– Офигеть! – выдал Костик. – Надрать бы этому Роману Светлову уши. Да где ж его теперь найдешь…
– Я одного понять не могу, – продолжала Карачарова. – Что Светлов хотел сказать своим идиотским розыгрышем?
Стражнецкий только открыл рот, чтобы что-то ответить, как вдруг раздался бесцеремонный стук в дверь.
– Ну что еще такое?! – недовольно отреагировал Костик. – Мы же ясно сказали: «Не беспокоить»!
– Быстро открывай, похотливый кобель! – донесся до него хорошо знакомый голос.
Костик побледнел. Карачарову же, напротив, бросило в краску.
– Что он здесь делает? – одними губами спросила она.
– А хрен его знает, – безнадежно махнул рукой Стражнецкий. – Выследил, наверно, старый пердун.
Опять раздался стук в дверь.
– Да уймитесь вы, папа! – бросил Костик. – Сейчас открою. Оль, может, тебе лучше встать за занавеску?
– За этот тюль? – нервно усмехнулась Карачарова, натягивая красное платье. – Не имеет смысла отрицать, что ты не один. Наверняка на ресепшене ему обо всем доложили.
Пока Стражнецкий суетился, заправляя постель, Карачарова с томной грацией перебазировалась за стол.
– Вы как хотите, а я мониторю ленты, – сказала она. – У меня в три оперативка.
Костик, еще раз окинув номер взыскательным взглядом, направился к двери.
В комнату влетел разъяренный Папик.
– Все! Развод! – верещал он. – Как я мог отдать мою чистую девочку на поругание этому грязному кобелю! Сегодня же Катюшке станет все известно, и она вышвырнет тебя как шелудивого пса! Был голью перекатной – ею и останешься!
– Папа, я прямо вас не понимаю, – с достоинством отвечал Костик. – С чего вы взяли, что я провинился перед Катенком? То, что мы находимся наедине с Ольгой Вячеславовной, еще ни о чем не говорит. Мы, если хотите знать, рабочие вопросы решаем. В частности, обсуждаем, что нам с этим Светловым делать.
– Не заговаривай мне зубы, щенок! – продолжал орать Папик. – Деловые вопросы не обсуждают в гостиничном номере!
– И вам это известно не понаслышке, да, Николай Юрьевич? – насмешливо заметила Карачарова. – За зятем шпионите, а у себя в глазу бревна не замечаете. Не так ли?
Тут черед смутиться настал для Николая Юрьевича.
– Не надо пачкать мое имя грязными намеками, Ольга Вячеславовна, – заговорил он, заметно сбавив обороты. – Тем более, при моем зяте.
– В таком случае, не стройте из себя праведника, – строго заметила ему Карачарова. – Давайте лучше коллективно подумаем, как будем выпутываться из некрасивого положения, в которое мы попали благодаря Светлову.
И Карачарова быстро посвятила Папика в суть претензий, предъявленных ей танцевальным коллективом «Эх, яблочко!»
– Лично я думаю, что мы этого Светлова не найдем, – рассудила Ольга. – А если и найдем, что нам это даст? Ну, пойдет он соответчиком по этим искам. Но отдуваться-то все равно нам придется. Пожалуй, мне импонирует вариант Константина. Да-да, Николай Юрьевич, посыплем голову пеплом, покаемся прилюдно. И попросим ментов взяться за расследование. Пусть сами ищут этого Светлова.
– А как быть с материальными претензиями? – спросил Папик. – Я не готов сорить деньгами.
– Аналогично, Николай Юрьич. Поэтому покаянные статьи надо построить так, чтобы в них содержался и элемент опровержения. Если ваша еврейка и после этого продолжит переть как танк, вы предъявите в суде эту статью и, скорее всего, судья признает, что опровержение уже имело место. Ну, конечно, в статейке не помешает слезно попросить прощения у Розенштерн и этих мальцов-танцоров.
– Лично я уверен, что они просто хотят срубить деньжат, – заметил Пащенко. – И никакими покаянными статейками их не разжалобишь.
– А неважно, чего они хотят, – отвечала Карачарова. – Нам, главное, вовремя прогнуться перед ментами. Типа, мы законопослушные СМИ, чисто случайно вляпавшиеся в некрасивую ситуацию. Что касается денег, то никакой суд не удовлетворит притязаний истцов. Они запрашивают совершенно не адекватные суммы.
– И в этом, Оль, ты абсолютно права, – подхватил Пащенко. – На моей памяти самое большое, что присудили в качестве морального ущерба – это десять тысяч.
– Думаю, до судов не дойдет, – продолжала Карачарова. – Что-то подсказывает мне, что после нашего публичного покаяния истцы припухнут. Ну, в самом крайнем случае отстегнем им по пятерке. Это ма-кси-мум.
– Вроде бы все по уму, – отвечал Пащенко. – Только дико неохота на старость лет себя дураком выставлять.
– Обличие глупца – вот мудрость мудреца, – назидательно изрекла Карачарова. – Шекспир.
– Ну, значит, заметано, – подытожил Папик. – Делаем так, как я придумал.
Костик с удивлением глянул на него, но ничего не сказал.
До свадьбы Филатова и Колчиной оставалось чуть больше недели. Димон с каждым днем становился все грустнее, зато Колчина расцветала на глазах. Рыкова даже нашла, что со времени помолвки Юлечка нагуляла не менее трех килограммов.
