Родители в последний раз поговорили с лечащим врачом (хотели вручить ему пакетик, но тот спокойно отказался) у него в кабинете, и всем показалось, что после этой беседы на их лица опустилась печать неприятного знания, но они старались вести себя как обычно, чтобы не омрачать утро выписки. Мать с опаской поглядывала в сторону Фаины, и девушка догадывалась, почему. Должно быть, Вадим Валерьевич напоследок изложил им свою гипотезу. Ну и пусть, все равно прямых доказательств у него, как видимо, не имеется. Как и сама Фаина, он может лишь догадываться. Эти догадки испугали мать и озадачили отца, но не настолько, чтобы они предприняли что-нибудь прямо сейчас. Однако взгляд матери предрекал неприятный телефонный разговор в недалеком будущем.
Завершилось все тем, что компания еще с полчаса постояла у больницы, чтобы вдоволь наговориться, прежде чем каждый разъедется к себе: родители – домой за город, брат – к себе на квартиру, Фаина с Геной – в общежитие. Проводив Мишу на остановку, приятели остались дожидаться своего автобуса. С нереальной четкостью Фаина ощущала, что в прошлом была духовно близка с этим приятным молодым человеком. Глядя на него, она буквально держала в руках канаты, тесно связывающие их ментальные оболочки. Можно было дать руку на отсечение, что ранее они понимали друг друга с полуслова и могли болтать на какую угодно тему. При общении с Денисом, родителями и братом подобных ощущений не возникало, и это показалось ей странным.
– Скажи, мы с тобой встречались? – рискнула спросить Фаина, заглядывая в его открытое, симпатичное лицо, исполненное живости и доверия.
– Не-ет, – смущенно засмеялся Гена. – Мы только все время шутили об этом, но ничего не было, если ты переживаешь.
– Нет. Не переживаю. Просто интересно. Я что-то ощущаю к тебе. Что-то очень сильное – оттуда, из слепого пятна. Значит, мы были близкими друзьями?
– Да. И, надеюсь, ими и останемся. Я думал, ты меня вспомнила.
– Тебя – да. Но не всё о тебе. Воскресить всё то, что нас связывало в течение нескольких лет… не так просто. Думаю, на это уйдет много времени.
– А я никуда не спешу, – без тени сожаления заявил Гена. – Как минимум ты вспомнишь то, что помню я сам. Гарантирую.
– Ты славный, – слабо улыбнулась Фаина. Почему-то доброта соседа навевала на нее странную печаль, будто она не заслуживает такого друга, – славный парень. Тебя я помню лучше, чем Дениса.
– Немудрено, я бывал с тобой чаще.
Тут девушка прищурилась, осматриваясь.
– Знакомое место… Скоро наша остановка?
– Да! – обрадовался Гена. – Ты начинаешь узнавать местность, это же отлично?
Они вышли на остановке, которую Фаина сразу же вспомнила. Неподалеку виднелись однотипные коробки студгородка, окруженные высоким забором, с грязными окнами и уродливыми балконами, будто бы сколоченными из прогнивших досок и тонких ржавых листов железа, найденных где-нибудь на свалке. Рассматривая плоские немытые многоэтажки на расстоянии, Фаина не спешила идти к ним.
Хотелось еще немного побыть на остановке и в ее окрестностях, и Гена с понимаем отнесся к тому, что она не торопится. Что-то влекло ее сюда, связывало с этим местом. Как будто здесь случилось что-то важное в ее жизни, какая-то встреча… или расставание. Или же дело в том, что Фаина бывала здесь слишком часто, и так проявляется узнавание?.. Обыденная вещь кажется особенной, приобретая новую сеть смыслов в море очнувшейся памяти, и заново просеивается сквозь ее узкие ячейки.
Она обошла остановку несколько раз, прислушиваясь к себе – ёкнет или нет? Искала нужный ракурс или нужное положение тела, чтобы испытать дежавю. Через прозрачную пластиковую крышу виднелось небо цвета вылинявших джинс. Незримые обрывки воспоминаний витали вокруг нее туманными бабочками. И не было такого инструмента, чтобы поймать их, запереть в одну коробку и превратить туман в капли росы, которые осядут ей на лицо и напитают нужные воспоминания.
В конце концов Фаина решила, что если всего лишь остановка всколыхнула ее эмоции, то место проживания и соседи завершат этот процесс. Гена повел ее к проходному пункту, сквозь который они попали во внутренний двор студгородка. Фаина без труда узнала, к какому зданию им идти, в какие двери проходить. Узнала и коменданта, даже вспомнила, что он новый, а вот старого вспомнить не смогла. То же самое было и с внутренним обустройством общежития: Фаина знала, что здесь недавно сделали ремонт, но как все выглядело до него – находилось в слепом пятне. Как слова на языке, визуальные образы вертелись у нее на уме, но не обретали верную форму, так и оставаясь бессмысленными информационными воронками, гуляющими на периферии.
Осмотрев первый этаж под пристальным взором коменданта (которому не стали объяснять подробности, сообщив лишь, что Фаина лежала в больнице), девушка направилась к лестнице. Вспомнив наставления врача, Гена отговорил ее подниматься пешком.
– Это здорово, что ты помнишь про четвертый этаж, но мы поедем на лифте. Тебе пока нельзя перенапрягаться. Твой организм ослаблен. Голова будет кружиться. На лифте доедем за пять секунд.
