– Как по-вашему, могу ли я получить разрешение приехать в Сан-Ремо, чтобы засвидетельствовать мое почтение вашей сестре?
– А что вам за дело до моей сестры?
– С вашего позволения, я хотел бы с ней познакомиться. С ней и с вашей семьей.
И Фернандо, который денно и нощно следил за сестрой, зорко, словно ястреб, в тот единственный раз согласился слишком поспешно.
– Приходите в воскресенье после обеда. Познакомитесь с моим братом и матерью, а заодно и с сестрой.
– А как зовут вашу сестру?
– Сельма.
За весь вечер Санти ни разу не взглянул на Сельму. И все же в следующее воскресенье, в час, когда те, кому было чем пообедать, переваривали пищу, а остальные укладывались под навесами, чтобы перебить голод сном, Санти Маравилья вновь надел свой красивый костюм. Купив печенье с кунжутом, он сел на телегу, которая ехала в Сан-Ремо. Дорога между двумя деревнями шла под уклон, и Санти думал о том, как ему повезло, – у девушки, которую он выбрал в жены, есть только мать и братья, а отца нет. Его настроение еще улучшилось, когда, приехав в деревню, он узнал, что Фернандо Кваранта живет на втором этаже харчевни и что именно в харчевню надо идти, чтобы с ним встретиться. По дороге, сжимая в руках печенье, завернутое в промасленную бумагу, он разглядывал улицы и дома Сан-Ремо-а-Кастеллаццо; он был бы не прочь жить в этой деревне, особенно если его жена получит в приданое место, где даже в самые плохие времена не будет недостатка в еде.
Сельма узнала, что Санти Маравилья попросил у ее брата разрешения познакомиться с ней, на следующий же день после праздника святого Бенедикта. Нена приняла эту новость не слишком хорошо, а Сельма не подала виду, что слышит, хотя это стоило ей больших усилий, прикушенного языка и проткнутого иглой указательного пальца, так что Пряха спросила, хорошо ли она себя чувствует и не хочет ли пойти домой. Но Сельма осталась сидеть, где сидела, между двумя открытыми окнами, на сквозняке, шила хуже обычного и старалась не уколоться снова, пока Нена шипела ей на ухо, что Чудо-Санти должен был выбрать ее вместо Сельмы.
В воскресенье днем она шила на заднем дворе, когда в харчевню пришел Санти. Был конец марта, и под теплым солнцем, вопреки всему, что говорила ей Нена, кожа Санти не блестела, но он все равно выглядел очень нарядно. По крайней мере, таким он показался Сельме, которая бросила на него взгляд из-за плеча Фернандо.
Санти не сразу понял свою ошибку. А когда наконец понял, было поздно: Фернандо Кваранта уже представил его своей матери Розе и брату Донато, священнику. Санти Маравилья не был глупцом, но ни с кем другим такого не случилось бы.
Санти ужасно провел время с Сельмой, а Сельма прекрасно провела время с Санти. Вцепившись в свое вышивание, словно это было единственное, за что она могла ухватиться, чтобы ее не унесло ветром, она тихо слушала звонкий голос юноши, разносившийся по внутреннему дворику. Сельма шила, изредка поднимая голову, чтобы кивнуть в ответ на его редкие вопросы, а Санти все пытался представить, как можно посчитать эту серую мышь красавицей. Но ничего не выходило: он думал только о Нене, о ее глазах и волосах, которые его околдовали. Сельма тоже думала о своей подруге, о резких словах, которые Нена бросила ей в лицо:
– Тебе никогда не было дела до парней, и теперь ты отнимаешь у меня именно того, который мне нравится? Ты не подруга, а тварь. А ведь я даже работу тебе помогла найти, стерва.
Нена плюнула Сельме под ноги, чтобы выразить свое презрение, а Сельма не проронила ни слова. Оставшись одна посреди пыльной дороги, по которой проезжали телеги, направлявшиеся в Сан-Бенедетто, она смотрела, как плевок высыхает на солнце, надеясь, что боль в груди утихнет так же быстро и что подруга когда-нибудь простит ее. Больше Нена в мастерской у Пряхи не появлялась.
После того дня Санти навел справки во всех четырех деревнях, и ему рассказали, что Фернандо Кваранте случалось приходить в неистовство по куда менее значительным поводам, чем если он узнает, что Санти ошибся и на самом деле хотел жениться не на его сестре, а на другой девушке. Санти Маравилья не был особенно умен, но не был и глуп, а прежде всего он был человеком практичным: он был бы рад иметь такого друга, как Фернандо, да и харчевня ему приглянулась. Мало-помалу, навещая Сельму, он начал представлять себя в роли мужа этой кроткой и покладистой женщины; ее же, казалось, заботило только вышивание. В конце концов, уверившись, что Сельме нравится его общество, летом 1948 года он попросил у Фернандо Кваранты руки его сестры. А Фернандо спросил мать. Если кто в их семье и недолюбливал Санти Маравилью, так это Роза.
К тому времени Розе сообщили, что Нена рассказывает всем: она первая положила глаз на Санти, а из Сельмы хорошей жены не выйдет. Роза никогда не повторяла глупости, которые слышала, потому что хорошо знала: женщины, в отличие от мужчин, потеряв доброе имя, теряют всё, – и, конечно, не хотела, чтобы брак ее дочери начался с кривотолков. К тому же Санти, заходя в харчевню, спрашивал разрешения только у Фернандо и никогда – у нее. Проводя вечера в ее доме, он почти всегда обращался к Фернандо, а Розу едва замечал.
