Как только Ян видел или чувствовал, что на ее глазах вновь непроизвольно наворачиваются слезы, он останавливался и обнимал ее до состояния полного спокойствия. Наконец, она пришла в себя настолько, чтобы продолжить задавать вопросы, по-прежнему волнующие ее. Ей хотелось узнать как можно больше, пока она еще жива.
– То, как мы видим мир, и то, какой он на самом деле – тождественно?
– Нет. Визуальный мир – сплошной обман. Вообрази себе, что ваши глаза – проекторы, а мозг – пленка. Вы сами проецируете мир из вашей головы наружу. На самом деле все устроено… иначе. Точнее, не устроено вообще никак. Это сложно объяснить. Люди не умеют принять полное отсутствие чего-либо. Отсутствие времени или расстояния. Информационный вакуум. Поэтому ваш мозг наполняет окружающий мир тем, чем вам удобно и привычно. Камнями. Ландшафтом. Водой. Пейзажами.
– Неужели всего этого не существует? Ведь я чувствую это. Воду, землю. Камни. Физически ощущаю. Неужели я это придумываю?
– Нет. Не одна лишь ты, – тут Ян тяжело вздохнул, осматриваясь. – Фаина… Как сложно объяснять человеку то, что понимаешь на уровне интуиции и даже глубже. Вот ты же знаешь, что красный – это красный, а не черный или голубой. Но как объяснить слепому от рождения, что красный – это именно красный, и рассказать, какой он, не имея путей сравнения?
Фаина задумалась, затем сказала:
– Я не слепая. Я постараюсь понять.
– Ты не слепая и даже не глупая. То, что ты вообще задала такой вопрос, наводит на мысль о твоих вполне логичных сомнениях по поводу известного тебе мироустройства. Сомневаться – хорошо. Просто замечательно. Только глупцы ни в чем не сомневаются и все принимают на веру. Наверняка ты не раз ощущала некоторые шероховатости в ткани мироздания, из которой пошита твоя повседневная «одежда», оттого у тебя и возникли вопросы.
– Но не у каждого в жизни появляется тот, кто сможет на них ответить, – улыбнулась она сама себе. – Можно считать, что мне повезло. Хотя заплатить придется дорогую цену.
– Ответить-то я отвечу. Но понять мой ответ – дело совсем другое. И зависит только от тебя. Впрочем, я не имею права в тебе сомневаться. Это было бы кощунством и глупостью с моей стороны.
– Песок, по которому мы идем, камни, которые мы видим, море, которое мы слышим – реальны?
– А что такое реальность? То, что ты видишь и можешь потрогать? То, к чему ты можешь применить набор своих органов чувств? Ты сама наполняешь окружающее реальностью. Реальность льется из тебя. Пока ты не увидишь эти камни и эту воду – их не существует.
– Вообще или для меня?
– Скажем так: они есть, но лишь в состоянии набросков. Эскизов. Или… Не силен в человеческих аналогиях. Программисты описали бы это точнее, чем я… возможно, здесь уместен термин «скрипт». Представь, что какой-то механизм срабатывает, только когда ты на него смотришь. Или нет, когда много людей видели его и запомнили, как он выглядит, какой он на ощупь, на вкус или запах. Как все срабатывает, ты не увидишь. Только последствие.
– Ничего не понимаю, – призналась она. – Но ты забавно объясняешь. Выходит, камни существуют как линии в раскраске, и когда я вижу их, я закрашиваю их, и они обретают все известные мне свойства. И с другими людьми так же. Вещи находятся на своих местах, как зип-архивы, которые мы каждый раз заново распаковываем?
– Вам необязательно распаковывать их каждый раз заново. Один раз распаковав, вы уже будете видеть их именно в таком состоянии все последующие разы. Потому что запомните их такими, и в вашем коллективном сознании появится новая ячейка. Потому что камни – именно такие, какими вы увидели их в первый раз. За всю жизнь человека свойства камня не изменятся. Понимаешь? Важно то, что человек запоминает, впервые познавая мир. Красный – это красный. Даже если он был красным в самый первый раз, а во все остальные миллионы раз там вообще не было цвета.
– Или не было камня.
– Именно.
– Пустая раскраска… Кажется, я начинаю понимать. Но вопросов все еще слишком много. Это не дает мне сосредоточиться.
Ян ничего не ответил, предоставив ей время подумать. Кто создал «зип-архивы» вещей? Почему все устроено именно так? Мир – компьютерная симуляция, и вещи в архивах легче хранить? Иначе что, графика прогружаться не будет? Начнутся баги? Уже похоже на бред. Наверняка все сложнее, чем в видеоиграх…
– Я существую?
– Сама как считаешь?
– Я уже ни в чем не уверена.
– Стоит отдать должное Декарту, он оказался ближе всех к истине. Cogito ergo sum. Мыслю, следовательно, существую. Вот только на деле говорить нужно не только за себя. Всё окружающее существует, потому что человек мыслит. Никак иначе. Источник существования всего, что ты видишь вокруг себя – мыслительные процессы людей.
– Но ведь зип-архивы кто-то создал. Как и механизм, который автоматически открывает их для нас.
– Фаина, не сходи с верного пути на путь буквального толкования аналогий, – пожурил Ян, и девушке стало невыразимо стыдно за свою глупость. Всего лишь человек… пропасть между ними возрастала, становилась все более мучительной. Вещи устроены таким образом, что им двоим нельзя быть вместе. Возможно, неспроста все именно так. Есть определенные правила.
