Вслед за подругами по швейной мастерской Сельма попросила разрешения задержаться на торжественном шествии в честь святого до вечера. И ей даже не пришлось долго уговаривать мать. Роза, которая за столько лет так и не смогла увидеть это знаменитое шествие, решила, что на сей раз хочет полюбоваться вышивкой дочери, святым Бенедиктом, церковью, праздником и в кои-то веки поесть того, что приготовила не она. Но прийти с пустыми руками она все же не смогла и напекла пирогов с цикорием, которые помог довезти Фернандо, а заодно – небольшой бочонок хорошего вина из подвала харчевни. Это было то самое вино, которое привозили из Сан-Бенедетто-аль-Монте-Ченере.
– Покажем им, что мы не бедствуем и пьем их вино у себя дома, а не приезжаем только ради него, – сказала Роза.
В семь часов Пряха и ее портнихи наводнили дворик за церковью, где стояла платформа святого, а в ризнице отца Калоджеро возникла суматоха, больше напоминавшая карнавал, чем церковное шествие. Когда приходской священник зашел проверить, как идут приготовления, у него едва не закружилась голова. Не только потому, что он уже был одет в праздничное облачение и еле дышал под его тяжестью, но и потому, что отец Калоджеро был еще молод, носил черную бороду, немного длиннее, чем следовало, и поговаривали, что в другой жизни он был бы флибустьером, никак не меньше. Однако сейчас, растерянно бродя по ризнице и церкви, он скорее напоминал кролика, попавшего в силки. Работницы Пряхи вторглись во все помещения церкви Святого Бенедикта, и ему негде было укрыться от лицезрения пуговицы, дрожавшей на горле Нены, голой руки Терезы, расправлявшей драпировку на платформе, Беньямины, державшей подушечку для иголок на лодыжке. Все это могло свести с ума даже стойкого служителя Господа. Вот почему Пряха не хотела, чтобы в минуты напряженной работы мужчины путались под ногами: она считала, им не место там, где работают женщины. В ризнице Пряха тоже была бдительна и зорко следила за происходящим. Мужчины могли принадлежать Богу, но женщины, по крайней мере до тех пор, пока хорошо исполняли свои обязанности, принадлежали ей.
Сельме, которая не засучивала рукава и у которой из прически не выбилось ни единого волоска, поручили подогнать алтарные покровы; получив разрешение не участвовать в суматохе вокруг платформы, она села возле маленького окошка, через которое проникали воздух и свет, и, держа во рту иголки, принялась подшивать покров, который получился слишком длинным и норовил собраться складками как раз в том месте, где была самая красивая вышивка. Спустя какое-то время Пряха отправила к ней Нену – сказала, что вдвоем девушки справятся быстрее, но на самом деле знала, что для Нены нет худшего наказания, чем сидеть в углу, пока вокруг кипят приготовления. И действительно: когда подруга уселась рядом с Сельмой, ее лицо было мрачнее тучи, будто она только что получила выволочку.
– Все интересное происходит снаружи, а мы должны сидеть тут. Зачем нас сюда притащили, если мы ничего не делаем?
Сельма, которой не нужно было смотреть на ткань, чтобы понять, что шов ложится ровно, уставилась на подругу.
– Мы швеи, мы пришли делать свою работу. Что же еще?
Нена хитро, по-кошачьи улыбнулась; когда она так делала, Сельма всегда начинала волноваться. Например, в тот раз, когда Нена рассказала, что позволила поцеловать себя сыну деревенского пекаря, который всегда оставлял цветы у нее перед домом. К счастью, потом он умер от воспаления легких; если бы об этом прознал отец Нены, который был высок и широк в плечах, как створка ворот, он запретил бы дочери приходить к Пряхе, а в этом случае и Сельма, может статься, не смогла бы появляться в мастерской.
– Если бы мой отец узнал, цветы пришлось бы носить ко мне на могилку, – всегда говорила Нена.
Причем говорила с той самой улыбкой, которая пугала Сельму. Сельма не могла понять, что тут смешного – ее подруга может оказаться в земле за то, что целовалась с пекарем, кривозубым и одышливым. Но Нена не переставала ухмыляться по-кошачьи, даже когда смотрела, как Сельма подшивает алтарные покровы в ризнице церкви Святого Бенедикта.
– Разве ты не знаешь, что все самые красивые мужчины живут в Сан-Бенедетто?
Сельма покраснела, но позаботилась, чтобы Пряха этого не заметила, – ей не хотелось получить выговор из-за подруги.
– Думаешь, я много знаю о мужчинах, местных или из других деревень?
– Разве ты не хочешь увидеть Чудо-Санти?
– Это еще кто такой?
За несколько минут, остававшихся до начала шествия, Нена пересказала ей всю чепуху, которую болтали в деревне о Чудо-Санти. Что он приехал из Америки или, возможно, откуда-то с севера Италии. Что у него есть шелковый костюм, сшитый при дворе сицилийского принца. Что дух его матери явится на свадьбу сына, чтобы благословить невесту. Что Чудо-Санти выходит на улицу только по вечерам, потому что днем его тело сияет, как стеклянный стакан. В другой жизни, в другом месте и в другое время Нена с ее живым воображением могла бы сочинять чудесные истории. Но она плохо училась в школе и едва умела писать, а здесь и сейчас, в мгновения, украденные у работы, ее фантазии смогли лишь растревожить душу Сельмы. Та не просто поверила всему, что рассказывала Нена, – теперь ей действительно стало любопытно посмотреть на Чудо-Санти.
