– Да, Юлечка, да! Опять имело место исключительное бесстыдство пресловутого инкогнито!
– Дим, – простонала Колчина, опустившись на стол. – Я больше не могу, я этого не вынесу…
– Да что за горе-то? – выдвинулся в первые ряды Кузьмин. – Подумаешь, краковская. Зато знатно капустой похрумкали!
– Замолчи! Вечно ты надо мной издеваешься! – взорвалась Колчина. – Нашел себе девочку для битья и думаешь, что я ничего не понимаю!
– Юль, да успокойся, – опешил Кузьмин. – Я и не думал издеваться. Я просто хотел тебя утешить.
– Иди утешь кого-нибудь другого! – молодую понесло. – Вон их сколько выстроилось! – и она махнула рукой в сторону Кориковой и Рыковой. Раздался треск – это у невесты разошлось под мышкой платье.
Жениха эта мизансцена нисколько не взволновала. Он даже ее и не заметил – пять минут назад вместе с Вопиловым и Ростуновым Димон переместился за соседний столик с бутылкой водки и упаковкой «морквы».
– Так, Филатов, я жена или где?! – путаясь в кринолинах, бросилась к ним Колчина. – Нас нагло обворовывают, а ты опять лопаешь!
– Порву как Тузик грелку! – вскочил Димон, обводя коллег мутным взглядом.
– Все, уезжаем отсюда! – истерила Колчина. – Ну спасибо вам, дорогие коллеги! По гроб жизни буду помнить вашу доброту! Где Сюсечка? Да иди ты…! – оттолкнула она руку Кориковой, которая протянула ей салфетку, чтобы вытереть слезы.
– А Сюсечка, кажется, коротает досуг не без пользы, – сообщил Кузьмин. – Гляньте-ка.
Действительно, собачка довольно агрессивно трепала крикуненковскую сумочку, стремясь получить доступ в ее внутренности.
– Ах ты блохастая тварь! – бросилась к своей торбе Анжелика. – Пшла вон! Фу!
– Интересно, а что это она к вашей сумке так прикипела? – Кузьмин с любопытством наблюдал за кульбитами Сюсечки.
Напрасно Анжелика пыталась отбить у собачки свой аксессуар. В миниатюрную шавку словно питбуль вселился. Ушко с розовым бантиком нервно подрагивало, мелкие кривоватые зубки угрожающе скалились. Еще рывок, еще… раздался треск кожзаменителя, и глазам публики предстало содержимое сумки Крикуненко. Несвежий носовой платок, четверка «старки», дамский роман в мягкой обложке «Возьми меня сладко» и… упаковка «Краковской».
– Анжелика Серафимовна? – первым прервал паузу Кузьмин.
– Я понятия не имею, откуда эта тварь притащила колбасу! – выпалила Крикуненко после некоторого замешательства.
– И не совестно вам клеветать на бессловесное существо? – подал голос Вопилов. – Ясен пень, что «краковскую» сперли вы.
– Ага, а парила всем мозг, что не жрет мяса, – процедила Рыкова. – Чтобы я после этого поверила хоть одному вегетарианцу…
– Э… так это вы мой доширак в тот раз скоммуниздили? – отвлекся от поедания корейской моркови молодожен.
– И дорогущие сосиски, которые я на последние деньги купила для своего мужа?! – плачущим голосом взвизгнула Колчина.
– Да, это сделала я! – Крикуненко торжествующе задрала нос. – Я! Кругом и всюду одна я! Давайте, закидайте меня камнями, распните, изничтожьте, порвите как Тузик грелку! Но помните, что за каждую пророненную мной слезинку каждому из вас воздастся втройне, ибо страдаю я безвинно!
– Да ладно вам паясничать, Анжелика Серафимовна, – наконец, сказала Корикова. – Вина ваша очевидна, нечего и изворачиваться. Но лично я не имею к вам никаких претензий по поводу двух своих йогуртов. Ешьте на здоровье. Только мне непонятно, зачем надо было брать без спроса? Неужели бы я вас не угостила, если бы вы хоть одним словечком намекнули мне, что вам хочется йогурта?
– Да, Алиночка, ты бы угостила, – Анжелика мигом сдулась. – А вот они бы ни корки черствого хлеба не дали! Ни обрезка колбасной «жопки»!
– Хорош уже жертву голодомора разыгрывать, – одернула ее Рыкова. – Зарплату получаете? Ну и жрите йогурты за свой счет!
– Но я все-таки не понимаю, Анжелика Серафимовна, зачем вы все это делали? – продолжила Корикова. – Стесняюсь предположить, но вы… клептоманка?
– Клепто… что? – пробасил Филатов. Слов с такой концовкой он знал только два – наркоманка и нимфоманка. Причем, последним он расширил свой лексикон буквально три недели назад. Во время очередной сходки в «Стельке» просветил Костик Стражнецкий, рассказывая о своей новой «куколке».
– Или, может, у вас плохо с деньгами, и вам элементарно не хватает на еду? – продолжала пытать Крикуненко сердобольная Корикова.
– Всем хватает, а ей не хватает, – проворчала невеста. – Между прочим, она обозреватель, и получает больше нас с тобой, Алин.
– Конечно, на жратву не хватит, если бухлом постоянно затариваться! – как всегда громогласно объявила Рыкова.
– Бухлом?! Это так вы называете микродозу благородного слабоалкогольного напитка? – опять взвилась Крикуненко. – А вот вы, дорогуша, что ни вечер, мартини на кухне хлещете да по две пачки в день искуриваете. И я, заметьте, не спрашиваю, откуда у вас деньги на столь буржуазный образ жизни!