– Ты же понимаешь, что не ты главный в этом доме? – уточнила она у сына.
Наконец Роза, поспрашивав, выяснила, что за душой у Санти ничего нет: весь его скарб состоял из того, с чем он заявился в Сан-Ремо-а-Кастеллаццо, то есть из хорошего костюма и бесстыжей рожи. Когда она сказала об этом Фернандо, тот ответил, что последнее слово за Сельмой и что, если та захочет, Санти Маравилья станет ее мужем.
– Будет правильно, если Сельма сама примет решение, мама. Ты всегда говорила, что у девушки не должно быть хозяев.
– Какие хозяева, мы ее семья. А по мне, этот Чудо-Санти такой же вздорный, как и его прозвище.
Поэтому в следующее воскресенье Роза захотела принять Санти Маравилью во внутреннем дворике харчевни. Рядом с ней сидела очень спокойная Сельма. Фернандо стоял позади, и толку от него было не больше, чем от столба без крыши. Санти, сидевший по другую сторону стола, чувствовал себя как на допросе.
– Мне сказали, что вы хотите жениться на моей дочери.
Роза не собиралась играть словами. Санти поискал глазами Сельму, но та смотрела на брата. Фернандо уставился прямо перед собой и на этот раз не знал, как ей помочь.
– Если ваш сын, как глава семьи, даст на это разрешение, – ответил Санти.
Даже у Сельмы вырвался вздох – ну разве можно не понимать, что ее матери такое говорить не следует?
– У моей семьи нет главы. Мы не волки и уж точно не овцы, которых нужно погонять палкой.
Санти не привык, чтобы женщина разговаривала с ним в таком тоне, поэтому замолчал. Роза же перешла к сути:
– Мне сказали, что у вас нет ни денег, ни дома, ни земли. Вы сезонный работник в карьере. Этого, по-вашему, заслуживает моя дочь – землекопа без гроша за душой?
– Я люблю вашу дочь.
Ответ Санти тронул сердце Сельмы, но задел Розу.
– Любовью сыт не будешь. Где вы собираетесь жить? На что содержать семью? А когда появятся дети, сможете их прокормить? Кто позаботится о твоей жене и детях?
Ни на один из своих вопросов Роза не получила ответа. И пришла к выводу, убедив заодно и Фернандо, что этот молодой человек – неподходящая партия для ее дочери. Сельма заметила, что мать больше не обращается к Санти на «вы», что было делом неслыханным, поскольку Роза всегда и со всеми разговаривала уважительно.
В тот день Сельма не притронулась к вышиванию – хотела показать всем, что внимательно прислушивается к разговорам, которые самым непосредственным образом касались ее. Она умела работать и слушать одновременно, но не была уверена, что другие тоже об этом знают. Поэтому она поднялась на ноги, посмотрела на Санти, потом на Фернандо и, наконец, на мать. Выпрямившись и глядя Розе в глаза, Сельма произнесла:
– Мама, я хочу выйти замуж за Санти, и я выйду за него, даже если ты не согласна. Он позаботится обо мне, а я позабочусь о нем. Вместе мы сделаем все, что сможем. А то, что не сможем, делать не будем. Благослови нас.
В тот миг, хотя у Сельмы не было ни пламенных глаз, ни алых губ, Санти почувствовал себя так, словно она вытащила его из огня на свежий воздух. В тот день, пока Роза бранила всех – живых и мертвых, присутствующих и отсутствующих, – Санти и Сельма сидели после обеда вместе на заднем дворе, где Сельма всегда любила шить в одиночестве, но теперь ей было приятно находиться там с мужчиной, который не был ее братом. Фернандо сидел на низкой стенке, как прежде, когда составлял компанию Сельме, на расстоянии, но достаточно близко, чтобы слышать, что Сельма говорила мало, а Санти рассказывал ей о местах, где бывал, о людях, которых встречал, о том, что хочет показать ей после свадьбы, – они вместе отправятся в красивые места, и он все ей про них расскажет.
Сельма снова заявила, что, как Бог свят, выйдет замуж за Санти Маравилью; Роза была в бешенстве, и в ту ночь ее преследовала мысль, что дочь сбежит с ним. Она прекрасно знала, что таких мужчин, как Себастьяно Кваранта, больше нет, а может, никогда и не было, но не хотела вверять добродетель своей дочери этому Чудо-Санти.
В ту ночь Роза тосковала по Себастьяно Кваранте сильнее, чем в любой другой день своей жизни. До самого утра она сыпала проклятиями и оскорблениями в его адрес, рычала в подушку и ломала ногти о матрас. На следующий день она сходила в церковь и исповедовалась. А вернувшись домой, дала согласие на брак.
За следующие несколько месяцев не было и дня, когда Роза не обходила бы все дома в Сан-Ремо-а-Кастеллаццо и все ремесленные лавки, не заглядывала бы к соседкам, задолжавшим ей услугу, чтобы сказать, что настал момент оказать ответную любезность: как рассчитаться, пускай выбирают сами, но ее дочь Сельма выходит замуж, и все долги должны быть уплачены. Во второй половине 1948 года, когда стояла необычайно мягкая для осени погода, что редко случалось на памяти жителей четырех горных деревень, в харчевню понесли зерно, маринованные овощи, мясо и даже наличные деньги, которые Роза тут же припрятывала. Однажды к ней пришли братья Мыльнянки. Все трое чудом вернулись с войны целыми и невредимыми; старший, Вико, – с медалью на груди, которую ему вручили американцы. Кроме этого маленького кусочка металла, он неизвестно каки