Дядя Фернандо встал.
– Пойдем, выпьем кофе с твоими сестрами. Хочу еще немного посмотреть на племянниц.
Маринелла искала что сказать, но так и не придумала ничего умного. На фотографии Себастьяно Кваранта, крепко держа за руку бабушку Розу, улыбался, как человек, который только что заключил лучшую сделку в своей жизни. Но чем больше Маринелла смотрела на снимок, тем больше ей казалось, что дедушка поглядывает то направо, то налево. Она дважды моргнула и решила, что ей тоже лучше встать с кровати дяди Фернандо, иначе она сойдет с ума, глядя на портрет Себастьяно Кваранты.
Мало что производило на нее такое сильное впечатление, как старые фотографии.
21Обломилья
В какой-то момент у Маринеллы под блузкой взорвались две бомбы. В это невозможно было поверить, это было чудо, которого женщины семьи Маравилья не видывали. Однажды утром Патриция подводила глаза черным карандашом и разинула рот, увидев в зеркале, как Маринелла выходит из-за душевой занавески.
– Неудивительно, что ты так хорошо научилась плавать. С такими буйками не потонешь.
Прошлым летом Розария привела Маринеллу на пляж, тянувшийся вдоль дороги в аэропорт, взяла ее за руку, хотя нужно было отойти от полосы прибоя почти на километр, чтобы не достать до дна, и объяснила, как грести руками, высовывая нос, когда голова погружается под воду. Еще она одолжила подруге купальник, потому что Маринеллу злила необходимость просить у сестер денег на его покупку. В конце концов, набравшись терпения и вдоволь нахлебавшись соленой воды, она научилась держаться на плаву, а набравшись еще больше терпения – бить ногами и грести руками. Наконец она почувствовала себя настолько уверенно, что вместе с Розарией заплыла на глубину. Когда Маринелла стала плавать быстрее подруги, они принялись соревноваться, кто первой доберется до скал, а потом загорали, сидя на склизких камнях, покрытых водорослями. Маринелла больше не боялась испачкать чужой купальник, потому что Розария подарила ей на день рождения собственный. В нем было очень удобно плавать.
Фамилия Розарии была Петраццола, как у ее матери Вивианы; кто ее отец, Маринелла не знала, он даже сам не был в курсе, что у него есть ребенок, а мать никогда не говорила дочери, как его звали. Поскольку в распоряжении Маринеллы была собственная мансарда, Вивиана разрешала Розарии ночевать у подруги через день; Патриции и Лавинии она доверяла, а они обе видели в этом возможность отплатить за все те дни, когда Вивиана кормила маленькую Маринеллу и позволяла ей оставаться на ночь. Маринелла и Розария всегда были вместе: вместе шли в школу и возвращались домой, вместе обедали, вместе делали уроки, вместе прогуливались по улице Руджеро Сеттимо. Иногда они присоединялись к небольшой компании одноклассниц. С Таней Вальо им всегда было весело, особенно когда она вбила себе в голову, что похожа на Брук Шилдс[52]. Ее брат Лучано был старше на три года и держал магазин пластинок «Тамбурин» на улице Армафорте. Напротив, отец Катерины Боккадамо редко выпускал дочь погулять; она была преданной и привязчивой, никогда ни о ком не отзывалась плохо. Пина Фонтадоро была дочерью школьного сторожа Чезаре, поэтому знала в школе всех и могла рассказать всю их подноготную. По субботам ребята из школы устраивали вечеринки – так часто, что Маринелле казалось, будто ее одноклассники множатся, как грибы после дождя, и у всех родители по выходным уезжают к морю, оставляя дом в распоряжении детей.
Маринелла рассказывала Розарии обо всем: о тайных уроках вождения с Адой и о том, как Аду отвезли в больницу; о том, как у нее сводило живот, когда перед сном, лежа в темноте, она крепко зажмуривалась и пыталась вспомнить, какого цвета были глаза у мамы. Голубые, зеленые, серые? Розария была с Маринеллой в тот день, когда они встретили на улице Серрадифалько Санти Маравилью; отец оглянулся на дочь, дочь оглянулась на отца, но ни тот ни другая не остановились. Тогда Розария взяла подругу под руку и ускорила шаг.
– Пойдем отсюда, Марине, этот район – просто пустыня какая-то. Здесь нечего делать.
Взамен Маринелла хранила два самых больших секрета Розарии. Первый – об учителе естествознания, который в восьмом классе трогал ее между ног, когда она получила неуд по биологии и он оставил ее после уроков, чтобы опросить; когда он уходил на пенсию, они выяснили, в каком из многоквартирных домов на улице Самполо он живет, и затолкали ему в почтовый ящик дохлого голубя.
Второй секрет был самым ценным: Розарии нравился Умберто Каварретта из десятого «Б». Маринелле Умберто напоминал палочника – худой и долговязый, с пучком темных волос и треугольным носом. Она изо всех сил пыталась убедить Розарию, что он страшный урод. Однако ее лучшая подруга настаивала, что он похож на Клаудио Бальони, и исписывала дневники, тетради и поля школьных учебников их с Умберто именами в окружении сердечек, звездочек и строчек из песен. Иногда в школьном коридоре они проходили мимо него и его дружков-идиотов, и Розария по-черепашьи тянула шею, чтобы поздороваться; Маринелла думала, что Умберто, наверное, в детстве ударился головой, потому что он ни разу даже не кивнул в ответ.
Розария могла попасть под грузовик, если бы Маринелла не удержала ее за руку, когда они после школы переходили улицу вслед за Умберто, чтобы издалека проследить за ним до дома. Однажды они выяснили, что он живет на улице Крочи, на следующий день – что его мать делает покупки в продуктовом магазине на улице Вентура, а Умберто покупает пластинки в магазине Лучано Вальо на улице Армафорте. Маринелле приходилось следить, чтобы Розария не лишилась последнего ума из-за Умберто, иначе подруга часами караулила бы его, спрятавшись за деревьями, и совершала бы прочие глупости. У нее не было сестер, с которыми можно было поговорить, а мать никогда ничего ей не рассказывала. Еще несколько месяцев назад она была уверена, что забеременеет, если поцелуется с языком.
– Если бы этого хватало, Патриция была бы беременна двенадцать месяцев в году, – объяснила ей Маринелла.
Патриция постоянно обжималась с Козимо на сиденье «Веспы» и по крайней мере пару раз в неделю не ночевала дома. Очевидно, она знала, как избежать неприятностей.
Розария была первой, кому Маринелла показала две штуки, проклюнувшиеся у нее под блузкой. Однажды в мае, после уроков, они занимались переводом с французского, и Розария сказала, что уже жарко и что, если Маринелла хочет, они могут сходить на море в субботу днем. Пролистав словарь до буквы V, потом обратно до C и успев забыть, что она там искала, Маринелла ответила, что никогда больше не пойдет на море.
– Твой купальник мне не подходит, а денег на новый у меня нет.
– Но в прошлом году подходил.
– Именно. Спорим, что теперь я в него не влезу?
Во многих вещах Розария была менее сообразительной, чем Маринелла, и часто витала в облаках. Однако она умела читать свою подругу, как открытую книгу, и листала ее быстрее, чем словарь французского. Она прикусила нижнюю губу, как делала всегда, когда искала подходящие слова.
– Хочешь сказать, что у тебя выросла грудь?
Маринелла покраснела до корней волос.
– Если уже знаешь, зачем спрашиваешь?
Уже несколько недель Розария замечала, что Маринелла носит только свободные блузки, а в коридорах, когда на нее смотрят мальчики, ускоряет шаг и скрещивает руки на груди. У нее на такие вещи глаз был наметан: она всю жизнь боролась с прыщами и нашла сотню способов замазывать щеки и лоб.
– Марине, ты знаешь, сколько девчонок хотели бы такие титьки? По сравнению с тобой мы все плоские, как доски. Посмотри на меня. А Таня еще хуже.
Маринелла знала. Но еще она знала, что Таня только и болтает о том, у кого из девочек какая грудь, одержимая мечтой о том, чтобы у нее самой грудь стала размером с дыню.
– Какая тебе разница, пусть болтает, – сказала Розария.
– Мне все равно, но на пляж я не пойду.
И тут Розарии пришла в голову идея. У ее матери грудь больше, чем у Маринеллы, и совершенно нет времени ходить на пляж. Через две минуты Розария вернулась с охапкой купальников и бросила их на кровать, а потом заставила Маринеллу их примерить, прячась за дверцами шкафа.
– Роза, этот не годится. Тут все видно.
– Да этот купальник надели бы даже монахини Святой Кьяры. Что там видно? Руки да ноги.
– Я надену поверх футболку.
– Попробуй черный, он более закрытый.
Но каждый раз, глядя в зеркало, Маринелла видела только эти две огромные штуки, под тяжестью которых едва не сгибалась пополам. Ей казалось, что вместе с ними выросло и все остальное. В последний раз, когда они с Лавинией ходили по магазинам, она забилась в угол примерочной и накричала на сестру:
– Я больше не пойду с тобой за покупками! Ты нарочно находишь для меня самую отстойную одежду во всем магазине. И вообще, ты специально водишь меня в самые отстойные магазины.
Лавиния посмотрела на нее так, словно Маринелла была каким-то мифическим животным. Моби Диком. Лернейской гидрой. Первой женщиной в семье Маравилья, у которой выросла грудь.
– На что ты жалуешься, Марине? Тебе очень повезло, ты красавица. Точно не в нас с Патрицией, и даже не в маму с бабушкой, они обе были тощие, как палки. Может, по папиной линии у кого-нибудь из женщин были такие формы, как у тебя?
В общем, как обычно, все самое плохое исходило от Санти Маравильи.
Однако в конце концов Розария убедила Маринеллу взять черный купальник Вивианы Петраццолы и положить его в школьную сумку, чтобы в субботу они были готовы сходить на пляж. Маринелла надеялась, что пойдет дождь – ее бы устроила небольшая гроза, ничего серьезного, – но вместо этого к концу недели термометр в полдень показывал тридцать два градуса. На перемене Розария обмолвилась Тане, что они собираются на пляж, и та рассказала Пине, которая пригласила Катерину – как раз в тот день отец разрешил ей прогуляться. До этого момента Розария всегда позволяла Маринелле решать, куда пойти, и она выбирала пляж вдоль дороги в аэропорт, где было меньше всего людей и где она научилась плавать. Но когда они обошли весь город, чтобы Таня, Пина и Катерина взяли купальники и пляжные полотенца, выяснилось, что добираться до пляжа у аэропорта придется еще полдня.