— Знаешь что? Тебе надо — ты и вызывай. Шустрый больно чужими руками жар загребать. Ничего мы у нее не допросимся.
— Ладно, я тогда с другого бока попробую, — вздохнул Карман, комкая фантик. — Мне этот телефончик позарез достать нужно…
А через полчаса Яблонская рассказывала Кудряшову о послании Светлова.
— Надеюсь, ты не собираешься выступать перед коллективом, как он предлагает? — сказал Олег.
— Именно. Как раз и собиралась выступить. А что в этом плохого? Мне надоели все эти слушки и шепотки. И я готова сказать коллективу всю правду.
— Правду? Почему ты так уверена, что Светлов говорит правду?
Яна стушевалась.
— Почему уверена? — продолжила она через пару секунд. — Просто потому, что я это чувствую. Мне интуиция подсказывает, что он не врет. Олег, ну ведь все сходится, всему Светлов дает человеческое объяснение. А мы, как дураки, трясли вчера этого Славика… Даже перед Ромкой неудобно, как будто мы его выслеживали.
— Ты главный редактор, тебе решать, — рассудил Кудряшов. — Но я бы на твоем месте не шел в том направлении, в котором он тебя подталкивает. Хотя бы из вредности.
Но Яблонская выслушала Кудряшова и только. Через Серову она попросила народ собраться в корреспондентской в 17.00.
— Жопой чую, гонорарный фонд урежут, — Ростунов эмоционально делился догадками с Вопиловым и Кузьминым. — Поигрался нами Хозяин и все, решил перекрыть кислород. Выживайте типа сами как хотите. У вас, на всякий случай, рекламный отдел есть. Пусть вам кормовую базу и обеспечивает.
— Рекламный отдел только ногти красит да на «Одноклассниках» зависает, — бросила Колчина.
— Гнать их надо ссаными тряпками, — поддакнул Вопилов. — Только Ксеньку и Вероничку оставить…
Яблонская предстала перед подчиненными в пять минут шестого. Поймав чуть укоризненный взгляд Кудряшова и сдержанно-заинтересованный — Серовой — она начала:
— Вот уже месяц в эмских СМИ только и разговоров, что о некоем Романе Светлове. И некоторые из вас настолько увлеклись собиранием слухов и их вольным изложением, что забыли о своих непосредственных обязанностях. Все забили на поиск новостей, тексты пишем левой ногой, по пять раз на дню гоняем чаи… Но не думайте, что все это сойдет вам с рук. Каждый ваш промах я записываю, — Яна потрясла блокнотом. — И все будет обязательно учтено при начислении премии. Что такое, Юля? Вы чем-то недовольны? А я бы на вашем месте молчала в тряпочку — работаете через пень-колоду, уже полгода балансируете на грани вылета. Алексей, тоже что-то хотите сказать? Уж знаете, чья бы корова мычала… Антон, не перебивайте меня! К вам у меня вообще серьезный разговор назрел… Но я собрала вас по другому поводу. Я хочу сообщить вам всю правду о Романе Светлове, чтобы вы, наконец, успокоились и занялись газетой.
— А вы знакомы со Светловым, Яна Яковлевна? — не выдержала Корикова.
— Да, знакома, — без тени сомнения отрапортовала Яблонская. — И могу сказать, что он не только прекрасный журналист, но и замечательный человек. Но, к сожалению, сейчас Роман вынужден скрывать, где находится. Вы, конечно же, читали его журналистское расследование о хищениях в Минобороны… Сейчас мы с Ромой каждый день общаемся по аське и созваниваемся. И вот он попросил меня донести до вас: все, что о нем сейчас говорят и пишут на форуме, не имеет ни малейшего отношения к действительности.
— Яна Яковлевна! Вы говорите, что общаетесь с ним. Почему же тогда он отдал свою статью не нам, а в «Помело»? — пискнула со своего места Юлечка Колчина.
— Почему? — Яна растерялась. — Ну, мало ли с кем я по-дружески общаюсь. Я вон у Глеба Пьяных интервью брала. Но это же не значит, что он должен что-то писать для «Девиантных»!
— Яна Яковлевна, а вот вы с ним общаетесь, — подал голос Антон Кузьмин. — Скажите тогда, ради Бога, сбрил он свой черный ирокез или так и ходит?
Кровь ударила Яблонской в лицо. Она лихорадочно подыскивала обтекаемый ответ, как вдруг очень кстати в дискуссию вступила Крикуненко:
— Антон, ну что вы несете? Какой еще черный ирокез? Могу поклясться всеми богами Олимпа во главе со всемогущим Зевесом, что у моего друга Романа никогда не было черного ирокеза!
— Ну вот видишь, Антон, Анжелика Серафимовна и ответила на твой вопрос, — с чувством облегчения улыбнулась Яблонская.
— Отлично, а какая же сейчас у Светлова прическа? А, Анжелика Серафимовна? — не унимался Кузьмин.
— Не собираюсь перемывать кости своим друзьям и тем паче — обсуждать их внешность, — завелась Крикуненко. — Какую прическу носит Ромочка — это его личное дело. Тем более, вы слышали, что сказала Яна Яковлевна — человек оставил большой свет. Поэтому, возможно, в целях конспирации он вынужден менять имидж каждую неделю.
— Но на прошлой-то неделе, когда вы с ним виделись, у него какой был причесон? — настаивал Кузьмин. — Что, жалко сказать что ли?
— Все, что я могу вам сказать, мой юный друг — это то, что на прошлой неделе никакого ирокеза у него не было! — выпалила Крикуненко.
