– Ладно, – кивнул он. – Не уверен, что это правильно, но сделаю это. Сразу же после того, как ты выпьешь напиток. Держи. Выпей все, что есть.
Ян вытащил из узкого горлышка деревянную пробку, крепко сидящую там, и отдал пузырек ей. Фаина сделала первый глоток – вроде ничего особенного, густой травянистый горький напиток, привкус ромашки, чабреца и… зверобоя? Откуда вообще можно знать вкус зверобоя? Пока она старалась выпить все до последней капли, Ян внимательно следил и рассказывал, как ему вновь пришлось влезть в человеческий костюм, чтобы сходить в ближайший населенный пункт, но когда нужный человек был найден, выяснилось, что маскировка не имеет смысла.
– Я всполошил все селение! Там очень редко появляются новые люди, – увлеченно рассказывал Янхъялла с видом столь непринужденным, словно сейчас ничего особенного не происходило, и Фаина пристально наблюдала за его эмоциями, ожидая какого-нибудь подвоха. – Тем более, с такими запросами, как у меня. Тайна моей личности молниеносно вскрылась и развеялась северным ветром, достигла ушей каждого. Человеческое тело не помешало ведунье увидеть, что со мной что-то не так. А стоило упомянуть нечистую силу и зелье, которое требуется, сообразила, кто я, и даже из каких земель. Странно, что она не испугалась, а сразу поставила ультиматум: она дает мне, что я хочу, а я взамен не трогаю их деревню и держусь как можно дальше. Очень сообразительная женщина. И смелая. Хотя в ее годах и с ее родом занятий смелость уже не выглядит как некое особенное качество, скорее, как естественная часть натуры, что привела ее на это поприще.
Фаина выпила до дна и теперь во все глаза смотрела на Яна, который превращался в себя настоящего прямо во время рассказа – обыденно и постепенно. По свитеру, который стал слегка не по размеру, побежали быстрые оранжевые искорки, и прямо на теле Яна он сгорел так же быстро, как тополиный пух, в который бросили спичку. То, что минуту назад было ее соседом по общежитию, невозмутимо смотрело ей в глаза. Багровое, жесткокожее, черноглазое чудовище с горизонтально повернутыми, продолговатыми зрачками, с костяными наростами и язвами по всему телу, с увеличившимися рогами, неотразимое в своей естественности, но такое неестественное для привычного человеческого мира. Адепт хаоса и бесконечных страданий. Концентрация и апогей ее жизни.
– Как себя чувствуешь? – голос настолько низкий, что люди таким просто не обладают. Его словно исказили через специальное механическое устройство.
– Горько, – призналась она. – Больше никаких изменений.
– Хочешь, чтобы стало сладко?
– Да, – Фаина опустила глаза, смутившись этого бесстыдного предложения и своих всколыхнувшихся воспоминаний.
– Тогда иди ко мне.
Фаина села на него, обхватив ногами за поясницей на уровне рудиментарного хвоста, а руками за шею, и они долго целовались с закрытыми глазами, не позволяя себе ничего большего. Затем Янхъялла отстранился, чтобы спросить:
– Скажи мне, я действительно лучшее, что было в твоей жизни, среди мужчин?
– Действительно.
– Я услышал достаточно, – он был похож на сытого кота. – Ты помнишь мое полное имя? Можешь его назвать?
– Ян. Янхъялла… Янхъяллагорен…тагн.
– Верно. Мне льстит, что ты его так быстро запомнила. Даже не знаю, почему.
– У меня ощущение, что мы говорим совсем не о тех вещах, о которых следовало бы, – призналась Фаина. – Как будто избегаем правды, чтобы изменить происходящее. Но умалчиванием мы ничего не добьемся. Просто потеряем время.
– У меня тоже такое ощущение. Фаина. Спрашивай, что тебе угодно. Я постараюсь ответить на все. Я и так нарушил уже слишком много запретов, чтобы заботиться о сохранении остальных тайн.
– Сколько мне осталось?
– Этого не могу предсказать даже я.
– Каков максимум?
– Если напиток подействует, около недели. Если нет – от одного до трех дней, в зависимости от личной выносливости.
«Но ты уже не протянешь столько, – с сожалением подумал он, – твой лимит я давно исчерпал».
– Времени очень мало, а у меня столько вопросов… – Фаина обкусывала кожу с обветренных губ, не зная, с чего бы начать. – Кирилл знал, кто ты такой?
– Кирилл самым первым узнал это. Я больше никому не хотел открываться.
– Это ты помог ему завоевать ту девушку, которую он долгое время безуспешно добивался?
– Да.
– Ты часто хотел убить меня?
– Какие крутые повороты в допросе, – заметил Ян, урвав время, чтобы обдумать ответ. – Да. Часто. Не знаю, как удавалось сдерживать это всепоглощающее желание.
Чтобы проиллюстрировать свою кровожадность, он стал в шутку кусать ее за шею, и Фаина хохотала, отбиваясь от него.
– Я тогда действительно обрезала волосы, а после они приросли обратно? Мне ведь не приснилось это?
– Все так.
– Но зачем? Зачем ты это сделал? Какое тебе дело до моих волос?
