаешь о свом творчестве? Рядовая заметушка – а столько шуму!
– Каждый может обидеть художника, – невесело усмехнулся Кузьмин.
– А я говорю, что не позволю создавать ажиотаж на пустом месте!
– Так уж и на пустом? – повысил голос Антон. – Скажите тогда, пожалуйста, кто для вас не пустое место, и какие тексты вы не считаете проходными заметушками.
– К счастью, есть человек, читать которого – всегда одно удовольствие!
– А, мифический Роман Светлов, – Кузьмин сделал скучное лицо. – Который неизвестно кто, неизвестно откуда и пишет для кого угодно, только не для нас.
– Лично мне отлично известно, кто он такой и откуда, – Яна поднялась из кресла и теперь смотрела на Кузьмина сверху вниз. – А то, что две его статьи вышли не у нас… да вам даже в голову не приходит, что это так задумано! – и она презрительно хмыкнула.
– Ах вот как? Хорошо, подождем, чем закончится эта ваша мега-турбо-интрига. Но меня, собственно, мой текст интересует. Он выйдет завтра?
– А не кажется ли вам, что вы много на себя берете? – Яна уперла руки в бока. – Ваше дело какое? Получить задание, отписаться и сдать текст. А уж когда он выйдет – это я как-нибудь без вас решу. Захочу – вообще не выйдет. Я не обязана тащить в газету все, что вы мне настрочите. Ваш уровень пока что очень и очень слаб…
– Да? А вы знаете, что Карачарова каждую планерку с обсуждения нашего номера начинает? Слышали, что Пащенко по нашей газете мастер-классы для своих проводит? А вы все твердите, что мы олухи и бездари!
– Вы воевать, что ли, со мной задумали?
– Воевать? Что вы, Яна Яковлевна. Я работать хочу, а не воевать. Жаль только, что вы у себя в редакции талантов не видите, а каких-то левых варягов привечаете и восхваляете не по заслугам. Откройте уже глаза-то!
– Я знаю, что мне делать! Выискался мне тоже профсоюзный лидер! Разговор окончен, ступайте на рабочее место.
Кузьмин вышел из кабинета, но через пару секунд снова открыл дверь.
– Ну, еще что-то вспомнил? – пренебрежительно бросила ему Яблонская.
– Вспомнил-вспомнил. И вы тоже очень скоро вспомните наш сегодняшний разговор, и поймете, как я был прав. Но сейчас вы упоены властью, мните себя непогрешимой, а людей считаете мусором. Если срочно не пересмотрите взглядов на жизнь – ждите больших неприятностей.
– Я не поняла, ты мне угрожаешь что ли? – голос Яны слегка дрогнул.
– Предупреждаю.
– Знаете что, Антон? Идите проповедовать в корреспондентскую. Там вы, кажется, смогли создать себе имидж борца за права униженных и оскорбленных. Но я-то вижу куда глубже, кто вы есть на самом деле.
– Но не глубже, чем я вас, – и Кузьмин закрыл дверь.
Утро среды – а в этот день у «Девиантных» выходила толстушка – началось со скандала. По дороге в редакцию Кузьмин купил «Эмские», с первой полосы которых на него глянуло лицо хулиганистого препода. Антон быстро пробежал глазами материал, под которым стояла неизвестная фамилия. Но каково было удивление Кузьмина, когда, пролистав свежий выпуск родной газеты, он опять не нашел в ней своего расследования! Антон в ярости залепил кулаком в стену.
– Мой юный друг, вы никак кашки борзянки объелись? – не преминула поддеть его Крикуненко. – Или озверинчику с утра хватанули сверх предписанной дозы?
Но Кузьмин не удостоил ее ответом и, размахивая газетой, направился к Серовой.
– Свет, как это понимать? Почему мой текст сегодня опять не вышел?
– Вопрос не ко мне, – Светлана была лаконична, как всегда.
– Скажи честно, я правда написал дерьмовый текст?
– Нет, Антон, ты написал очень хороший текст, – отчеканила Серова, глядя ему в глаза.
– А ты пыталась как-то донести это до Яблонской? – Кузьмин спрашивал прямо, и Светлана уже не могла соблюсти нейтралитет по отношению к начальнице:
– Ну да, я еще в понедельник вечером сказала Яне Яковлевне, что это готовая первая полоса. Но она сочла, что афера с бабушкой получит отклик у большего числа читателей.
– Ну ладно, хрен с вашей бабушкой. Но сегодня-то мой препод почему не вышел? Сегодня-то какой офигенный эксклюзив у нас? Эмские школьники готовятся к ЕГЭ? Ну и пусть готовятся! Да этот ЕГЭ всем по барабану, кроме горстки выпускников и их родителей. Так нет же, мы его на первую тащим!
– Что за шум, а драки нет? – в корреспондентскую поздороваться с коллективом зашла Яблонская. – Антон, вы, кажется, опять права качаете? Да уймитесь уже и возьмитесь за дело!
– За дело? А я, по-вашему, хреном груши околачиваю, Яна Яковлевна? – взбеленился Кузьмин. – Я хочу знать, чем вас не устроил мой текст, и почему вы довели до того, что он утратил всякую актуальность!
– Не обязана перед вами отчитываться! – запальчиво ответила Яна. – Вы мне не совет директоров. А ваш текст – эка невидаль! Такой мелочевки вы еще сколько угодно накропаете.
– Мелочевки? Накропаю? Да вы знаете ли, сколько труда я вложил в эту статью! Сколько раз меня послали, прежде чем я раздобыл телефон препода? Сколько раз я перезванивал в деканат, требуя комментарий? А как я бегал вылавливать после пар этого студента и схватил его буквально на подножке маршрутки? Целый день на это ушел – и все впустую!