– Трезубец был у Посейдона, – заметил Егор, – если, я не ошибаюсь.
– Да, это неважно. А Богини! Красавица Артемида, Диана-охотница. И что же? Отринули это невежество и уверовали в молодую современную религию.
– Так может мне в ислам обратиться? – предложил Егор. – Мусульманство еще моложе. Всего каких-то шестьсот лет с гаком.
– С каким еще гаком? – Удивился Назар.
– С лишним, – пояснил Егор. – Это у нас говорят – с гаком.
– Ненамного моложе, шестьсот лет в наших масштабах – это пустяки. Даже, если брать с гаком, как у вас говорят.
– А может, мне еще подождать? – спросил Егорка. – Глядишь, еще что-нибудь появится. Ведь, исходя из твоей посылки, христианство тоже когда-нибудь устареет.
– Посылки, – повторил Назар иронично. – Нахватался слов, философ понимаешь. Наливай, лучше выпьем.
Егорка наполнил чаши.
– Где же этот корчмарь? – оглянулся Назар. – Так и опьянеть можно на голодный желудок.
– Заснул, наверное, – весело предположил Егор, – пей лучше. Твое здоровье!
– И тебе не хворать, – Назар вдохнул и приложился к чаше. Осушив ее, спросил:
– Как вино-то? Не кислит?
– Вино отменное, – похвалил Егор, – а вот и хозяин наш идет, не заснул, значит.
– Поздно, – чуть заплетаясь, сказал Назар, – меня, кажется, уже разобрало.
Подошел корчмарь и поставил на стол перед ними железные посудины, на которых среди нарубленного салата возлежали роскошные зажаренные до золотистой корочки рыбины.
– Ешь, – пригласил Назар.
– Вот дела, – удивился Егор, взявшись разделывать рыбу, – а она без костей, как это?
– Обыкновенно, корчмарь уже удалил кости. На Кипре рыбу подают без костей. Ты ешь, ешь, закусывай.
Он был уже изрядно пьян.
– Да и тебе не мешало бы, – отозвался Егор.
Он ел с наслаждением. Вкус жареной рыбы напомнил ему Иерусалим, памятный обед и последовавшую за ним драку с крестоносцами. В последствии, будучи в хорезмийском отряде, он не раз встречался с ними в бою, и они неизменно обращались в бегство. Свирепому натиску хорезмийцев не мог противостоять никто. Удивительно, как такие лихие вояки не смогли справиться с татарами.
– А ты думаешь, нам ангелам легко? – услышал он, очнувшись от своих мыслей. – Летаешь, летаешь, носишься над безводной пустыней, в жару и в холод, не щадя своего здоровья. А кто-нибудь это ценит? Никакой благодарности. Более того, один единственный раз тебе попадается упрямец и все. Запись в учетной карточке, персональное дело и твоя безупречная репутация – коту под хвост. Видите ли, он не справился с заданием. Так вас и перетак.
– Ты бы полегче, – предостерег Егор, – услышат, еще одна запись появится.
– А у нас это… – запальчиво сказал Назар, – свобода слова. Демократия. Имею право. Да и спят сейчас все. Кому не спится в ночь глухую? Только нам с тобой. А ведь тебе ничего не стоило сказать – верую. И все были бы довольны.
– Извини, не могу.
– Да, понимаю. Давай, выпьем.
– Может тебе хватит. Ишь, как тебя развезло.
– Наливай, – обидчиво сказал Назар, – я свою норму знаю.
Егор выполнил его просьбу.
– Твое здоровье, – сказал Назар.
– И тебе не хворать.
Выпили. Назар спросил:
– Так, на чем мы остановились?
– Я за жену беспокоюсь, – сказал Егорка. – Может быть, ты мне скажешь, где она и что с ней?
– Да все нормально с женой твоей, – махнул рукой Назар, – не беспокойся.
– А можно поконкретнее. – попросил Егор.
– Конкретнее нельзя, – отрезал Назар, – я и так вышел за пределы дозволенного. Она, скажем так, недалеко?
– Как недалеко? Здесь что ли?
– Там. Не выпытывай. Не люблю.
– Ладно, тогда позволь спросить. Что будет после этой трапезы?
– Как что, верну тебя обратно на крест, и на этом простимся. Мое появление связано с крестом. Я поразился этому совпадению. Я подумал, что все это неспроста, что все это глубоко символично. Ассоциативный ряд. Судьба подталкивает тебя к христианству, но ты сам этого пока не осознаешь. Поэтому я пришел, чтобы направить твои мысли в нужном направлении. Но видно, время не пришло.
– То есть, после того как мы посидим и выпьем, как следует, ты вернешь меня на крест? И не поможешь освободиться?
– Извини, нам нельзя вмешиваться в дела людей. Поговорить, подсказать. Мысли направить куда надо – это да, но никакого физического вмешательства. Последствия будут самыми печальными.
– Для кого?
– Для меня, конечно, не для тебя же.
– То есть, такое понятие, как жертвенность, тебе незнакомо?
– Нет, Егор. В эти детские сети ты меня не поймаешь. Да и тебе это не свойственно.
– Ты прав, – согласился Егор, – мне это не к лицу. Не в моем характере. Скорее я пожертвую собой ради незнакомого человека.
– Егор, не взывай к моей совести, – предупредил Назар.