– Видишь ли, Фаина, в волосах кроется жизненная энергия человека, его стойкость, выносливость. Твои волосы в этом плане всегда поражали меня своей густотой и толщиной. Они говорили мне о непобедимой силе духа, о том, что тебя непросто сломить. Вызывали во мне возбуждение, интерес и желание проверить тебя на прочность. Наверняка ты слышала легенды о том, что жизнь человека кроется в его волосах. Обрежешь их и сократишь себе жизнь. Или здоровье. В разных культурах по-разному преломляется этот миф. Отчасти он правдив, как и любой миф. В тот период тебе нельзя было терять свои волосы. И я очень удивился, увидев тебя без них. Если бы я оставил все, как есть, ты бы сломалась окончательно. И не лежала со мной сейчас здесь, удивляя своей живучестью.
– Сила в волосах… – задумалась она и вдруг вспомнила, – ты не мог ко мне притронуться, когда они били тебя током.
– Именно. Они защищали тебя, пока ты сама этого не понимала. И это была надежная защита. Даже от такого, как я.
– Нечистая сила боится электричества?
– Как бы тебе сказать… Это лишь в человеческом понимании – ток. Для нас это большое скопление направленной энергии, которая может навредить нам, если исходит от человека. Нечто вроде системы самозащиты. Но это грубое и простое объяснение.
Фаина затрепетала от новой волны вопросов, волной затопивших ее сознание. Она продолжительно выдохнула и приготовилась.
– Так. Значит, ты демон.
– А ты человек. Я полагал, очевидное мы не обсуждаем.
– Я просто хочу все систематизировать. Все, что мне известно. Последовательно. Для этого мне придется задавать даже очевидные вопросы, – терпеливо объяснила она.
– Я понял тебя. Я готов отвечать.
И Ян лег на спину, закинув обе руки под затылок – этот машинальный жест выдавал то, что Ян больше всего презирал в себе: слишком очеловечился. И когда он делал что-то такое, что запросто делают люди, оставаясь при этом в своей настоящей шкуре, у Фаины скулы сводило от жестокого диссонанса. Теперь он лежал, слегка утомленный беседой, и глядел в потолок хижины, словно мечтатель в небеса.
Порой Фаина спрашивала то, что, на первый взгляд, к делу не имело никакого отношения. Лишь ей было известно, почему это играет роль. Серьезные и правильные догадки чередовались с несущественными, мелочными, примитивно-человеческими. Были и те, на которые она знала ответ. Про исчезновение монет или штопора, про сломавшийся турникет, про уколы иголками… Про общее недомогание жителей общаги, кровь, головную боль и тошноту, боль в зубах и другие симптомы, напоминающие радиационное облучение.
Ян был терпелив. Временами его подробные и слишком честные ответы омрачали Фаину, или заставляли задуматься на несколько минут (в такие моменты он не трогал ее, а просто ждал), или же – взбудораженно хлопать в ладоши, восхищаясь своей догадливостью. Янхъялла понимал: ей важно услышать все это именно от него, внутри себя преобразовать огромный объем информации во взаимосвязанную череду событий и фактов. Чтобы не осталось ни одного пробела, который сводит ее с ума. Он очень старался помочь ей в этом, попутно размышляя над тем, что ему стоит уйти, как только она уснет. А, судя по состоянию волос и кожи, силы начнут покидать ее весьма скоро.
Он знал, что обязан уйти, чтобы она выжила, но не подавал виду, будто что-то идет не так. Пусть лучше она считает его жестоким и безразличным, чем он на самом деле таким окажется по отношению к ней. Нет, он не скажет ей, что скоро исчезнет. Но если не сделает этого, будет презирать себя. Немногим предшественницам Фаины он позволял умирать у себя на руках – из эгоизма, из внутреннего уродства проистекало желание быть с ними до последнего вздоха и убивать своим присутствием. Но Фаине он не позволит умереть. Только ей одной. Напиток, основная цель которого – подлатать физическое состояние жертвы, должен помочь, но самое главное остается за ним – испариться, будто его и не было, оставив после себя как можно меньше ментальных следов и воспоминаний. Напиток справится с симптомами, но не с самой заразой. Так уж все устроено.
Несмотря на внутренние волнения и неприятные мысли Янхъялла лежал на спине, много говорил и вел себя крайне естественно, по-человечьи, не вызывая подозрений.
Внезапная любознательность девушки поражала Яна, который уже выдал слишком много тайн, неведомых обычному человеку. Вряд ли ему что-то за это будет, но психика Фаины пострадает навсегда. Хотя там все пошатнулось задолго до его появления. Всегда столь безразличная к окружающему миру, ныне Фаина распахнула в себе неутомимую жажду узнать, как все устроено на самом деле – узнать всю правду от существа, которое может это поведать. Она извергала из себя бесконечный поток вопросов, захлебываясь, один порождал другой и тянул его за собой, словно на крючке.
И вновь Ян недооценил Фаину и ее выносливость. Лишь через пять часов непрерывной беседы, полной тяжелых вопросов и не менее тяжелых ответов, изредка прерываемой жаркими поцелуями или минутными размышлениями с пустым, обреченным взглядом вникуда, она выдохлась, и сон сморил ее прямо на груди мучителя. Как только Ян услышал, что Фаина, закинув на него руку и ногу, тихонько засопела, словно наевшийся котенок, он с ужасом осознал, что не сумеет исполнить то, что от него требуется.