– Ян, прошу, не делай из меня идиотку. Я просто человек. Который, к тому же, долгое время жил в добровольной изоляции от здорового социума. Я совершенно ничего не знаю. Расскажи мне все.
– Во-первых, у меня нет цели унизить тебя. Сейчас я скорее чувствую себя отцом, которого ребенок мучает вопросами на манер: почему вода мокрая? Не обижайся. Во-вторых, поведать тебе абсолютно все я не успею, у нас не так уж много времени. В-третьих, это же совсем неинтересно, просто рассказывать. Гораздо приятнее думать, критически мыслить, слагать гипотезы и видеть, как из их руин вырастает нечто осмысленное…
– Да ты просто хочешь сделать из меня дурочку, – обиделась она.
– Ну, не-е-е-ет, – хищно заулыбался Ян, притянул ее к себе, и на несколько минут оба забылись во вкусе друг друга.
– Тебе не холодно?
– А что есть холод? – спросила Фаина, подражая его манере речи, и Ян громко засмеялся, отчего девушку передернуло. Слишком много зубов. Слишком большой рот, пожалуй, его можно назвать пастью… черная глотка, демонический хохот. Человеческие привычки идут вразрез с его настоящей натурой, и это… вызывает дрожь.
– Помню, как впервые услышала твой смех. Я стояла на кухне и мыла посуду, а вы с приятелями пришли пить чай. И долго болтали о спектакле у меня за спиной.
– Думаю, ты поняла, что я очень хотел, чтобы ты обернулась на нас. Я все для этого делал.
– Серьезно?
– Разумеется.
– Обернуться и посмотреть на всех вас было бы неуместно. Ведь я занималась своими делами, а вы – своими. Не хотелось лезть в ваш разговор.
– Я подавал тебе сигналы. Можно сказать, провоцировал твое любопытство. Ну очень хотел, чтобы ты обратила на меня внимание. Сейчас понимаю, что уже тогда в твоем присутствии вел себя как мальчишка. Ты как-то влияла на меня… хотелось с тобой играть. Подтолкнуть когтистой лапой, взрыкнуть и смотреть, что же ты будешь делать дальше. В какой край подашься. И будешь ли вообще убегать.
– Жестоко.
– Да, – легко признал он.
– Ты сказал тогда, что не отождествляешь себя с людьми. И твои дружки возмутились. Держу пари, сказано это было для меня.
– Верно.
– Но почему ты отказался играть самого себя, для меня до сих пор загадка.
– Играть самого себя – это фарс. Нужно оставаться самим собой. А роли существуют, чтобы перевоплощаться. Играя сам себя, я бы слишком увлекся.
– И все же ты отменно подходил на эту роль. Твой приятель верно выразился: убедительно играть дьявола может лишь такой мерзавец, как ты.
– Знаю. Но это был мой проект, моя попытка постичь человеческую душу и аллегорически высказаться. Этой постановкой я пытался намекнуть тебе, что я – чистое, концентрированное зло. Но при всем этом… испытываю к тебе определенные чувства. Которые испытывать, мягко говоря, не должен. Как я уже упоминал, мир неустойчив, словно зыбучие пески. Порой наступают времена, когда границы размываются, а четкие правила терпят метаморфозы… удивляться этому не стоит. Тебе понравился спектакль?
– Не знаю, можно ли это так назвать. Понравился – слишком блеклое слово. Он врезался мне в память и вызвал много эмоций. Очень противоречивых… в основном я пыталась понять, зачем ты мне это показал, почему мое присутствие было настолько важным. Но теперь вопросов не осталось. Кроме одного.
– Какого же?
– Ты действительно соблазнял и убивал маленьких девочек?
Янхъялла застыл на мгновение, с новым выражением глядя на Фаину.
– Я ведь должен оставаться честным с тобой? – уточнил он, нахмурившись.
– О, господи, – ее вдруг затошнило, и пришлось отстраниться на пару шагов. – Не отвечай. Пожалуйста. Не отвечай.
Ей вспомнилась финальная сцена спектакля. Разорванный живот девочки, кишки, окровавленный рот Ясперса… Все такое натуральное, такое настоящее – еще немного, и почуешь запах. В итоге Фаину вырвало водой, лишь после этого стало полегче. Вновь глянув на Янхъяллу, она не испытала отвращения, лишь четкую решимость принять его дажетаким. Даже таким? А разве ты не знала, каков он? Не была предупреждена, причем не единожды? Не знала, на что идешь? Ты ведь любишь его. Все равно любишь его. Несмотря на все, что он тебе расскажет. Тебе известен итог.
– Прости, – сказал Ян, не зная, чем помочь. – Мне вернуться в человеческий облик?
– Нет! Не надо. Пусть правда остается правдой.
– Есть истины, которые сложно принять. Даже если думаешь, что справился. Стоит через время вспомнить об этом, и…
– Пожалуйста. Не надо. Лучше отвлеки меня.
– Спрашивай.
Некоторое время Фаина размышляла, слушая шум моря.
– Ад и Рай существуют?
– Существуют, но это не физические места, куда можно попасть в, условно говоря, реальности, а скорее метафизические изолированные хронотопы. И существуют они только потому, что придуманы человеком и подкреплены многовековой культурой. Как и многое другое.