– Мы тут же плотно займемся продолжением рода, – без всякого стеснения Колчина загружала коллег детородными планами. – Мы с Димочкой безумно хотим ляльку! А лучше сразу двух-трех. Так что присматривайте в других газетах, кто сможет временно занять мое место…
– Юль, у тебя еще ни коня, ни возу, а все уже в курсе. Смотри, сглазишь, – беззлобно наставляла ее Корикова.
На что Колчина заносчиво отвечала:
– Скрывать надо плохое. Когда, например, разведенка встречается с женатиком. Или когда старая дева каждый день бросается на нового мужика, не зная, на ком повиснуть, – Юля многозначительно посмотрела в сторону Рыковой. – А когда юная девушка вступает в законный брак и делится с близким окружением совершенно естественным желанием нянчить лялечек, что в этом может быть плохого?
– Достала уже со своими лялечками! – взорвалась Рыкова. – Хоть бы ты поскорей свалила в декрет и не выходила бы оттуда до конца жизни! И вообще, глянь на себя в зеркало, невестушка. Отожралась на радостях, что хоть кто-то замуж взял. Как бока-то свои целлюлитные в корсет втиснешь? А, клуша?
– У тебя все, кто чуть толще узника Бухенвальда, целлюлитные клуши, – пробубнила Колчина. До недавнего времени она вообще не смела перечить Рыковой, но после объяснения с Филатовым заважничала и осмелела. – А вот мой муж обожает меня, а от твоей фигуры как раз не в восторге!
– Что?! Твой так называемый муж не в восторге от моей фигуры? – и Рыкова расхохоталась. – Ой, не заводи меня, а то может случиться, что накануне свадьбы побежишь свои кринолины в комиссионку сдавать!
Тем временем мужская часть коллектива обедала пивом, чипсами и воблой в пивнушке неподалеку.
– Димон, ну что? – подначивал жениха Вопилов. – Наверно, целуетесь уже?
– Ага, щас, – отвечал как всегда немногословный Филатов, почесывая шрам над бровью.
– Ну, если сейчас все так тухло, что же дальше-то будет? – Влад продолжал давить фотокору на больную мозоль.
– А что я сделаю-то? – огрызался жених. – Не насиловать же мне ее.
– Поставь вопрос ребром, – советовал Кузьмин. – Или, скажи, никакого загса и лимузинов.
– Точно! Покажи себя мужиком! – поддержал приятеля Вопилов.
– Ладно…
– О выполнении задания доложишь, – предупредил Кузьмин.
А в это же время в летней беседке «Фортеции» изучали меню Карман и Кака. Оба были невеселы.
– Катюш, а что у нас с рекламой? – наконец-то, Карман решился задать любовнице щекотливый вопрос. – Мы на пороге финансового краха. Послезавтра надо выдавать людям зарплату, а у нас на счету 25 тысяч. И типографии за два месяца задолжали…– Ой, вот только не надо загружать меня своими финансовыми проблемами, – отмахнулась от него Кака. – Это твоя головная боль.
– Как же так? – робко возмутился Карман. – Я ведь не просто так тебе об этом говорю, а потому что ты начальница рекламного отдела. Условно говоря, Хозяин рассчитал, что из рекламных денег мы должны платить зарплату. А твои за май только на 32 тысячи продали…
– А я что сделаю? Набрал дебилок, вот теперь и расхлебывай.
– Так ведь ты же сама рекламных агентов набирала!
– И что? Я же не знала, что они такими дурами окажутся. Переманил бы ты мне Аллу Ивановну от Карачаровой – мы бы давно озолотились. Но ты ведь жмот.
– Это я-то жмот? – оскорбился Карман.
– А кто же еще? – криво улыбнулась Кака. – Надо мной все подруги потешаются, что я с нищим связалась. У меня, между прочим, посолиднее предложения были, а я, дура, в тебя влюбилась. И где глаза мои были?
– Катюш, ты к чему клонишь? – засуетился Карман, но быстро вспомнил о чувстве собственного достоинства: – Хочешь расстаться?
– К сожалению, расстаться с тобой мы уже не сможем, – многозначительно произнесла Кака.
– Да? – оторопел Карман. – Но… почему?
– А догадайся, – передразнила его Калиманова и глазами показала на свой живот. – В общем, так: я с пузом в загс ехать не намерена. Поэтому все надо организовать быстро. На все-про все у тебя месяц, ну полтора…
– На что – на все? – Кармана бросило в пот.
– А то не понятно? Развестись со своей Милкой и жениться на мне.
– Но я не могу так быстро расстаться с Милкой. Условно говоря, нас и не разведут! У меня дочь, если ты вдруг забыла…
– Ах вот как ты заговорил?! – угрожающе произнесла Кака, которой явно было нечем крыть.
– И самое главное, – взволнованно продолжал осмелевший вдруг Карман. – Я с Милкой в ближайшее время точно не смогу развестись. Она… условно говоря, она тоже в положении.
– Вот это мило! А сам мне плел, что у вас давно ничего нет, что она тебя совершенно не устраивает в постели…
– Прости, Катюш, как-то случайно все получилось, – заюлил Карман. – Ты не думай, я ее не люблю, я только тебя люблю… но что же теперь делать?
– Очень просто. Скажи ей, что тебе не нужен этот ребенок, – отрезала Калиманова. – Пусть аборт делает.
– Да ты что?! УЗИ мальчика показало. Я всю жизнь о сыне мечтал!
– Ну и что? У меня тоже, скорее всего, будет мальчик. У нас в семье всегда мальчики рождаются!