— И уверяю вас, Антон, на этой неделе он тоже не вырос! — отчаянно блефуя, заключила Яна.
— Да это было бы просто смешно — при его-то росте, — усмехнулась Крикуненко.
— Очень даже прикольно он смотрелся с ирокезом при своем росте, — настаивал Кузьмин.
— А я вам скажу, что при таком росте люди со вкусом, к коим я, безусловно, причисляю и моего друга Романа, носят только гладкие прически! — не уступала Крикуненко.
— Все, пора закругляться, — неожиданно подал голос Кудряшов. — Иначе через пять минут мы начнем обсуждать, какие трусы сейчас носит Светлов.
— Всем спасибо, все свободны! — провозгласила Яблонская.
— А я так и не поняла, какого он роста, — пробормотала Корикова, но ее голос потонул в общем шуме.
Этим же вечером в дверь Анжелики Серафимовны позвонили. Хозяйка прильнула к глазку и остолбенела:
— Карман… Ой, Норманн Иваныч! Какими судьбами! Извините, я не одета. Через минуту открою, — и бросилась в спальню.
На самом деле Анжелика не ходила по квартире голой. Другое дело, что ее фланелевый халат имел самый затрапезный вид, а плюшевые шлепки на три размера больше настойчиво просили каши. В шкафу царил хаос, и Крикуненко не сразу удалось выудить из кома тряпья какие-то менее мятые джинсы. «Жаль, жаль, что не купила тогда на корейском рынке тот шелковый халатик, — подумала Крикуненко. — И вот, пожалуйста — не в чем встретить дорогого гостя».
Щелкнул замок, и Анжелика Серафимовна узрела чуть смущенного и чуть поддатого Кармана с тортом и цветами в руках, а тот — значительно менее пафосную, чем обычно, Крикуненко. Из зала доносились позывные «Поля чудес», а с кухни тянуло жареной картошкой.
— Я только что закончила прослушивать Берлиоза, — как бы оправдываясь, залепетала Анжелика. — И буквально на одну минуточку переключила свой любимый канал «Культура» — глянуть, не сбрил ли усы Якубович. Не спрашиваю, зачем пожаловали, а приглашаю со мной отужинать.
Карман охотно согласился.
— По рюмочке в честь пятницы? — и он достал из портфеля дорогой кожи четверку посредственного коньяка.
— С хорошим человеком да под приятную беседу не откажусь, — просияла Анжелика. — Чего к картошечке прикажете? Вообще-то, я уже два года исповедую вегетарианство, но граммов двести «Краковской» для желанных гостей всегда держу. Не желаете ли также йогуртов? Имеется парочка — чернично-земляничный и маракуйя-папайя.
— Йогурты — отказать, а колбасы постругайте, — согласился Карман Иваныч.
Картошка была чуть недожарена, местами пригорела, к тому же конкретно пересолена, но Карман был голоден.
— Позвольте спросить, чем обязана столь неожиданному визиту? — кокетливо поинтересовалась Крикуненко, принимаясь за фирменные фокусы с коньяком. Что уж только она ни выделывала с рюмкой, чтобы полнее оценить букет второсортного напитка — и катала между ладонями, и нагревала стекло бокала дыханием, и подносила к лампе — полюбоваться игрой цвета.
— Что ж, секрета нет, — развел руками Карман. — Зашел потолковать… о Пушкине. Условно говоря.
— О Пушкине? — Крикуненко застыла в недоумении. — То есть?
— Да-с, об Александре Сергеевиче Пушкине, нашем всем! — заключил Карман и обновил рюмки.
— Позвольте, а при чем здесь я? — продолжала недоумевать Анжелика.
— Ну как при чем? Условно говоря, слава о вашей высокой культуре и широком кругозоре давно вышла за пределы редакции, — обычно немногословный Карман вдруг ощутил прилив вдохновения. — А мне, знаете ли, порой хочется отвлечься от счетов-фактур и налоговых деклараций. И утолить, так сказать, духовный голод, — и Карман ткнул вилкой в кусок «Краковской».
— Хорошо, давайте побеседуем о Пушкине, — недоверчиво сказала Крикуненко. — Что же вас интересует? Может быть, история создания гениальных строк «Я помню чудное мгновенье»? Извольте. В живописном парке псковских помещиков Осиповых-Вульф молодой Саша Пушкин встречает ангельской красоты и высокой же нравственности молодую женщину. Ее цветущая юность принесена в жертву грубому солдафону, и бедняжка несчастлива как камни…
— Это я знаю, — перебил ее Карман. — В школе проходили. Но она ему сразу не дала, а когда дала потом, в Питере, Пушкин написал о ней в своем дневнике всего три строчки. Не вспомню сейчас точно, но дурой она оказалась первостатейной — это факт.
— Скажите, пожалуйста! — выпала в осадок Крикуненко. — Так-таки и… дала?
— Ну да, на каком-то сундуке в прихожей. Условно говоря, она возомнила себя эмансипе, решила переводами заниматься и загрести на этом кучу бабла. Да хреновая из нее переводчица вышла — правильно, мозги-то шелухой были забиты, Шиповниками да Иммортелями. Так она своих бойфрендов называла. И вот пошла она к Саше Пушкину, чтобы он по блату какой-нибудь калым ей подкинул. Ну, а он, условно говоря, не растерялся…
— А вы, Норманн Иванович, интеллектуал. Ни за что бы не подумала, что у вас могут быть такие познания о светиле русской поэзии. Позвольте полюбопытствовать, что читали, из каких источников, т