<…> с приобщением Краткой российской истории вопросами и ответами в пользу учащегося юношества» (СПб., 1762)[54], и осуществлено издание Несторовой летописи по списку, обрабатывавшемуся им под руководством Ломоносова. Это издание вышло в 1767 г. как первая часть «Библиотеки российской исторической, содержащей древние летописи и всякие записки…» (подготовка велась с 1759 г.). Руководил печатанием советник академической Канцелярии И. И. Тауберт. Издание этого важнейшего памятника русской историографии подверглось уничтожающей критике известного немецкого ученого А.-Л. Шлецера, много десятилетий занимавшегося историей России, в частности, летописью Нестора. Суровый приговор Шлецера на долгие годы определил отношение к редакторско-издательскому труду Баркова. Шлецер назвал Баркова «подделывателем» и утверждал, что подллинной летописи читатель так и не получил, ибо «не русский летописец XI столетия лежал перед ним, а русский канцелярист XVIII столетия Барков». Причины неудачи с изданием Шлецер объяснял как тем, что был избран далеко не лучший список Нестора (Кенигсбергский), так и тем, что работали над ним непрофессионалы: руководил «Тауберт, не истинный ученый по профессии», «Печатание, корректуру и все дело он передал не ученому (однако знающему по-латыне) академическому канцеляристу Баркову. Несчастный выбор, потому что этот человек, сверх недостатка учености, имел еще и ту слабость, что часто бывал нетрезв. И — что еще более увеличило зло — Тауберт позволил, или лучше сказать, приказал этому издателю 1) изменять старую орфографию или подновлять ее; 2) пропускать целые отрывки не исторического содержания <…> 3) непонятные места изменять по догадкам и делать их понятными; старые, обветшалые слова заменять новыми по соображению; 4) пробелы пополнять из других списков.
Такого издания древних, важных летописей XVIII столетие не видало ни у одного просвещенного народа!»[55]
Суровый приговор Шлецера был на долгое время канонизирован в России в авторитетном «Опыте краткой истории русской литературы» Н. И. Греча (СПб., 1822)[56], но в советское время эта оценка во многом пересмотрена; не отрицая допущенных просчетов, за изданием признают ценность приоритетной публикации важнейшего исторического источника[57].
Кроме этого, Баркову принадлежит перевод с латинского «Сокращения универсальной истории» Л. Гольберга (СПб., 1766), он же редактировал перевод «Натуральной истории» Ж. Бюффона и по поручению Тауберта правил «Скифскую историю». А. Лызлова. Но это уже были труды 1760-х гг.
В мае 1756 г. академическая Канцелярия удовлетворила просьбу Баркова и «ему приказано было данные от сов<етника> и проф<ессора> гдна Ломоносова дела переписывать в Канцелярии, а не у него на дому, и от Академии бы его никуда не отлучать»[58]. Однако перепиской ломоносовских бумаг Барков занимался и далее. Пожалуй, самое красноречивое свидетельство доверия, оказываемого ему Ломоносовым, это привлечение Баркова к переписке сочинявшейся Ломоносовым в июле — августе 1764 г. «Краткой Истории Академической Канцелярии», документа злободневного и острого, раскрывающего академические интриги и подводные течения.
С 1756 г. Барков стал вести письменные дела президента Академии наук К. Г. Разумовского, но уже в январе следующего года «за пьянство и неправильность» был от них уволен. «Срывы» Баркова продолжались и позднее: в 1758 г. он на несколько недель исчез из Академии и не появлялся на службе, так что его даже пришлось разыскивать через полицию[59]. Но при этом постепенно расширяется объем литературной деятельности Баркова, больше он занимается редактированием и переводами. Так, в том же 1758 г. он готовит «Переводы с латинского и шведского языков, случившиеся во время имп. Марка Аврелия римского и Каролуса XII шведского» (издано было лишь в 1786 г.).
Важной вехой в жизни Баркова стал 1762 г. Вероятно, к началу года уже была достигнута договоренность о служебном повышении Баркова, для чего ему и посоветовали подготовить официальную оду. 10 февраля был день рождения только что вступившего на престол Петра III. К этому дню Барков выступил с «Одой на всерадостный день рождения… Петра Феодоровича»[60], а уже 13 февраля вышел указ Разумовского о производстве Баркова в академические переводчики, учитывая, что он «своими трудами в исправлении разных переводов оказал изрядные опыты своего знания в словесных науках и к делам способность, а притом обещался в поступках совершенно себя исправить»[61].
К апрелю того же года для постановки в дни торжеств Барков перевел (с немецкого перевода-посредника) небольшую пьесу «Мир героев… Италианское сочинение доктора Лудовика Лазарони, венецианина». Тогда же по поручению Тауберта он приступил к подготовке издания «Сатир» Антиоха Кантемира.