– Ты же сам сказал про ассоциативный ряд. Мне сразу вспомнился ваш мессия. Иисус Христос и страдания. Вообще-то страдания – это принцип буддизма. Ведь именно это понятие вы сделали основной догмой христианства. Он принял муки ради человечества. Назовем это словом – жертвенность. Пострадать ради другого. Иными словами – ты хочешь, чтобы я вошел в лоно христианской церкви. Но сам при этом не готов убедить меня личным примером. То есть, говоря одно, ты делаешь другое. Нелогично это все как-то, не находишь?
Назар долго молчал и сосредоточенно ел рыбу. Наполнил до краев чаши вином.
– Пей, – сказал он, – будет много мук, пока твой век не прожит, стечение планет не раз людей встревожит.
– Хорошо сказано, – оценил Егор, – да ты брат, еще и стихи сказываешь.
– Слова не мои, это сказал великий математик Омар Хайям, но дело не в этом. Подловил ты меня – возразить нечего. Но ситуация такова, какова она есть. Ни больше, ни меньше. Давай просто выпьем. И я верну тебя обратно на крест.
– Я тоже люблю честность, – сказал Егор. – Твое здоровье.
Он поднес к губам чашу с вином, медленно осушил ее. А когда оторвался от глиняных краев, над головой нещадно палило солнце, сам он был вновь распят на кресте. У подножия холма сгрудился народ, толпа зевак все время напирала на оцепление солдат. Егор с недоумением смотрел на их форму, не признавая в них хорезмийцев. Когда он повернул голову направо и налево, то увидел, что с обеих сторон в землю были вбиты еще по одному кресту и на них были распяты люди. Вдали виднелись городские стены, но это был не Дамаск.
– Сколько же я выпил? – озадачился Егорка. – Нельзя же набраться до такой степени, чтобы увидеть вместо ночной грозы полуденное солнце. Егор пытался разглядеть своих распятых соседей. Тот, что был слева от него, крикнул тому, что был справа.
– Погляди на него, вот живчик… пять часов висим, а ему хоть бы что, еще и головой вертит.
– Слышь, Гестас.
Сосед справа не реагировал. Он висел, уронив голову на грудь.
– Эй, друг, – окликнул его Егор, – он к тебе обращается.
Сосед молчал.
– Кажется, сомлел твой Гестас, – ответил Егор. – А тебя как зовут?
– Гисмас, меня зовут, – ответил сосед, – никак ты снизошел до общения со мной.
– Снизошел, – повторил Егорка, – да, пожалуй, что снизошел. А ты, из какой сотни будешь, что-то я твою разбойничью физиономию не припомню?
– На себя бы лучше посмотрел, – огрызнулся Гисмас, – тоже мне царь Иудейский.
– Что, – воскликнул Егор, – этот быть не может! Он перепутал, он не туда меня возвратил. Это что за город?
– Как, что за город? Иерусалим.
– Ну, так и есть. Вина, значит, перебрал. Ах Назар, Назар, голова твоя садовая. Слышь друг, долго ли нам висеть здесь?
– Пока не помрем, – осклабился сосед, – смешной, ты.
– Слышишь Назар, – вполголоса сказал Егор, – Назар. Назар, – крикнул и увидел направляющегося к ним стражника, держащего копье наперевес.
– Чего орешь? – тяжело спросил он.
Егорка молчал, не зная ответа. Стражник половчее перехватил копье и страшное подозрение закралось ему в сердце:
– Ты что собираешься делать?! – спросил он с ужасом.
– Славь великодушного прокуратора, – сказал стражник, – он велел сократить твои страдания.
– Не надо мне ничего сокращать! – воскликнул Егор. – Я хочу страдать. Я хочу в полной мере испить эту чашу. Передай великодушному прокуратору мою безмерную благодарность.
– Но я не могу не выполнить приказ, – возразил стражник. – Я – человек маленький, подневольный.
Он поднял копье и изготовился к удару.
– А деньги тебе нужны? – спросил Егор.
– Деньги, – насторожился стражник, – кому же не нужны деньги? Ты знаешь, какая жизнь нынче дорогая. Только жалование, получишь – глядь, и все на долги ушло.
– Повремени с приказом прокуратора. Он, конечно, мужик добрый. Но, боюсь, мне его доброта боком выйдет. Подожди дотемна. Я сам помру, своей смертью. Я тебе за это денег дам.
– За дурачка держишь, – разозлился стражник, – глумишься? Ну, что вы евреи, за люди. Ни слова в простоте, даже перед смертью без иронии не можете обойтись. Жиды, одним словом.
– Погоди, какие уж тут шутки, – сказал Егор. – Вот у меня в заднике сандалии есть углубление, достань оттуда монету. Это аванс будет.
Стражник подошел ближе, схватился за сандалию, выковырял золотую монету и сказал с благоговением, глядя снизу вверх:
– Спаситель!
– Остальные получишь, когда за мной придут. До моей смерти или после – неважно. Понял?
– Да. Что еще для тебя сделать?
– Вино есть?
– Вина нет, есть винный уксус. Принести?
– Уксус сам пей или вон ему дай. Гисмас, уксус пить будешь?
– Буду, – отозвался Гисмас.
– А с вот этого, справа, мух отгони, не могу я на его лицо смотреть.
– Слушаюсь, – сказал стражник.
– Что-то надо делать, – сказал себе Егор, – думай, голова, думай.
Стражник, намочив губку в уксусе, нацепил ее на острие копья и поднес ее к губам Гисмаса. Тот с жадностью стал ее высасывать. Егорка поморщился, глядя на его лицо.
– И как ты пьешь эту кислятину? – не удержался он.