– А кто не решается? – продолжил ее мысль Леха. – Кто-то из ее прихвостней!
– Кто у нас прихвостни? Давайте сверим списки, – к дискутирующим присоединился Кузьмин.
– Кто-кто? Крикуненко да Кудряшов! – выпалил Ростунов.
– Нет, это точно не Олег, – негромко сказала Алина. – Не спрашивайте, почему. Просто поверьте.
– А я и не думал на Викторыча! – забрызгал слюной Леха. – Стопудово, это баба Анжела! После ее крысятнических заходов никто не заставит меня поверить в ее высокие нравственные устои! И вообще…
– Стоп-стоп-стоп, – перебил разошедшегося оратора Кузьмин. – А слона-то мы и не заметили! Что скажете насчет Серовой?
– Серова??? – разом переспросили все.
– Да, Серова. Если следовать Лехиной теории о преданности и предательстве…
– Да ну, не может быть! – горячо возразила Алина. – Да ты вспомни, как Светка всегда Яблонскую перед нами защищает! И когда Яна истерит, Серова с ней цацкается как самая преданная нянька. Типа личный психотерапевт.
– Нет, сынок, это фантастика, – заключил Ростунов.
…Непривычно рано изгнанные из редакции, «девиантовцы» не захотели расходиться, а отправились в ближайшую кафешку. Своим внимание тусовку не почтили только Крикуненко и Филатов, который, не сказав жене ни слова, укатил в неизвестном направлении. Не было здесь и Серовой, которую Яблонская попросила задержаться.
Перекинувшись идеями по поводу того, что сейчас происходит в редакции, все вдруг вспомнили, что есть еще одна прекрасная тема для светской беседы – недовольный вид молодоженов.
– Юль, ну что? Как свадьба прошла? Много подарили? – Колчину забросали вопросами.
Юлечка, уминая третий шарик мороженого, вздохнула:
– Я рождена под несчастливой звездой. Мой муж оказался пьянью и грязным животным.
– Поподробнее, поподробнее…
– Ну что? Нажрался, как свинья, – Юля притязала на роль Прекрасной Дамы, но выражаться могла только в двух стилях: быдляцко-вульгарном и слащаво-штампованном. – Домой привезла не мужа, а дрова. Полночи продрых на диване, не раздеваясь, а потом, скотина, начал исполнения супружеских обязанностей требовать. Я его послала, а он разорался и свалил куда-то.
– Типичная первая брачная ночь, – заметила многоопытная Рыкова.
– Ну а потом, Юль, вы… все же были счастливы? – подколол новобрачную Вопилов, но та, не заметив шпильки, простодушно отвечала:
– Да нет, Влад, все времени не было. Половину субботы он дрых после вчерашнего. Проснулся – со мной не разговаривает. Пожарил себе яичницы с колбасой и перед телеком засел. А потом к нему свидетель пришел – ну, вы все видели этого алкаша. Мой благоверный тут же в гараж засобирался, машину чинить. А явился в час ночи, и снова на рогах!
– Обалдеть! – с нарочитым сочувствием сказала Рыкова. – Ну а в воскресенье, я надеюсь, ты лишилась девственности?
Колчина сделала страдальческую гримасу и промолчала. Но Вопилов настоял на продолжении монолога.
– Ну что? – опять завела Юля. – С утра не похмелялся, не жрал ничего, только кофе выпил и с грушей полчаса попрыгал. А, я вам не сказала, он же ко мне свою грушу боксерскую перевез! А потом опять старую песенку завел. Вынь да положь ему…
– Ну а ты как думала? На фиг замуж-то выходила? Чтобы мозги Димону компоссировать? – отчитал ее Вопилов.
– Извини, Влад, но ты ничего не понимаешь в женской психологии, – зашмыгала Юля носом. – Не забывай, что у меня остался осадок после пережитого в пятницу и субботу. И чтобы получить от меня…э… любовь, муж должен загладить свою вину. А это не меньше недели.
– Ни фига себе! – воскликнул Ростунов. – Такими темпами нашему Димону никогда не добиться от тебя того, чего добился Коля Остен-Бакен от польской красавицы Инги Зайонц.
– И еще, Леш, – менторским тоном продолжала Колчина. – Как я могу быть близка с человеком, в котором начисто отсутствует культура и рыцарское отношение к даме?! Представляете, он икнул при мне, а когда смотрел телек, то задрал майку и почесал себе пузо!
Все покатились со смеху, а Рыкова бросила рассказчице:
– А ты у нас, конечно, фиалками какаешь!
– Да я вообще не ка… Все, больше я вам ничего не расскажу! – истерично выкрикнула Колчина.
– Да мы уж и так все поняли, – хмыкнула Зина. – У тупых людей и разборки скучные. Даже поржать не над чем.
– Да??? – отвечала Колчина сквозь слезы. – А что бы ты запела, если бы муженек вдобавок ко всему спер у тебя свадебные деньги? А?
– Что, прямо все унес? – заинтересовался Вопилов.
– Не все, но половину точно, – всхлипывая, поведала Колчина. – И опять свалил куда-то…
– Куда-куда? По бабам пошел, – переглянулись Вопилов с Рыковой и громко захохотали.
– Да пошли вы…! – и Колчина бросилась вон из кафе.
– Ну все, хорош, – улыбаясь, Кузьмин запоздало урезонивал шутников. – Димон, конечно, неправ, но и Юлька тоже клинический случай. Пузо он, видите ли, почесал! Ну, бабы…
А на следующий утро Яблонская начала всех по очереди вызывать к себе в кабинет.
