мои вопросы. И не пытайся установить здесь контроль – вспомни, чем это закончилось в прошлый раз.
Фаина нервно усмехнулась, припоминая множественные уколы в темноте. Волоски на шее зашевелились.
– Знаешь, поначалу я думала, ты обыкновенный засранец. В общежитии таких полно. И с каждым годом подселяют новую порцию. Но ты оказался засранцем с осложнениями. Не понимаю, почему никто, кроме меня, не воспринимает всерьез твое поведение. Не надо так на меня смотреть. Я-то хорошо понимаю, что все эти странности напрямую связаны с тобой.
– Какие странности? – спросил Ян скорее для проформы. Его голос звучал уже с откровенной насмешкой.
– Если бы все кончилось на исчезающих в самый неподходящий момент предметах, а также на глюке турникета, я бы еще закрыла глаза. С кем не бывает. Но ты перегнул палку. Ты ведь не умеешь по-другому, да? Только в крайности. Либо не видеть меня в упор, либо выставлять перед всеми чокнутой, включая меня саму. Сначала история с той девушкой на улице, потом ты проникаешь в мою комнату, читаешь мои записи… Я перестаю ощущать сладкое после тех твоих слов на кухне, что тебе надоело, как я к себе отношусь, и да, ты чуть не убил меня дрелью! Это уже перебор, тебе так не кажется?
Ян не выдержал и поперхнулся чем-то, напоминающим собачий лай. Фаина строго посмотрела на него. У нее дрожали пальцы, но она их прятала. Психологически тяжело высказывать что-то человеку с таким взглядом. С глазами давно умершей рыбы.
– На счет дрели – это была лишь твоя выходка и ее последствия. Но с чего ты решила, что я причастен к остальному?
– Я это знаю.
– Откуда?
– Да просто я не слепая, – с нажимом проговорила она. – В отличие от всех.
Такой ответ удивил Яна. Девушка действительно оказалась опасной. Слишком наблюдательна. Слишком доверяет интуиции. Такую, как она, трудно убедить в том, что она сходит с ума, и все происходящее – плод ее фантазии. Но Ян и не таким хребет ломал. Ему и покрепче орешки попадались, но его клыки пока что справляются с этим делом и раскалывают даже прочную скорлупу.
Он оторвался от двери и приблизился к ней, пока она рассматривала статуэтку Сфинкса на столе, делая вид, что не боится его. Но Ян чувствовал ее страх. От нее фонило ужасом, клубы его разбегались по полу полупрозрачным дымом. Странное дело, что ей удается держать себя в руках так долго.
– Ты и твои друзья считаете меня лицемером, не так ли?
Вопрос прозвучал совсем не по теме, это выбило Фаину из колеи. Она слегка отшатнулась от напора медово-зеленых глаз, но это не помогло. Ян не требовал ответа, он констатировал, нарушая идеальный сценарий разговора, который она придумала.
– С чего ты это взял?
Невозмутимости в ее голосе мог позавидовать кто угодно. Не хотелось, чтобы Ян узнал, будто они с друзьями обсуждают его за спиной. Сейчас, один на один, это было бы лишним. Фаина вознамерилась вывести на чистую воду этого сукиного сына, а значит, нужно ему подыгрывать и как можно чаще прикидываться дурой.
– Так что за прозвище вы мне присвоили, позволь узнать? – вкрадчиво спросил Ян.
Он будто и не слышал Фаину. Гадкая насмешка всезнания плясала в его бесовском взгляде. Он затеял нечто, после чего Фаина заречется вновь входить в эту комнату. И теперь, утвердив план действий, он подбирался к кульминации с тем же удовольствием, с каким можно поглощать хорошо прожаренный кусок мяса. По кусочку. Неторопливо. Разбавляя вином сильный вкус специй.
– Хамелеон?
Девушку передернуло, как от удара током. Он не мог этого знать. Не мог где-то услышать. Остается только одно – он это прочитал.
– И ты согласна с этим наблюдением, как я понимаю.
Фаина ощутила неприятную рябь в желудке. Первый симптом тошноты и следующей за нею мучительной рвоты. Она все еще не понимала, что ей сказать, чтобы это прекратилось. Он снова читал ее блокнот. Нужно отвадить его рыться в чужих вещах и вмешиваться в чужие жизни, как бы он это ни проворачивал.
– Ты и не представляешь, насколько права. Хамелеоны меняют цвет кожи, верно? – осклабился Ян, – Вот и смотри на меня.
Грубый толчок заставил Фаину подчиниться гравитации. Истощенное тело девушки наткнулось на преграду, с деревянным стуком преодолело ее и опрокинулось на кровать. Девушка скривилась от боли и попыталась дотянуться до ушибленной области с обратной стороны колен. Одеяло под нею смялось. Выпрямляя ноги, она беспомощно задергалась на постели, как делает крупная рыба, оказавшись на льду и стараясь вновь достичь проруби. Ее попытки подняться привели в движение стоящую рядом тумбу, и стакан с водой опрокинулся на пол.
Задорный звон позволил Фаине сконцентрироваться на происходящем, будто вместе с тонким стеклом треснула и разбилась удушающе прочная оболочка паники. Конечности окаменели, тело не подчинялось простейшим командам, неуклюже ворочалось в зыбучих песках толстого одеяла. Подняться не удавалось. Нечто незримое удерживало ее на месте, как бы они ни изворачивалась.
