Вечером Патриция рассказала всем, что получила премию за отличные оценки на выпускных экзаменах. И показала Санти письмо, в котором говорилось о стипендии; она боялась, что отец не разрешит ей учиться, но вместо этого Санти задорно улыбнулся:
– Моя дочь в университете. С ума сойти!
И этого было достаточно.
12 сентября 1968 года Патриция Маравилья, первая из всей семьи, отправилась в переулок делле Сьенце получать высшее образование. Факультет литературы и философии. Первым делом она записалась на курс итальянской лингвистики. На лекции профессора Анджелино Панфило в аудитории были всего три девушки, кроме нее, и целая толпа незнакомых мужчин в свитерах под горло, хотя на улице было еще тепло. Патриция разглядывала их скорее из любопытства, чем из подлинного интереса.
Пеппино Инкаммиза написал ей письмо, как только вернулся в Мерано: он сообщал, что его отправляют работать в контору и что ему больше не придется патрулировать улицы под палящим солнцем, спрашивал, как у нее дела и решила ли она насчет университета. Она не ответила, но положила письмо в ящик стола вместе с остальными. Через месяц пришло еще одно письмо, в котором Пеппино рассказывал о зиме и прочих скучных вещах. Последнее письмо, пришедшее в квартиру на улице Феличе Бизаццы, Патриция выбросила прямиком в корзину для мусора.
– Не будь такой жестокой, – запротестовала Лавиния.
Ее сестра была слишком мягкой, и виной тому чепуха, которую она вычитала в журналах. Рано или поздно мужчины сожрут ее с потрохами, как кассателлу, если никто не объяснит ей, как все устроено. Но Патриция может позаботиться о себе сама. Она бросила последний взгляд на конверт в корзине, а потом опустила крышку.
И больше не думала о Пеппино Инкаммизе.
Лавиния
13Вирна Лизи
Пожив некоторое время в городе, Лавиния стала по воскресеньям после обеда ходить в кино вместе с отцом. Кинотеатр «Фьямма» находился на площади дельи Абети, и до него можно было дойти пешком, прогулявшись по приятным зеленым переулкам, ведущим к Английскому саду. Санти Маравилья быстро устал от кинотеатра, как уставал от всего остального; Лавиния могла продолжать ходить туда, но не одна, а с кем-нибудь из членов семьи. Время от времени ее сопровождала Патриция, но без особого рвения. Уговорить мать было невозможно: Сельма не любила темноту, замкнутые помещения и громкие звуки, тогда как Лавиния именно из-за этого любила ходить в кино даже больше, чем смотреть телевизор. В какой-то момент ей ничего не осталось, как пойти к мамушке.
– Бабушка, ты сходишь со мной в кино?
Роза, обжаривавшая на сковороде белокочанную капусту, не знала, смеяться ей или фыркнуть в ответ.
– Господи, прости меня и избави от греха.
Но Лавиния уже так много времени провела с бабушкой, что теперь могла убедить ее сделать что угодно. Это было несложно: требовались лишь терпение, обходительность и смекалка.
– Не надо бояться, бабушка. Сначала, конечно, бывает страшновато, потому что вокруг темно и картинка на экране огромная, но потом ты привыкнешь и все будет в порядке.
Роза погасила огонь под шкварчащей кастрюлей и добавила соли, даже не взглянув на внучку.
– При чем тут страх? Я не боюсь этой гадости, я просто не хочу идти.
– Папа сказал, что я могу пойти, только если ты со мной пойдешь.
– С каких это пор твой отец говорит тебе такие глупости? Отстань, я занята.
– Именно так папа и сказал: ты пойдешь в кино только со мной или с бабушкой. Это потому, что ты главная в семье после него, или потому, что он уверен, что ты все равно откажешься?
Роза стояла лицом к плите, но по напряженной бабушкиной спине Лавиния поняла, что она на правильном пути.
– Значит, я могу что-то делать только с папой? Или не делать вовсе? Патриции вы разрешаете делать все, что ей захочется, а я постоянно сижу дома взаперти, потому что ей так удобнее.
И последний удар.
– Даже маленькой Маринелле живется лучше меня. Несправедливо, что в этом доме только мне плохо быть девочкой.
Когда-то Розе достаточно было погрозить деревянной ложкой, чтобы обратить в бегство Лавинию или кого бы то ни было, но теперь внучка понаторела в жалобах.
– Лави, Богоматерь святая, ты мне уже дырку в голове проела. Хватит.
Лавиния смотрела на бабушку блестящими, широко распахнутыми глазами, которые были под стать ее актерскому мастерству. Еще она умела по своей воле заставить губы дрожать, изображая безутешное горе, что неизменно поражало бабушку в самое сердце. По окончании представления ей оставалось только ждать. Вот и в этот раз Роза глубоко вздохнула, глядя на вытянувшееся лицо внучки. Ложку она положила на край горячей сковороды.
– Какой фильм ты хотела бы посмотреть в кино? Ну-ка, расскажи.
