– Да, говорила.
Неприязнь Маринеллы к Козимо Пассалакве не шла ни в какое сравнение с яростью, которую вызывал у нее Пеппино: он вечно вертелся возле них с этими своими аккуратно причесанными волосами, похожий на волшебника Дзурли[49]. Короче говоря, Патриция покричала, Лавиния похныкала, но в то жаркое августовское утро 1980 года они вышли очень рано, встали на углу улицы Орето и стали ждать, когда появится «Фиат-124» – Пеппино Инкаммиза вез их в порт смотреть выставленную для сдачи мансарду, которую нашел благодаря своему нынешнему боссу.
Еще не было восьми, но глаза уже лезли на лоб от жары. Лавиния обмахивалась веером, Патриция протирала солнечные очки замшевой тряпочкой, Маринелла пыхтела, как баржа.
– Зачем вы тащите меня с собой? И вообще, когда это Пеппино Инкаммиза хоть что-то для нас делал?
Лавиния толкнула ее плечом.
– Марине, сегодня ты получишь по зубам, если не заткнешься.
– Прости, если я обидела твоего кавалера.
– Хватит нести чушь. – Патриция надела солнцезащитные очки, но предварительно обожгла их обеих взглядом. – Мы собираемся жить в этом доме втроем? Тогда и выбирать будем втроем, так и никак иначе.
«Фиат-124» приехал через пять минут. На пассажирском сиденье Сара Инкаммиза ела рожок размером с ее голову.
– Я везу ее в ораторий Святого Антонина, там до четырех часов будут летние занятия, – сказал Пеппино. В руках он держал приятно пахнущий пакет. – Завтрак для всех.
Прежде чем сесть в машину, Патриция взяла Маринеллу за руку.
– Пока здесь его дочь, я не хочу слышать от тебя никакой чуши, Марине. Ты меня поняла?
Перед носом у нее колыхались волнистые волосы Сары Инкаммизы, пахнущие клубникой.
– Ты же помнишь папиных друзей, Сара? Это Патриция, это Лавиния, а это Маринелла. Они знают тебя с самого рождения.
Девочка встала на колени, повернувшись спиной к лобовому стеклу, и посмотрела на них. У нее были золотистые глаза, немного удлиненные, как у матери, но она не унаследовала ее мышиное личико, как говорила Лавиния. В остальном она была похожа на отца, включая волосы цвета ржавчины и веснушки на носу.
– Вы сестры? Вы похожи, особенно ты и ты. – Она указала на Лавинию и Маринеллу. – А с мамой вы тоже дружите? А папа помогает вам купить дом?
– Сядь ровно, – ответила Патриция. – Если он резко затормозит, ты ударишься о стекло и умрешь.
– Мы не дружим с твоей мамой, – добавила Лавиния.
Маринелле захотелось прижаться к окну и заткнуть уши. К счастью, вскоре отец отвел девочку в ораторий. Выходя из машины, она помахала им рукой:
– Пока! Надеюсь, вы найдете дом.
Лавиния покачала головой:
– Какая она уродливая. Вся в мать.
Патриция опустила солнцезащитные очки на кончик носа:
– Копия отца.
Полчаса спустя Маринелла бродила по предложенной Пеппино мансарде. В окне гостиной виднелись краны на верфи, напротив – башни тюрьмы.
– Так что, нравится?
Раздувшись от гордости, словно дом принадлежал ему, Пеппино ловил взгляд Патриции, но у нее не было слов – только тоскливые мысли о пустых комнатах. На что они купят мебель, если денег не хватит даже на аренду?
– Лави, тебе нравится? Скажи что-нибудь.
– Да, мне бы понравилось, если бы у нас был такой дом.
– Вообще-то на улице Феличе Бизаццы гостиная была в два раза больше, а еще там была терраса, – вмешалась Маринелла, потому что всему есть предел. – А еще там не воняло дохлой барабулькой.
– Правда, что за вонь? – Патриция принюхалась.
– Мы же рядом с портом, – спокойно ответил Пеппино. – Чем тут должно пахнуть?
– Гадость. И ты хочешь, чтобы мы сюда переехали? Нет, спасибо.
– Маринелла. – Лавиния выразительно посмотрела на сестру. – В любом случае арендная плата слишком высока, мы не можем позволить себе платить пятьдесят тысяч в неделю. Говоришь, у тебя есть на примете еще одна квартира, которую можно посмотреть?
Вторая квартира находилась на улице Ауриспы, но и она никуда не годилась: слишком темная, слишком сырая.
– Нам нужен такой же дом, как первый, но в этом районе, – сказала Лавиния. – И чтобы стоил на десять тысяч в неделю меньше.
Патриция прервала ее:
– Хватит. Через сорок минут я должна быть на работе.
Пеппино прикурил сигарету.
– Я подвезу тебя, не проблема. И тебя, Лави. Куда тебе надо, в кинотеатр?
– Не нужно, – сказала Патриция. – Мы вдвоем поедем на автобусе. Ты отвезешь Маринеллу домой.
– Я тоже хочу на автобусе, – заныла Маринелла.
Бесполезно. Оставалось лишь демонстративно молчать всю дорогу, сидя в машине рядом с Пеппино.
– Ох и нелегко с вами, женщинами из семьи Маравилья.
– Какую квартиру вы рассчитываете снять на зарплаты Патриции и Лавинии?
– И я не понимаю, чем вам не угодил дом дяди Фернандо, ему с вами не одиноко. Он кажется спокойнее, когда вы рядом.
А в ответ ни словечка от Маринеллы.