Фаина послушалась, понимая, что Гена опекает ее явно не из дурных побуждений. Однако в тесной неуютной кабине настигла легкая паническая атака – захотелось выбраться наружу, как только створки сомкнулись с характерным шипением, а мужская кисть потянулась к панели с кнопками. Было в этом моменте что-то узнаваемое, смутно пугающее. На своем этаже Фаина вывалилась наружу и сначала отдышалась, стараясь держаться подальше от Гены, словно он представлял для нее опасность.
– Я раньше не замечал за тобой клаустрофобии. Никогда прежде.
– Это что-то другое, – заверила она, и спазм в желудке заставил ее согнуться пополам. Шея горела, будто пару мгновений назад ее сжимала чья-то рука.
– Не думала, что возвращение сюда дастся мне так тяжело, – поделилась она, стараясь выпрямиться. – По ощущениям как каток переехал. Меня здесь что, убить хотели?
– Поверь, уж это мы бы заметили. Ну что, попробуешь сама найти свою комнату? – предложил Гена, не воспринимая всерьез ее вопроса.
Фаина посчитала это отличной идеей и отправилась единственной дорогой по коридору с облезшими грязными стенами фисташкового цвета, которых не хотелось касаться и кончиком одежды. Господи, думала она с отвращением, неужели я жила здесь годами… Запахи на этаже стояли соответствующие. От них хотелось спрятать голову в высокий воротник.
В определенный момент глубоко внутри нее мелькнуло узнавание, и Фаина поняла, куда ей идти. Она уверенно приблизилась к двери с табличкой 405 и почти протянула руку.
– Нет-нет, стой, – подбежал Гена и взял ее за рукав. – Ты была близка, но чуть-чуть ошиблась. Твоя комната – вот, видишь? Почти напротив.
– А кто тогда живет здесь? – удивилась Фаина.
– Здесь? – Гена замер, с трудом припоминая то, что хорошо знал, как будто наткнулся на незримую преграду. – Кирилл здесь живет.
– Мы с ним общались?
– Насколько я помню, некоторое время даже близко. Потом он впал в депрессию из-за какой-то девицы. Начал пить. Вы с ним отдалились и последние полгода почти не контачили.
– Странно… А я бывала у него в комнате?
– Наверняка бывала. Но не так часто, как у меня, – самодовольно улыбнулся Гена.
– Знаешь, я была уверена, что это моя комната. Почему так может быть? Я ведь вспоминаю лишь то, что действительно происходило.
– Не знаю. Это странно. Кстати, когда тебя увезли, твои ключи остались у меня. Я там ничего не трогал, только проветрил. Держи.
Фаина открыла дверь, два раза провернув ключ, и сразу же вспомнила, как проделывала это множество раз прежде. Комнату она тоже вспомнила, едва увидев. Замерла на пороге, рассматривая знакомые очертания, а Гена сказал:
– Ты же не против, если я тебя на время оставлю? У меня есть дела. Осваивайся тут заново… Я заскочу к тебе позже. Расскажешь, если вспомнишь еще что-нибудь.
Фаина кивнула и защелкнула за ним дверь. Постояла с минуту, глядя на внутренние замки и ожидая от них чего-то. Ничего не происходило. Внезапно она поняла, что без Гены поблизости чувствует себя уязвимой и ждет опасности. Успокаивало то, что его комната всего в паре метров. И если громко произнести его имя, он услышит и придет.
Разувшись нога об ногу, Фаина прошлась по комнате. Что-то было рассыпано по полу, отчетливо покалывая ступни сквозь тонкие носки. Наверное, врачи скорой зашли сюда в обуви, вот и занесли сора. Отыскав резиновые тапки, Фаина обулась и продолжила осмотр, восстанавливая свою комнату сантиметр за сантиметром.
Вот полочка, где всегда лежал ее штопор. И ныне там. Значит, она любила выпить. Но ни одной бутылочки спиртного не обнаружилось – даже там, где она всегда их хранила. А вот зеркало. Фаина с любопытством осмотрела себя, протерев поверхность от слоя пыли. Эти пышные темные волосы, слишком густые, и всегда испуганные глаза, как будто покрытые мутной пленкой… В голове пронесся намек на воспоминание: она стоит у этого зеркала и отрезает волосы по плечо. Наверное, ложный сюжет, стремящийся заполнить слепое пятно. Вадим Валерьевич предупреждал об этом. Волосы-то вот они, никуда не делись.
Все так же стоя у зеркала, она изобразила несколько разных эмоций, внимательно глядя на себя, чтобы вспомнить, как выглядит ее лицо, когда она испытывает радость, удивление или страх. Затем решила, что это слишком странное занятие, и взгляд ее упал на йо-йо. Она взяла в руки блестящую красную катушку с золотыми драконами, сделала несколько пружинистых движений – получалось у нее отлично, ловко. Ей вспомнилось, как она могла часами ходить по комнате с йо-йо, обдумывая что-нибудь серьезное. Безделушка помогала ей сконцентрироваться и принять верное решение. Или успокоиться, если шалили нервы.
Отложив йо-йо, девушка робко села на край незаправленной кровати. Под руками перекатывалось что-то напоминающее засохшие хлебные крошки. Поймав одну из них, Фаина поднесла к лицу. Это был песок – крупные жесткие зернышки, полупрозрачные, с бурыми вкраплениями. Наверняка такие же, как на полу.