– Я замерзла, – сказала Фаина, и им пришлось вернуться в хижину тем же способом, что и спустились.
Сколько времени они провели на берегу? Фаина чувствовала себя такой уставшей и изможденной, не столько от ходьбы, сколько от разговора, как будто гуляла несколько часов. По солнцу, зависшему без движения за серой пеленой, тоже сложно было ориентироваться. Фаину посетила мысль, словно они находятся в месте, где время остановило свой ход. Где-то между мирами, снаружи, в статичной пустоте. Где-то, где даже солнце не движется, потому что ему это не нужно. Действительно ли они на Земле?.. А разве имеет значение ответ на этот вопрос? Уже нет.
В хижине они легли вместе под одеяла, плотно закутались и обнялись. Ян спросил, не хочет ли она есть. Фаина отказалась, потому что не ощущала голода. Это показалось ей странным, ведь она не ела уже несколько суток, только пила. Девушка спросила Янхъяллу, если бы она и была голодна, что бы он мог предложить ей здесь, разве у него есть еда? Ян ответил, что может уйти в лес и убить там любого зверя, включая крупного хищника. Или нырнуть в ледяной океан и поймать рыбы.
– Почему я не хочу есть? – шепотом спросила Фаина, уткнувшись носом в горячую пористую кожу багрового цвета. «Некоторые вещи слишком быстро становятся обыденностью, – решила она про себя. – Когда времени остается мало, все процессы ускоряются. Вот и я уже привыкла к тому, как он выглядит и какой он на ощупь. На самом деле».
– Я не знаю. Может, так влияет напиток. Или твоему организму уже не нужна энергия… Может, он окончательно сдался. Старики или смертельно больные незадолго до кончины тоже теряют аппетит, потому что организм чувствует – это ему уже не нужно. Он занят… иными приготовлениями.
Могло показаться, что Янхъялла рассуждает с поразительным хладнокровием, однако это впечатление было обманчивым. Еще не успев визуально постичь изменения в теле Фаины, он предчувствовал их, ибо хорошо знал, что с нею будет. В течение следующих часов эти признаки проявились. Конечности стали темнеть, волосы выпадали клоками, несколько раз спонтанно шла кровь из носа, ногти и зубы шатались, десны кровоточили. Фаина держалась мужественно, стараясь концентрировать внимание только на том, что действительно важно. Но с каждой минутой это давалось все сложнее. То и дело девушка проваливалась в беспамятство, затем вновь приходила в себя и каждый раз боялась не увидеть Яна рядом с собой. Чтобы отличить реальность от бреда, она пыталась разговаривать, но скоро поняла, что речь отнимает последние силы. Все, что ей оставалось – это думать, напрягая медленно отказывающий мозг.
И она позволила себе последнюю доступную роскошь: вспомнить все, что было между ними, от момента первой встречи до настоящего момента. Не забывая о созидающей силе мысли, она постаралась воскресить в воображении все, что связывало ее с Яном, все, что она только могла вспомнить, каждый миг и каждый взгляд, мимолетную ухмылку, каждый удар, прикосновение, поцелуй, дыхание, его голос, когда он читал ей, твердость его руки, когда он бил ее или душил, бешенство его взгляда, когда он собирался просверлить ей висок, магнетизм его внешнего вида, когда он появлялся на людях, волосы на его затылке, когда он стоял перед нею в очереди в душевую, капли воды на его коже, нахмуренные у переносицы брови, гвоздь в зубах; его походка и босые ступни, его великолепные руки и пальцы, то, как они готовят самую вкусную в мире еду; его нежные взгляды и гипнотические темно-зеленые глаза, его стремление уничтожить ее, лишить последних сил; его отчаяние, когда он понял, что добился своего…
Мысль быстра, словно искра, и все, все, все до мельчайшей подробности пронеслось у Фаины под закрытыми глазами, во тьме ускользающего сознания. И все это реально, все это случилось с нею, все это не выдумано. Вновь прожив этот краткий, самый счастливый и осмысленный период своей жизни, она ощутила прилив невыразимой радости и гордости. Свершилось то, чего ей давно хотелось: она покорилась Яну, и сердце ее расцвело – в первый и последний раз. Фаина осознала, что прежде никого не любила. Но то, что происходит с ней сейчас, самое прекрасное и самое ядовитое событие жизни. Ей захотелось плакать, но оказалось, что слезы закончились. Поэтому пришлось говорить, но и голоса уже не хватало – слишком ослабла, истощилась она к этому моменту, а потому могла лишь шептать.
– Я умираю, Ян. Знай: мне на это все равно. Единственное, что имеет значение – это ТЫ. Умоляю тебя, заклинаю тебя, Янхъяллагорентагн, останься со мною, не уходи, останься до самого конца. Ты не посмеешь бросить меня, не посмеешь сделать мне больно. Мне не нужна моя жизнь. Не уходи. Только прошу, не уходи. Не нужно. Сейчас я понимаю, насколько незначительным было все, что случилось между нами в общежитии. Я готова сломать себе все пальцы, руки и ноги, все кости в теле, только бы ты не покинул меня. Боль… боль не имеет значения, если ты сможешь со мной остаться. Еще ненадолго. Прошу тебя. Прошу.