Набросив на головы вуали, портнихи вышли на площадь и присоединились к шествию, которое возглавляли статуя святого, укрытая золотым покровом, отец Калоджеро в богатом одеянии и Пряха в темной накидке. Сельма уже два или три раза оборачивалась, вертя головой по сторонам и пытаясь отыскать в толпе Чудо-Санти. Нена, идущая рядом, была занята тем же. И Беньямина, которая тоже все знала. И Тереза. И Беттина. И Четта. Спины, шеи и пальцы шести портних хранили память о долгих часах работы, но сейчас девушки трещали, будто дрова в костре.
– Как мы его узнаем? – спросила Сельма у Нены.
– Ты его не пропустишь. Он не такой, как все.
– Мне кажется, ты его тоже никогда не видела, – прошептала, повернувшись, Тереза, самая младшая из них.
– Да видела я! – вскинулась Нена.
– Может, его вообще не существует, – вмешалась Беньямина, самая старшая.
Нена взяла Сельму под руку.
– Теперь я буду говорить только с тобой, эти ничегошеньки не понимают.
Пряха резко повернула свою гусиную шею и одним взглядом заставила всех замолчать. Шествие началось.
Среди людей, толпившихся на обочинах главной улицы, возле лавок торговцев, которые в этот праздничный вечер были открыты, в проемах распахнутых дверей и окон, среди осенявших себя крестным знамением и среди целовавших четки при виде платформы со святым, Сельма заметила своего брата Фернандо и еще нескольких человек из Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, которые помахали ей. Сельма никак не отреагировала на приветствие, как и подобало женщине во время церковного шествия, и опустила взгляд. Однако тут же снова подняла голову и принялась высматривать Чудо-Санти. Нена показала ей его, когда портнихи уже возвращались в церковь, за что получила взбучку от Пряхи. Молодой человек, ровесник Фернандо, стоял, упираясь ногой и спиной в стену. Руки засунуты в карманы, ботинки блестят, костюм лучше, чем у жениха на свадьбе. Он был ниже ростом, чем ее брат, и намного худее. Волосы очень светлые, может, серебристые, а может, белые, цвет глаз с такого расстояния не различить. Он смотрел по сторонам так, словно ему на все плевать и будто на самом деле он находится где-то еще.
Священник произнес молитву святому Бенедикту, в которой просил защитить крестьян от бесовских злодеяний, но Сельма не слышала ни слова. Хотя если подумать, святой, пожалуй, задолжал ей свою милость в награду за то, что она вышила ему одеяние, достойное принца. А может, Сельма слишком много об этом думала. Во всяком случае, когда она смотрела на Чудо-Санти, тот вдруг поднял голову. Не для того, конечно, чтобы посмотреть на нее, а для того, чтобы найти глазами ту, кто его интересовал, – Нену. Уже некоторое время она не шла у Санти из головы: он пару раз видел, как Нена днем выходит из швейной мастерской, и влюбился в нее. Поспрашивав, он узнал, что она каждый день приходит сюда из Сан-Ремо и работает вышивальщицей у Пряхи. Ему лишь однажды удалось поговорить с ней – точнее, снять шляпу и поздороваться. Сельма тогда поспешила вперед, чтобы не упустить попутку, а Нена осталась позади, то ли разозлившись на подругу, то ли рассчитывая столкнуться с Санти, и ответила на его приветствие. В тот день для Санти все было кончено. Вспоминая девушек, которых он встречал в своих странствиях, он решил, что женится только на Нене: в конце концов, ему уже пора было обзавестись женой. Когда вечером в Сан-Бенедетто ему вновь удалось поймать улыбку Нены, он решил сделать следующий шаг.
Вот только он совершил ошибку.
Когда шествие закончилось, он познакомился с группой мужчин из Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, среди которых был Фернандо Кваранта: высокий и широкоплечий, тот шутил со всеми и пил вино, как воду, – глаза у него не тускнели, а ноги не заплетались. Санти, привыкший быть первым парнем на деревне, проникся к нему симпатией и завязал беседу. Фернандо, который после выпивки становился куда болтливее, решил, что блондин – занятный парень, и внимательно слушал. Санти рассказывал о своей жизни и о тяжелом труде в карьере, причем по его словам можно было подумать, что он и впрямь там вкалывает, а Фернандо поведал, что его сестра работает вышивальщицей у Пряхи. Санти навострил уши, будто хитрый лис, каковым он себя считал, а Фернандо махнул рукой со стаканом в ту сторону, где стояли Сельма и Нена. Санти снова впился глазами в ту, к которой его влекло. Дело было не только в том, что Сельма – как точно подметила Пряха – легко становилась невидимкой; надо учесть, что Нена, с ее горящим взглядом и черными как вороново крыло волосами, выбившимися из-под вуали, была гораздо больше похожа на родную сестру Фернандо.
И вот Санти, воспользовавшись тем, что новый друг выглядел веселым и благодушным, попросил разрешения познакомиться с девушкой, которую считал его сестрой.