Вероятно, к этому времени, если не раньше, круг связей Баркова выходит за пределы Академии. Уже служебное повышение, возможно, было санкционировано из более высоких сфер. По крайней мере, известно, что кто-то из придворных старался поощрять его переводческие и редакторские занятия, свидетельство чему — факт выдачи Баркову 63 рублей «за переправку книги „Валериева Минерология“» 16 сентября 1763 г. из Кабинета Ее Величества[62]. Перевод этой книги был выполнен президентом Бергколлегии Иваном Шлаттером.
В качестве возможного мецената предание (источник которого, правда, весьма мало достоверен) называло молодого фаворита Григория Орлова. М. Н. Макаров, рассказывая о 1763 г., писал: «В это же время Граф Орлов (Григорий Григорьевич) заботился о распространении у нас писателей-классиков. По его убеждению, Барков (Иван) перевел и напечатал „Флакковы Сатиры“. Говорили, что Граф Орлов этими трудами хотел облагородить Баркова»[63]. Книга, о которой идет речь у Макарова, вышла в 1763 г.: «Квинта Горация Флакка Сатиры, или Беседы, с примечаниями, с латинского языка преложенные российскими стихами Академии Наук переводчиком Иваном Барковым»; она была посвящена «Его сиятельству Графу Григорью Григорьевичу Орлову, Ее Императорского Величества генерал-адъютанту, действительному камергеру, Канцелярии опекунства иностранных президенту и орденов Св. Александра и Св. Анны кавалеру милостивому государю нижайшее приношение». Книгу открывало пространное стихотворное обращение к высокому покровителю[64]. Уже в наше время было обнаружено непубликовавшееся еще одно стихотворение Баркова «Его сиятельству Графу Григорью Григорьевичу Орлову», целиком выдержанное в дежурно-льстивом тоне[65]. Вопрос о возможных взаимоотношениях Баркова с Г. Орловым является частью почти не исследованной проблемы окололитературного быта XVIII в. Чисто писательские кружки и дружеские объединения в 1750-1760-е гг. имели гораздо меньшее распространение и значение, чем в последующие десятилетия, тем более начиная с 1810-х гг. В середине XVIII в. функцию художественно-литературного кружка отчасти выполняли «домашние» группировки, объединявшиеся, как правило, вокруг какого-либо знатного, богатого и влиятельного лица; наряду с ними, конечно, существовали и чисто профессиональные объединения переводчиков, граверов, артистов и т. п.; эти типы кружков могли и смешиваться (таковым, вероятно, являлся кружок И. П. Елагина). Главные принципы формирования подобных группировок были личностные и бытовые, причем, в духе времени, обычно в качестве объединяющих начал выступали темпераментные свойства участников, в первую очередь их взаиморасположенность к обильным виновозлияниям и бакхи-ческим оргиям. Такие пропойно-богемные компании могли включать людей совершенно разных социальных полюсов и культурных склонностей. Бытовое неофициальное поведение в то время было еще слабо дифференцировано (тот же «его сиятельство Граф…» «Орлов — еще любил кулачные бои»[66]) и допускало однотипность развлечений социальных верхов и низов, совместное участие в них.
Эти-то богемные кружки, как нам кажется, и были той средой, в которой активно продуцировалось похабное стихотворство, в том числе составившее корпус барковианы второй половины XVIII в. Объединение большого числа текстов барковианы в сборники типа «Девичьей игрушки» было уже их вторичной циклизацией, построением композиции более крупного порядка, которой предшествовали меньшие циклы, плод творчества одного автора или тесного авторского кружка. «Девичья игрушка» же — это своеобразная антология продукции нескольких творческих коллективов.
Эти процессы могут быть — хотя тоже чисто гипотетически — рассмотрены на примере включения цикла текстов об Иване Даниловиче Осипове в состав «барковианских» сборников. Можно достаточно уверенно говорить о том, что иваноданиловичевскии цикл вышел из круга статс-секретаря Екатерины II, сенатора и управляющего Кабинетом ее императорского величества (из которого, как мы помним, в 1763 г. Баркову было пожаловано 63 руб.) Адама Васильевича Олсуфьева. В печати сам Олсуфьев выступал лишь как переводчик итальянских опер, и исследователь XIX в. уже полагал, что «нет повода приписывать ему сатирическое сочинение»[67], тем более он не мог подозревать Олсуфьева в авторстве сочинений фривольных и «кабацких». Однако такое мнение было явно ошибочным; ему противоречили сведения, сообщенные в «Опыте исторического словаря о российских писателях» Н. И. Новикова, где сказано, что Олсуфьев «писал много забавных и сатирических сочинений, но печатных нет; однакож они у многих хранятся рукописными и весьма много за остроту похваляются»