Ян слушал ее и ощущал на руке ее цепкие пальцы, которые сжались так сильно, что ни за что бы не отпустили его – они потемнели и окостенели. Каким чудом в ней все еще теплится жизнь и сила? Что за невероятное создание? Поборов ужасающей силы внутреннюю боль, Янхъялла заговорил спокойно, с каждым словом обретая утерянную решимость:
– Должен тебе кое в чем признаться, моя Фаина. Больше всего на свете я мечтаю, чтобы у меня была возможность остаться с тобой и провести обычную земную жизнь. И пусть такого шанса не существует, я сделал все, что мог, я изо всех сил боролся со своей демонической сущностью, которая алчет только людских страданий. Сколько раз я мечтал подавить ее полностью, обрезать невидимый поводок, что связывает меня с потусторонним миром, но мне не позволят этого сделать. Есть обязательства, которые я физически не сумею нарушить. Прости меня. Прости, что втянул во все это, долго мучил тебя. И сейчас продолжаю мучить.
– Ян, пожалуйста. Ян. Не уходи, Ян. Не надо. Не уходи. Ты слышишь меня? Прошу тебя… Я готова умереть, Ян. Только будь со мной до конца, прошу тебя. Пусть я умру у тебя на руках или хотя бы рядом с тобой. Прошу тебя. Не надо уходить. Скоро все закончится. Останься. Мне все равно не нужна моя жизнь, если ты из нее уйдешь. Так что все правильно. Все так и должно быть. Жаль только, что у нас было так мало времени побыть по-настоящему вместе.
Он понимал, что Фаина шепчет из последних сил. Кровь хлынула носом, и юное тело разразилось судорогами. Ян крепко обхватил ее обеими лапами и прижал к груди, отвернулся, лишь бы она не увидела его искаженного лица. Найдя в себе силы говорить, он сказал:
– Все хорошо, моя Фаина. Я никуда не уйду.
Но оба понимали, что он лжет.
«Ты справишься, – думал он, – ты обязательно справишься. Все станет хорошо. Ты сильная. Ты справишься с этим».
Глава 40, в которой Фаина знакомится с суровой реальностью
«Я ведь всего только хотел попытаться жить тем, что само рвалось из меня наружу. Почему же это было так трудно?»
Герман Гессе – «Демиан»
Хотелось бы Фаине, раскрыв глаза, увидеть перед собой что угодно, но только не то, что она увидела. С трудом разлепив словно бы склеенные веки, она попыталась сконцентрировать плывущий взгляд на каком-нибудь объекте. Спустя несколько болезненных попыток ей это удалось, и окружающая обстановка перестала ускользать от нее, словно кораблик по волнам.
Сначала Фаина увидела нижнюю часть своего тела, укрытую тонким одеялом, больше напоминающим простынь ранее мятного, а ныне выстиранного блеклого оттенка. Две бугорка под этим покрывалом – явно ее ступни. А сразу за ними – закругленная металлическая перекладина изношенной койки.
Девушка проморгалась, желая избавиться от зарождающейся где-то глубоко в недрах сознания головной боли, но та лишь крепла и разрасталась тем больше, чем дольше Фаина разглядывала окружение, которое вовсе не выглядело как ее комната в общежитии, где она просыпалась и засыпала последние годы. Это уже начинало тревожить. Взрывы боли прямо за переносицей заставили ее ненадолго прикрыть глаза и довериться другим ощущениям.
Она пошевелила пальцами на руках и ногах, проверяя их подвижность, покрутила ступнями и кистями, прогоняя странную окостенелость конечностей, и буквально ощутила, как по венам к ним заново побежала кровь. Теплота разливалась по телу, вместе с ней прорезались и прочие ощущения: тяжесть у локтя правой руки, например. Там что-то было, что-то прицепили к коже. Покалывало. И на носогубной борозде что-то лежало, шло прямо в нос, в обе ноздри. Ладно, проверим это, когда в следующий раз откроем глаза. А к этому еще подготовиться надо.
Очень мало информации. Критически мало. Она не знала, что делает здесь, и ничего не могла вспомнить. В голове роился бесконечный вихрь не вяжущихся друг с другом отрывков, вербальных и визуальных. Они отчаянно пытались сложиться в верном порядке, сформировать осмысленное воспоминание, но вызывали лишь панику, растущую по экспоненте. То, что вспыхивало и сразу гасло в глубинах замутненного разума, казалось слишком странным и неоднозначным, чтобы быть реальностью – скорее это сны, отголоски прошлой жизни или нечто вроде дежавю. Попытки связать их воедино усиливали головную боль, и Фаина пока оставила это занятие. Она ощущала себя так, словно некто дефрагментировал ее мозг. Как флешку с неизлечимыми вирусами.
Через время она рискнула открыть глаза и первым делом посмотрела на эпицентр дискомфорта. С удивлением девушка обнаружила на руке тонкую трубку, заклеенную медицинским скотчем телесного цвета. Не составило труда выследить, что проводок ведет к капельнице, стоящей у изголовья койки. Фаина вывернула шею и прищурилась, пытаясь прочесть, что написано на небольшой черно-белой наклейке на прозрачном пакете с раствором, но буквы были слишком мелкими с расплывались темными пятнышками, словно разбегающиеся по белой бумаге муравьи.
Оставив попытки прочесть название лекарств, который в данный момент в нее вливали, она коснулась носа свободной рукой – тоже трубки, и весьма глубоко сидят. Лучше не пытаться вытащить их самостоятельно, хотя очень хотелось от них избавиться. Фаина ощущала себя слабой, готовой снова провалиться в сон, как в черную яму забвения. Каждое движение и даже мысль убавляли ей сил. Не было речи о том, чтобы встать и пройти до двери, или хотя бы подать голос.