– Давайте не будем лаяться, – не поворачивая головы в сторону Рыковой, предложила Алина. – Анжелика Серафимовна, скажите же, наконец, что вас на это толкнуло? Была же какая-то причина.
Тут Крикуненко зашмыгала носом и отрывисто выпалила:
– Да! Была! Очень веская причина! Мне хотелось есть! Очень хотелось есть!
– Здрасте, я ваша тетя! – хлопнула себя по бедрам Рыкова. – А пожрать себе купить не судьба, что ли?
– Я специально не покупала!
– Да мы уж поняли, что хитрожопость расцвела в вас буйным цветом, – продолжала Зина.
– Ах, вы так и не разобрались в движениях моей души! – возвысила голос Анжелика. – И где вам, безмозглой кукле, сообразить, что с утра у меня никогда не бывает аппетита! А когда он просыпается к обеду, я терплю. Страдаю, мучаюсь, стенаю, но голод неумолим, и к четырем пополудни я капитулирую в битве с ним…
– Но зачем терпеть? – недоуменно спросила Корикова. – Почему не сходить на обед? Или, если не успели, перехватить пару пирожков в буфете?
– Пирожков?! – выкатила глаза Крикуненко. – Вы бы еще сказали – чипсов! В том-то и дело, что я не питаюсь подножным кормом! Покойная матушка сызмальства внушала мне, что уважающая себя дама должна блюсти талию. И как видите, мне уже за тридцать, а талия у меня как у Людмилы Марковны Гурченко времен «Карнавальной ночи».
И Анжелика развела руками, дабы все могли оценить стройность ее стана.
– А толку-то в такой талии, если нет ни жопы, ни титек, – хмыкнула Рыкова. – Сушеная вобла.
– Талия, действительно, замечательная, – тактично заметила Корикова. – Но насколько мне известно, люди, озабоченные стройностью, никогда не будут есть копченую колбасу, доширак и йогурты. Вы бы хоть яблоко что ли взяли!
– Жрите сами свои яблоки! – Крикуненко уже не стеснялась в выражениях. – Когда от голода темнеет в глазах, яблоки – это последнее, что может пожелать измученный организм. Он, стервец, требует мяса, макарон, сыра! Но неужели, находясь в здравом уме, я могу приобрести эти вреднейшие продукты? О нет! А поскольку никто из вас не носит на работу ничего диетического, мне приходилось довольствоваться тем, что было. О, в такие минуты я, наверно, не побрезговала бы и куском пиццы, и сосиской в тесте!
– Ну вот, мы еще и виноваты оказались – не тем питаемся, – сухо сказала Корикова. – Я вас прощаю, Анжелика Серафимовна, а с остальными разбирайтесь сами.
– Как это – прощаю? – подскочил Вопилов. – А как же наш уговор, что вор ведет всех в кабак?
– Я никаких договоров не подписывала! – отрезала Анжелика. – А вором добропорядочного гражданина может признать только суд!
– Анжелика Серафимовна, вы бы для приличия все-таки извинились перед людьми, – посоветовал Кузьмин. – Обожрали коллектив, а выставляете себя национальной героиней!
– Признаться, не ожидала, что мой родной коллектив окажется скопищем жмотов. Остается только поражаться, как несовершенна людская порода… Но предупреждаю сразу: если замечу хоть намек на дискриминацию, хоть тень какого-то недовольства, хоть один косой взгляд, я уж найду, как заставить вас вести себя прилично! – прошипела Анжелика.
– Да мы просто объявим вам бойкот, вот и все, – сказал Кузьмин. – Никто не заставит меня разговаривать с человеком, которого я не уважаю.
– Яночка Яковлевна еще как заставит! – ослепленная верой в покровительство начальницы, раздухарилась Крикуненко. – Вы все послушные марионетки в ее руках! Она переставляет вас как пешки, а надоест ей кто – смахнет с доски и руки отряхнет. Ваши судьбы, презренные, всецело в ее власти.
– Да что вы говорите, Анжелика Серафимовна! – хмыкнул Кузьмин. – У вас какие-то чрезмерно демонические представления о личности Яны Яковлевны и ее роли в истории.
Лично для меня ее мнение по всем вопросам, кроме рабочих, сугубо фиолетово. Да и по рабочим-то…
– Извините, Анжелика Серафимовна, но я тоже отказываюсь признать себя марионеткой Яны Яковлевны, – иронично произнесла Корикова, но тут же добавила: – При всем к ней уважении.
– А я-то и подавно плевала на ее заскоки! – поддержала митингующих Рыкова.
– Ах, не марионетки? Ах, плевали? Так и запишем, так и передадим! – паясничала Анжелика. – Вот и отыскались наши таинственные недоброжелатели! Саморазоблачились, так сказать! Интересно, кто из вас Кэп Грей? Вы, Антоша? Или вы, Алиночка? Или же эти пасквили на форуме – продукт вашего коллективного творчества?
– Я не Кэп Грей, это стопудово, – ответил Антон, заметно сбавив обороты.
– Аналогично, – сказала Алина.
– Да что вы к ним прикопались? В этой комнате любой может быть Кэп Греем, – опять подключилась Рыкова. – Всем ваша Яна Яковлевна как гость в горле.
– У меня в сети совершенно другой псевдоним, – на всякий случай поспешила засвидетельствовать Колчина. – И я никогда не пишу плохо об уважаемых людях.
– А я вообще на форумах не торчу, дел по горло, – пробормотал Вопилов, углубляясь в просмотр очередной анкеты на сайте знакомств.
– И я, и я, – поддакнули остальные.