– Месье Алкаш? – процедила она, едва ее порог переступил Вопилов. – У вас, я вижу, свободного времени много. Сайты знакомств активно штудируем, на порноресурсах – извините за каламбур – почетный член, на форум всякую чепуху пописываем… Что ж, в таком случае я вменяю вам в обязанности редактуру еще и пятничных полос. Примите работу у Серовой. Следующий!
Порог переступила Корикова.
– Мадам Смарт? – «приветствовала» Яблонская Алину. – Неординарная вы наша! Только вот грамоту до сих пор усвоить не можете. А так хоть завтра в главные редакторы! – Яна презрительно расхохоталась и сказала, как отрезала: – Вы не оценили моего к вам особого отношения. Что ж, я не навязываюсь. Но уж не обессудьте, дорогая, перевожу вас обратно в корреспонденты.
– Какое еще особое отношение? – пробормотала обескураженная Алина.
– Не желаю ничего объяснять. Следующий!
В кабинет вошел Ростунов.
– Рада приветствовать господина Говнюка, – Яблонская скривилась в ядовитой улыбке. – Не оправдывайся, мне все известно! Но знаете что, уважаемый? Любишь не любишь, да почаще взглядывай. Минус тридцать процентов за июнь! Позовите Рыкову.
– Госпожа Черная Орхидея? Она же Мисс Рикки? – глумливо завела она, когда Зина приблизилась к ее столу. – Значит, вам не дает покоя, что я пару раз в магазин сбегала да с подружкой на пять минут пересеклась? Минус сорок процентов премии за июнь! И последнее китайское предупреждение. Следующий!
В кабинет ворвалась Крикуненко и сходу затараторила:
– Не верьте ни одному их слову! Эти люди ненавидят вас и завидуют мне!
– И вы, Мадемуазель? – грустно заметила на это Яблонская. – Чувствовала, что неспроста вы около меня третесь, да не прислушалась к своему внутреннему голосу… Значит, я, по-вашему, ограниченная и невежественная? Знаете, не ходите больше ко мне пить чай.
– Ложь, ложь, ложь! – на автопилоте проверещала Анжелика, но вдруг остановилась и вкрадчиво зашептала, то и дело оборачиваясь на дверь: – Помилуйте, а как же информация о жизни трудового коллектива? Последние известия из гущи событий? Экспертные мнения ярчайших представителей фронды?
– Благодарю, сыта по горло. Можете быть свободны.
Крикуненко задом попятилась из комнаты, качая головой, словно не веря в реальность произошедшего.
– Уймитесь! Здесь вам не театр мимики и жеста, – одернула ее Яна. – И знаете, искренне советую вам припухнуть, если не желаете отправиться на пенсию. Будьте столь любезны, пригласите Кузьмина.
В кабинет вошел Антон.
– Товарищ Кузьма? Он же Онаним? – истерично расхохоталась Яна в лицо Кузьмину. – Не хочу распространяться о ваших прегрешениях. Имя им легион, а мое время дорого. Минус сто процентов премии за июнь и выговор с занесением в личное дело! Еще одно замечание – и на выход!
– Не понял, Яна Яковлевна, – Кузьмин старался говорить с достоинством, но от возмущения у него перехватывало дыхание. – Не позвать ли доктора? Что это за самодурские выходки вы себе позволяете?
– Убирайся!!! Я ненавижу тебя!!! – заорала Яблонская.
– Я тоже, знаете ли, не влюблен, – нервно усмехнулся Антон. – Пойду-ка я сейчас к юристу и спрошу, насколько правомерен ваш вчерашний шмон по нашим компьютерам. Вам не кажется, что вы нарушили неприкосновенность частной жизни?
– По вашим компьютерам?! Тут вашего ничего нет! Вы все бессовестно транжирили рабочее время и рабочий же трафик! Что же удивляться тому, что в последнее время мы все чаще уступаем «Эмским» и «Помелу»?
– Лично я этому нисколько не удивлен. И пока вы делите коллектив на любимчиков и постылых, пока вы даете нам взаимоисключающие распоряжения, пока отрываете нас от работы своими истериками и разборками, пока поощряете стукачей и подавляете малейшее недовольство, пока личную неприязнь переносите на деловые отношения – то так оно и останется!
Сам того не ожидая, Антон произнес эту тираду по всем правилам ораторского искусства – ни разу не запнувшись, с каждым витком мысли все более возвышая голос. Яблонская остолбенела.
– Например, за что вы невзлюбили меня? – продолжал Антон. – За то, что я не позволил вам смешать меня с дерьмом только потому, что у вас было плохое настроение? За то, что не был тупым исполнителем, а хотел активно участвовать в развитии газеты? За то, что имел наглость продвигать свои идеи и критиковать ваши?
Яблонская безмолвствовала, глядя на Антона во все глаза.
– За что вы третируете Корикову? За то, что она пошла на огромный риск и взвалила на себя выпуск газеты, пока вы прохлаждались в отпуске? Вы же вместо благодарности принялись выискивать ошибки. Зачем? Почему вы всегда всех подозреваете в плохом? Почему не скупитесь на оскорбления, а за добрым словом лезете в карман? Почему боитесь даже малейшего проявления инакомыслия?
– Ты спрашиваешь, почему, – наконец, отрешенно заговорила Яна. – Наверно, потому, что я просто… боюсь. Боюсь, что чуть ослаблю вожжи – и мне тут же сядут на голову. Ты же помнишь, что здесь творилось, когда редактором был Влад. Не-ет, Антон, наш человек по натуре раб, и ему нужна жесткая рука. Пока я руководитель, мне не стать другой.