После светофора на улице деи Кантьери машин стало больше. Пеппино включил нейтральную передачу, потом первую, потом снова нейтралку – Маринелле на уроках с Адой это всегда давалось с трудом.
– Когда-то твоя сестра Патриция дулась на меня три года. Чтобы сравняться с ней, тебе придется постараться, понимаешь?
– А ты замечал, что говоришь только о Патриции? Мог бы ее позвать замуж, а не свою теперешнюю жену.
– Мне это говорят не в первый раз. – Пеппино включил первую передачу. – Хотя твой дядя Донато всегда надеялся, что из них я выберу Лавинию.
– И почему же ни одна из них тебе не подошла? Разве мы, женщины из семьи Маравилья, недостаточно хороши для тебя?
– Хочешь предложить свою кандидатуру?
Маринелла высунулась из окна подышать воздухом и не заметила насмешливой ухмылки Пеппино.
– Фу, я скорее утоплюсь, чем свяжусь со стариком.
– Хорошенькое дело. Сколько, по-твоему, мне лет?
– Да мне плевать, если хочешь знать.
В открытые окна задувал ветерок с моря, лишь слегка охлаждая кожу Маринеллы, покрытую капельками пота. Пеппино достал из бардачка пачку сигарет.
– Не возражаешь, если я закурю?
– Машина твоя, Пеппи. Кури, бейся головой о стекло. Только поезжай быстрее, чтобы я могла отсюда вылезти.
Она услышала щелчок зажигалки. Запахло тлеющей сигаретой.
– Знаешь, где я встретил твоего дядю Донато? В пансионе Святой Анастасии. У меня не было ни семьи, ни товарищей, ни гроша в кармане, и я едва умел читать и писать. Даже коммунисты не хотели меня к себе брать.
– Да знаю, я слушала эти истории много лет подряд.
– Но ты спросила, почему я не женился на твоих сестрах. Поэтому. Ты бы вышла замуж за родственника?
Маринелла повернулась и посмотрела на Пеппино, который дважды стукнул пальцем по сигарете, стряхивая пепел.
– О чем ты говоришь? Мы не родственники.
– А ты послушай. Человек дарит тебе кров, одевает тебя. Кормит тебя, дает тебе советы и платит за твое образование. Разве он тебе не отец? Донато делал все это для меня. Если бы не он, кто знает, где бы я сейчас был. Так что для меня он как отец.
Пеппино затормозил на перекрестке с популярной у туристов набережной, где стояли лотки торговцев панелле, и к запаху тлеющей сигареты прибавился аромат жареного. Маринелла откинулась на спинку сиденья.
– Можно мне одну? – Она указала на красно-белую пачку в бардачке.
– Если Патриция узнает, у меня будут неприятности.
– Я ей не скажу. – Маринелла скрестила указательные пальцы и поцеловала их сперва с одной стороны, а потом с другой. – Слово даю.
Пеппино повернулся посмотреть на верфи, выставив в окно локоть.
– Я отвернусь, бери так, чтобы я не видел.
Он бросил в бардачок металлическую зажигалку.
Маринелла закурила и сделала длинную затяжку. Ее окружило облако дыма, и она вдохнула его запах, смешанный с запахом моря и масла, на котором жарились панелле. Мамушка постоянно твердила: чтобы жаркое удалось, масло должно сильно пахнуть.
– Если дядя Донато – твой отец, то Патриция – мой.
Пеппино затушил сигарету в пепельнице.
– Что?
– Патриция ищет для меня дом. Это она меня одевает, это она дает мне советы и платит за школу, кино, еду. Если верить тебе, моя сестра мне как отец. И Лавиния тоже как отец. Но она слишком большая заноза.
Когда они отъехали от моря, машин стало меньше. Пеппино включил вторую передачу, и салон стал лучше продуваться.
– Марине. У тебя есть отец.
– Да ну? И где же он?
Может быть, Санти Маравилья водит Иларио в ораторий, чтобы тот поиграл на свежем воздухе с другими детьми? Но после смерти Сельмы он ни разу не подумал, что для его маленькой дочери сходить туда будет куда полезнее, чем скорбеть в компании сестер. И как знать, достается ли Иларио, – или мальчиков лупить не полагается? Маринелла сглотнула комок горькой слюны со вкусом горящего табака, который ей так нравился. Но она не собиралась плакать в салоне «Фиата-124» Пеппино Инкаммизы.
– Пеппи, высади меня здесь, я прогуляюсь.
– Патриция сказала, чтобы я высадил тебя перед домом.
– Останови, я пойду пешком.
– Послушай, Марине. Я знаю, что ты обижена на своего отца. Он упрямый как баран и плохо с вами обращался. Но он готов на все ради тебя, ты же его дочь. Я знаю, потому что у меня тоже есть дочь.
– Да что ты знаешь, Пеппи? Что ты знаешь? – Маринелла захихикала, словно у нее заело пластинку, – верный признак начинающегося приступа змеючести. – Ты вырос в Святой Анастасии, потому что священник-лопух решил, что ты слишком глуп, чтобы выжить в одиночку. Дядя Донато не твой отец, он приходской священник. А знаешь, чем занимаются приходские священники? Помогают сиротам, шлюхам и придуркам вроде тебя. А теперь останови эту паршивую машину и выпусти меня.
Поскольку Маринелла уже открыла дверь, Пеппино был вынужден затормозить на обочине перед центральным вокзалом.
– Иди прямиком домой.
– Может, Патриция и мой отец, но ты не моя мать. Оставь меня в покое.