Фаина отыскала взглядом единственного, кто мог быть виновен в происходящем, и прекратила дергаться, расширив глаза. Ян неспешно расстегивал последнюю пуговицу на рубашке. Полы ее разошлись, полосой обнажая безволосую упругую грудь и плоский живот. Затем руки его опустились, и он замер, глядя безо всяких эмоций.
Фаина была дезориентирована. Щеки горели, будто кто-то заставил ее наклонить голову над ведром свежесваренной картошки. Мозг не знал, как реагировать на происходящее, не успевал анализировать события и выбирать стратегию поведения. Фаине хотелось смеяться и рыдать одновременно. Но тут нечто, чему нет места в реальности адекватного человека, стало происходить в 405-ой комнате, и Фаина поняла, что это – последний рубеж ее психики, который она вот-вот перешагнет. И ничего уже не будет, как прежде.
Видимые участки кожи молодого мужчины менялись. Небольшие очаги в районе шеи, ребер и паха стремительно багровели, разрастались и сращивались. Несколько мгновений спустя кожа Яна выглядела так, словно ее тщательно покрыли слоем карминовой краски. Вытянутое лицо изменилось: губы потерялись на красно-пурпурном фоне, оставив на своем месте тонкий черный разрез; лоб и скулы блестели, словно свежее мясо, натертое паприкой; глубокие впадины сделали глаза еще более выразительными, подчеркнули пропасть, которая крылась в них. Это были глаза величественного лжеца и неумолимого торговца смертью.
Фаина потеряла чувство реальности и старалась не шевелиться. Была абсолютная уверенность в том, что она не спит, а значит, всему этому можно найти рациональное объяснение. Как ни странно, пока что это объяснение не желало осенить разум, бьющийся в конвульсиях. Главное – не двигаться. Если не делать резких движений, хищник не нападет. Так всегда говорил отец. Раньше эта схема работала безотказно. На охоте. С животными.
Ян расхохотался, мышцы на его изменившемся лице загуляли пугающе новым образом, и вот тогда Фаина по-настоящему запаниковала. Ей хотелось уйти, но двинуться с места не получалось, а вынести эту фантасмагорию в здравом уме едва ли было возможно.
Рванувшись изо всех сил, девушка вскрикнула. Так кричит лишь тот, кто принимает смерть лицом к лицу и в последний миг жизни стремится показаться сильным. Постель почти отпустила Фаину, но горячее красное тело врезалось в нее и повалило обратно, плотно накрывая собой.
Не прекращая вырываться, девушка с ужасом поймала взгляд кого-то, издали похожего на Яна, прямо напротив своих глаз, хотя слезы и застили ей обзор. Он играючи стискивал ей то запястья, то шею, вдавливая в кровать своим весом, утробно рычал, имитируя смех, и никак не реагировал на удары. Кожа его лица, рук, груди и живота все еще была насыщенно красной, глянцевитой. Однако, соприкасаясь с телом и одеждой девушки, никакого пигмента не оставляла.
В этом смерче из плоти, ужаса и насилия быстро возник недостаток воздуха. Фаина сбавила темпы сопротивления, обессиленная борьбой, которая оказалась ей не по плечу. Пышущее жаром лицо наклонилось к ней, плотоядно разинув рот. Белые зубы и глазные яблоки пугающе контрастировали с насыщенно красной кожей.
– Где же теперь твоя проницательность? – спросил он, до хруста сжимая ее запястья.
Голос был прежний – голос соседа по общежитию, пусть и самодовольного ублюдка, но обыкновенного человека. Это немного успокоило Фаину. Она притихла, чтобы восстановить силы и нанести очередной удар, который поможет ей вырваться и сбежать, но не успела. Дыхание всех сладострастников грешного мира коснулось ее щеки, чтобы незамедлительно впиться в плененные губы. Фаина замычала, испугавшись того, как горяч и влажен был рот, алчущий ее согласия. Ян упивался обездвиженностью жертвы, наконец-то он мог проявить всю власть и жестокость, на которые способен.
Прелюдия имела все шансы превратиться в стокгольмский синдром, слишком настойчив и заразителен был этот напор, слишком давно у Фаины не было мужчины, который вожделел бы ее так же, как Ян (если это все еще был Ян). Но внезапно она словно вынырнула из-под воды, очутившись на кровати в своей комнате.
Она долго и сипло откашливалась, зажмурив глаза так, что веки, казалось, вот-вот порвутся от напряжения. Спазмы стискивали ей горло, как если бы она долго находилась на большой глубине и чуть не утонула. Но воды в глотке и легких не было – наоборот, испепеляющая сухость. Даже хуже, чем при повышенном сахаре, когда пустыня во рту – ежедневная норма. Но сейчас все иначе. Что-то было не так прямо внутри, Фаина изо всех сил пыталась выкашлять это, но не могла.
Внутренности казались обожженными. Лишь через четверть часа это ощущение стихло. И девушка, наконец, пришла в себя. Гортань раздирало, голова налилась тяжестью, но это ничего. Нужно сконцентрироваться на чем-то, кроме болезненных ощущений, и тогда сознание прояснится. Физическую боль можно унять, если разум чист, но не наоборот – ты же помнишь это, Фаина?
Для начала девушка восстановила дыхание и осмотрелась. Она действительно находилась в своей комнате, в своей постели. За окном притаились глубокие сумерки, но быть этого никак не могло. Когда Фаина направилась к соседу, на часах было около трех, самый разгар солнечного дня. Как же она оказалась у себя? Почему прошло столько времени? Может, она потеряла сознание, а Ян отнес ее сюда? Фаина вспомнила, как ко