Итак, Лавиния и Роза впервые пошли в кинотеатр «Фьямма» вместе. Шел фильм «Уж лучше быть вдовой» с Вирной Лизи и Габриэле Ферцетти[26]. Мамушка никогда не была в кино, хотя слышала о нем очень много с тех пор, как переехала в город; первые полчаса она вздрагивала и чертыхалась всякий раз, когда на экране к ней приближался персонаж шестиметрового роста. Хорошо еще, что Лавиния настояла на том, чтобы сесть в последнем ряду. Всю первую половину фильма мамушка неподвижно просидела на краешке красного кресла, положив сумку на сжатые колени и не снимая пальто; Лавинии удалось уговорить ее снять лишь шляпку. Однако мало-помалу Роза расслабилась, откинулась на спинку кресла, и Лавиния даже заметила, как она улыбается. В фильме речь шла о мафии, а пейзаж напоминал деревушки ниже Сан-Ремо-а-Кастеллаццо; там некий инженер влюблялся в красивую и отважную девушку, которую, кстати, тоже звали Розой. Эту героиню играла Вирна Лизи. В одной из сцен на ней было желтое платье без рукавов, а на волосах повязка в тон. Лавиния в тот день была одета похоже. Перед антрактом Роза шепнула ей на ухо:
– Ты знаешь, что похожа на Вирну Лизи?
Так и осталось тайной, по собственной ли воле Лавиния в детстве вечно путалась под ногами у бабушки, или это Роза не отпускала ее от себя. Во всяком случае Лавиния научилась у нее вещам, которых не знал никто другой. Когда Маринелла прищемила дверью палец и тот посинел и распух, именно Лавиния перевязала его, уложила в лубок и каждый вечер лечила, прикладывая лед и кашицу из спелого картофеля и молока. Она не могла унять истошные крики младшей сестры – с этим справлялась только Патриция, разыгрывавшая спектакли, – но благодаря Лавинии палец Маринеллы снова стал прямым и здоровым. Лавиния могла в точности повторить блюда, которые готовила Роза; когда они вместе ходили на рынок, бабушка учила ее выбирать тыквенные ростки и спелые дыни; а когда возвращались, нагруженные покупками, чуть не падая в обморок от жары, Роза смотрела, как Сельма работает, склонившись над швейной машинкой.
– Ах, что бы я без тебя делала, – громко, чтобы всем было слышно, говорила она внучке.
Роза и Лавиния спали на двух узких кроватях, разделенных тумбочкой, на которой стояла фотография Себастьяно Кваранты. Каждый вечер, прежде чем выключить светильник, висевший на стене у кровати, бабушка несколько минут что-то быстро шептала, и Лавиния понимала, что она не читает молитвы, а разговаривает с мужем. Роза говорила, что Сельма унаследовала ее доброту, но Лавиния, как и дедушка, умеет сделать так, что в комнате становится светлее, стоит ей переступить порог. Ему бы наверняка понравилось ходить в кино.
Вирне Лизи в 1968 году было тридцать два года, но Лавинии она казалась куда более молодой – и неизменно прекрасной. Она еще несколько раз пересмотрела фильм «Уж лучше быть вдовой» и решила, что хочет во всем походить на Вирну Лизи. Однажды на страницах модного журнала Лавиния встретила ее фотографию в стеганом пальто с большими пуговицами. Она вырезала картинку, чтобы показать маме и спросить, может ли та сшить ей такое же пальто. Сельма подержала фотографию у себя несколько дней, чтобы получше изучить покрой, а потом вернула; фотография так понравилась Лавинии, что она хранила ее между страницами латинского словаря, чтобы не помять. Однажды на уроке она положила словарь на парту между собой и Эрсилией, которая сидела с ней рядом с первого дня в школе.
– Боже, как хорошо ты выглядишь на этой фотографии, – промурлыкала соседка.
Лавиния захихикала:
– Да это же Вирна Лизи.
Эрсилия присмотрелась к фотографии.
– Точно. А так похожа на тебя. У вас даже родинки одинаковые.
По дороге домой Лавинию переполнял восторг. Она то и дело смотрелась в витрины и окна машин. Теперь каждое утро, прежде чем выйти из дома, она брала мамин карандаш для глаз и подкрашивала родинку, чтобы та была заметнее. Она проделывала этот трюк на протяжении многих лет, даже после того, как прошла ее привязанность к Вирне Лизи, и никто ничего не замечал.
В какой-то момент мужчины тоже стали говорить, что она похожа на Вирну Лизи. Первым был новый учитель итальянской литературы Вильфредо Торба, но Эрсилия посоветовала Лавинии держаться от него подальше; когда они окончили третий класс, его отправили в одну из деревень в долине под Сан-Ремо, и следы его затерялись.
– Когда мужчины к тебе цепляются, просто смотри под ноги и шагай быстрее, не разговаривай с ними, – всегда наставляла дочь Сельма.
На рынке появился новый продавец овощей – симпатичный парень чуть старше ее. Он напоминал актера, сыгравшего Улисса в сериале, который показывали по телевизору[27]. Звали его Витале. Когда Лавиния гуляла с бабушкой, он вежливо здоровался; а когда она приходила за фруктами с сестрой, всегда заставлял ее остановиться перед его тележкой.
– Прекрасная синьорина Вирна Лизи, скажите, что вам нужно? С такими губками вы можете назвать все, что захотите.
Все вокруг смеялись и глазели на Лавинию. Патриция оттаскивала ее, возмущенно покачивая головой: