– Маринелла всегда воображает о себе черт-те что.
Катерина промолчала, придумывая, как соврать отцу насчет вечеринки, но Розария вскинулась, будто атакующая кобра.
– И стоило портить такой прекрасный день?
Она кое-как запихала свои вещи в сумку, чтобы догнать Маринеллу раньше, чем та сядет в автобус, поскольку чувствовала себя ответственной за случившееся. Догнав подругу, она попыталась спасти вечеринку.
– Марине, ты же видишь, что Пина все равно тебя любит.
– Давай, помирись с ней. Сделай это ради меня.
– Ну когда еще нас пригласят на вечеринку, где будет Умберто.
– Мы побудем только до десяти и сразу пойдем домой.
– Потом я сделаю все, что ты попросишь.
Розария начала говорить еще на пляже и не замолкала. Ее голос звенел в голове Маринеллы, не давая передышки. Наконец изнеможение и любовь к подруге заставили ее согласиться.
– Я приду на вечеринку, Роза. Но поклянись, что в следующий раз мы пойдем на пляж без Пины. Я вообще не хочу ее больше видеть.
Розария дважды поцеловала скрещенные пальцы.
– Клянусь-клянусь.
Вивиана Петраццола разрешила Розарии в субботу переночевать в мансарде. А Патриция была непреклонна:
– Дома в одиннадцать. Когда вернется Лавиния, вы уже должны быть в постели.
Маринелла перерыла свой гардероб и гардеробы сестер. Единственной вещью, в которой она не напоминала занавес в цирке Орфей[58], было старое черное платье без рукавов, которое Лавиния купила по ошибке и которое Патриция должна была ушить, если они когда-нибудь вернут себе «Зингер». Увидев его, Розария завопила:
– Марине, ты серьезно? Ты словно на похороны собралась.
Но спорить по этому поводу они не стали.
Отец Катерины так и не отпустил дочь. Так что на террасе дома Эдуардо Канчелларо на улице Сегеста Розария и Маринелла застали только Таню и Пину. Они болтали с двумя мальчиками из десятого «А» и, похоже, были не рады, что их прервали.
– Умберто здесь, вон он, дальше, – прошептала Таня, и Розария заволновалась.
– Марине, скажи, смотрит он на меня или нет.
– Не смотрит.
– А сейчас смотрит?
– Роза, он не смотрит на тебя. Тебе обязательно спрашивать каждую минуту?
Розария спрашивала ее каждые полминуты. Наконец Умберто получил локтем в бок от Эдуардо Канчелларо; они перекинулись парой слов, а потом Умберто подошел к девочкам.
– Тебя зовут Розария? Я Умберто.
Несколько слов, рукопожатие – а Розария уже покраснела и вспотела.
– Выпьешь чего-нибудь?
– Нет, она не пьет, – ответила Маринелла.
– Даже стакан воды в такую жару?
На вечеринке собралось много людей. Какая-то пара прошла между ними, Маринелла на секунду отвлеклась, и Розария исчезла.
– Таня, ты не видела Розарию?
Подруга фыркнула – вопрос снова оторвал ее от болтовни. На этот раз она трепалась с парнем из восьмого «А», которого Маринелла прозвала Молотоголовым.
– Она с Умберто, Марине. Оставь ее в покое. И сама успокойся. Пина права, ты и правда зануда.
Но Маринелла никак не могла успокоиться. На вечеринках они с Розарией всегда держались вместе, словно привязанные. А на террасе чувствовался запах, от которого у нее кружилась голова: он исходил от странных сигарет, которые курили все и которые не были похожи на те, что Маринелла нюхала или видела раньше. Когда она во второй раз обходила террасу в поисках Розарии, путь преградил Эдуардо Канчелларо.
– Наконец-то ты пришла.
– Уйди с дороги, мне надо найти подругу.
– Забудь о ней, она развлекается с Умберто. Он хороший парнишка.
– Ты видел ее? Где она?
Он указал на Розарию и Умберто, которые весело болтали у столика с напитками.
– Я же сказал, он хороший парнишка. Поверь, он просто ее немного повеселит и вернет тебе счастливой. Я за него ручаюсь.
– Какая мне разница, что ты за него ручаешься, кто тебя знает? Чего ты вообще от меня хочешь? Мы говорили две минуты, а ты ведешь себя так, будто мы друзья.
– Давай поговорим еще, раз уж ты пришла на мою вечеринку.
– Мои подруги захотели прийти. Я бы лучше посидела дома.
– Как хочешь, но сейчас ты здесь. Я рад.
Эдуардо Канчелларо не был дураком. У него были хорошие оценки в школе, и, если бы он не увлекся футболом, отец с радостью оплатил бы ему учебу в университете. Может, позже он действительно взялся за ум и стал лучше, чем был в 1981 году. А может, и нет. Немало людей поступили в университет и совершенно не изменились, а то и стали хуже. В тот вечер, чтобы остаться наедине с Маринеллой, Эдуардо поручил Умберто отвлечь Розарию.
– Хочешь сигарету? – спросил он. И достал из заднего кармана джинсов пачку табака и несколько прозрачных бумажек. – Могу скрутить.
Маринелла внимательно изучила пачку.
– Я никогда не видела таких сигарет. Это они так странно пахнут?
– Эти пахнут жженой травой. Но тот запах, о котором ты говоришь, – это не совсем табак. Что выберешь?
Маринелла не поняла, о чем речь, но ей не хотелось задавать слишком много вопросов и показывать, что она ничего не знает.
– Подойдет одна из тех, которые куришь ты.
Эдуардо вынул из портсигара тонюсенькую прозрачную бумажку и положил себе на ладонь. Потом вытряс из пачки зеленые и коричневатые листики и рассыпал по всей бумажке. У него были тонкие пальцы с крупными суставами и короткими чистыми ногтями. Маринелла привыкла наблюдать за руками людей еще с тех времен, когда жила с синьорой Каролиной. «У хороших мужчин красивые руки, у опасных женщин – уродливые», – говорила та. Маринелла вынуждена была признать, что у Эдуардо Канчелларо руки красивые. На один конец тонкой бумажки он положил кусок бумаги поплотнее, оторванный от автобусного билета. Затем свернул бумагу, и получилась сигарета, похожая на те, что продаются в пачках. Все это Эдуардо проделал с таким серьезным выражением черных глаз, словно переживал важнейший момент в своей жизни. Заметив, что Маринелла смотрит на него, он просиял.
– Если будешь на меня смотреть, я отвлекусь и не заклею как следует.
– Да кто на тебя смотрит? Просто хочу знать, что ты туда положил.
– Только не говори, что ты тоже веришь во всю эту ерунду о том, как парни накачивают девушек наркотиками на вечеринках, – рассмеялся он. – Кто вбил тебе это в голову, твоя мать? Скажи ей, чтобы она поменьше смотрела телевизор.
– У нас нет телевизора.
С минуту они молчали. Затем Эдуардо протянул ей сигарету.
– Хочешь заклеить?
Маринелла взяла сигарету и осмотрела.
– Что я должна сделать?
– Лизнуть ее, вот здесь, с краю.
– Фу, зачем это?
– Потому что бумага липкая: если ее лизнуть, она прилипает, как марки. Неважно, я понял, сам заклею.
Эдуардо провел языком по прозрачной бумаге справа налево и слева направо, а потом засунул сигарету в рот и прикурил, вытащив спички из того же кармана джинсов, где носил табак.
– Держи. Курить-то умеешь?
– Получше тебя. Фу, она вся в твоих слюнях.
Эдуардо оперся спиной на перила террасы рядом с Маринеллой.
– Разделим?
– Да хоть совсем ее забирай, обслюнявил всю.
Эдуардо сделал затяжку. В отличие от многих сверстников, он не носил ни длинных волос, ни бородки. Только идеальная челка, чуть длинноватая, спадала на лоб при каждом движении.
– Как тебе моя вечеринка, нравится?
– Вообще-то, по-моему, глупо здесь пить и курить. Даже музыки нет, не потанцевать. Не люблю такие вечеринки.
– Я не против. Давай займемся чем-нибудь другим.
Она вернула ему сигарету.
– Ничем мы не займемся. Я возвращаюсь к Розарии.
– Подожди, куда ты идешь? Твоя подруга внизу.
– Внизу?
– Я видел, как она ушла вниз с Умберто. Видно, что она ему понравилась и он захотел побыть с ней наедине.
Теперь Маринелла жаждала врезать прямо по красивому лицу Эдуардо. Какого обращения заслуживает лицо Умберто Каварретты, она еще не решила.
– Тогда идем вниз. Давай, веди.
Если с Розарией что-нибудь случится, Вивиана Петраццола с нее кожу снимет, но прежде Маринелла собственными руками разорвет Умберто Каварретту на части.
Эдуардо указал Маринелле на лестницу, которая вела с террасы вниз, в квартиру. В другой момент она бы обратила внимание на большой книжный шкаф, уставленный томами, и проигрыватель для пластинок рядом с бархатным диваном. Сейчас она думала только о том, что сюда спускаются те, кто хочет остаться наедине.
– Куда идти? – спросила она Эдуардо.
– Туда, по коридору.
В поисках Розарии Маринелла заглядывала в каждую комнату, а если двери были закрыты, стучала. Эдуардо трижды говорил ей:
– Не надо, она не здесь. – Наконец он остановился перед одной из комнат. – Она здесь.
Маринелла без раздумий ворвалась внутрь. В комнате висели плакаты футболистов, из которых она никого не знала, на полках стояли спортивные трофеи, у самой длинной стены – закрытый шкаф и письменный стол, на котором лежали словарь английского языка и тетради. Кровать была идеально заправлена.
– Здесь никого нет.
Эдуардо закрыл за собой дверь.
– Что значит «никого»? Здесь ты и я.
– Розарии здесь нет.
– По-твоему, я привел тебя в свою комнату, чтобы ты тут поискала свою подругу? – Эдуардо рассмеялся. – Маравилья, я тебя раскусил: своими глазищами ты видишь дальше, чем другие девушки. – Он отклеился от двери. – «Не люблю вечеринки». «Сделай мне сигарету». «Пойдем поищем мою подругу». Мне нравится, что ты говоришь «нет», чтобы сказать «да», раньше со мной такого не случалось.
У Маринеллы всегда был готов ответ на любой вопрос, но в этот момент она не могла и слова вымолвить. Только внимательно следила за движениями Эдуардо, как будто очутилась в клетке со львом на вилле Джулия.
– У тебя на щеке не осталось и следа от мяча.
– Убери руку, не трогай меня.
Он внимательно ее разглядывал. Особенно что-то на уровне груди.
– Ну же, покажи мне их.