– Я понимаю. Я все понимаю. Я – не ра-бо-то-спо-соб-на.
– Сейчас нет. И я не понимаю, что происходит. Раньше ты пила, но это можно было решить временем. Ты приходила на работу с перегаром, но я отправлял тебя отоспаться, и потом все было окей. Что мне сделать сейчас, чтобы снова увидеть прежнюю Фаину?
Девушка нервно засмеялась.
– Тебе нужно вернуться в прошлое и заставить меня съехать из общежития.
– Так все дело в этом? Тебе нужно переехать? Давай я помогу тебе в этом, если дальше ты будешь работать по-прежнему.
– Нет, нет, нет. Он меня не отпустит. Я знаю. Не отпустит.
– О ком ты говоришь?
Фаина отрицательно замотала головой, подавляя улыбку сумасшедшего.
– Ублюдок, – заявила она вдруг, сцепив зубы, и взгляд ее изменился до неузнаваемости. – Ненавижу.
– Меня?!
– Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Степе стало душно. Чтобы понять, как дальше поступить, ему нужна была тишина. Хотя бы пятнадцать секунд тишины, чтобы принять адекватное решение. Он снял пиджак и ослабил галстук.
– Фаина, я так понимаю, ты не сделала того, о чем я тебя просил. В последнее время ты ни хрена не успеваешь, зато допускаешь до хрена ошибок. Отчеты, составленные тобой, в них целая прорва неточностей! Мы можем понести убытки из-за тебя. На нас могут подать в суд за дезинформацию. Понимаешь, что я говорю?
– Ты увольняешь меня?
– Нет! Я не хочу тебя увольнять. Должен бы, но не хочу. Однако я сделаю тебе суровый выговор. Я хочу, чтобы ты поняла. Во имя субординации и справедливости я обязан тебя наказать. Если я этого не сделаю, остальные сотрудники, наблюдавшие за твоим поведением, станут вести себя еще хуже. Я потеряю их доверие и уважение. Я этого не хочу.
– Я тебя очень уважаю. Это правда.
– Я знаю. Поэтому лишаю тебя премии в этом месяце. И передаю отчеты, над которым ты работала, Любе. Ты меня слышишь?
– Да, Степа.
– А теперь я хочу, чтобы ты поехала домой и отоспалась. Отдохни как следует, потом возвращайся. Разберись со своими таблетками, почитай о побочке. К врачу сходи, не знаю. Я даю тебе два дня отгула. Сделаю вид, что ты тяжело больна. Все, уходи.
– Почему ты меня не уволил?
– Так тебя уволить надо? – улыбнулся Степа, поправляя галстук.
Непосредственная Фаина с вопросами ребенка, ну как он мог не умилиться ее прямоте?
– А разве я этого не заслуживаю?
– Ты, Фаина, – он помог ей подняться на ноги, – заслуживаешь отдыха. Вот езжай домой и посвяти этому все свободное время. Стой, вот, держи салфетки. Вытрись.
– Зачем?
– У тебя же вода. Тут. И тут.
– Точно.
Фаина вышла из кабинета, обтирая лицо и волосы. На груди было темное пятно, но это волновало ее меньше всего. С трудом верилось, что она так легко отделалась. Не хотелось возвращаться в общежитие, но очень клонило в сон. Пока она ехала домой, у нее перед глазами снова и снова прокручивалась одна и та же сцена: Ян выходит из душа и проходит мимо нее. Вновь выходит и вновь идет мимо. Стоп. Заново. Стоп. Опять. Она решила, что как только приедет домой, найдет свой блокнот и прочитает стих. Или, может быть, лучше попросить Яна вновь процитировать его?
Глава 17, в которой Фаина совершает необратимый поступок
«В тот вечер, на той сцене, под тем черепом я почувствовал свою запредельную близость ко всей Вселенной, но одновременно и жуткое одиночество. Я впервые задумался, стоит ли жизнь всех тех усилий, которые требуются, чтобы ее прожить. В чем именно состоит ее ценность? Почему так ужасно стать навсегда мертвым, и ничего не чувствовать, и даже не видеть снов?»
Джонатан Сафран Фоер – «Жутко громко и запредельно близко»
Чтобы наказать себя за безответственное отношение к единственному источнику дохода, за то, что подвела брата и выставила себя в дурном свете перед коллегами и перед Степой, Фаина пошла домой пешком. Было ощущение, будто мозг воспалился и пульсирует, стремясь расколоть черепную коробку, и его следовало проветрить, как раскаленный процессор, что нуждается в вентиляции. Язык комком шерсти свалялся во рту.
Стояла замечательная погода – прохладная, но солнечная, с небольшим ветром, иссушивающим последние лужицы старого снега. Зима сдавалась с трудом, то и дело устраивая новый мелкий снегопад в мартовские дни. Было свежо, и воздух пах чем-то неощутимо приятным, должно быть, это запах обновления, воскрешения природы и самой жизни, которым обычно пропитаны первые недели весны.
Фаина дышала как можно глубже, надеясь, что это поможет ей исцелиться. Всегда верилось, что долгая прогулка на свежем воздухе, молочно-голубое небо и ясный свет солнца благотворно влияют на нервную систему. Фаине требовалось найти успокоение хотя бы на время. Реальность стала как никогда тяжела. Отягощали ее множество мелких проблем, которые вкупе порождали одно большое нежелание находиться в этом мире и что-то решать.
Можно ли вычленить среди клубка маленьких змей лишь одну, что жалит больнее остальных? Одну, чьи крошечные клыки самые ядовитые? Фаина знала, что можно. Но ей не хотелось омрачать приятную прогулку мыслями о том, кто впрыскивает отраву в ее жизнь, вместе с тем вызывая сильное привыкание. Исчезни он, многое бы изменилось? Сейчас кажется, что да. Но потом выяснится, что он был всего лишь поводом для жалоб на жизнь, громоотводом. Тарой для сбора печалей, концентрации их в едином месте и в единое время.
До вчерашнего вечера Фаина не могла и допустить мысли о том, что ее коснется чувство слепой ревности. Тем более – к этому жуткому персонажу, причинившему ей много неудобств и душевных волнений. Если подумать, какое право она имеет ревновать его? Почему это чувство не просыпалось, когда Ян менял партнерш два раза в неделю? Почему раньше ей было на все плевать? Как же Фаина скучала по тем временам. Но ведь очевидно, что ничего уже не будет, как раньше. Купол психической нестабильности навис над общежитием. Назревает что-то жуткое, Фаина знала это, как люди знают расписание своего автобуса.
Наконец, она устала обдумывать одно и то же. Окружающий мир никак не вязался с тем, что у людей, идущих по делам под этим великолепным небом, могут быть серьезные проблемы. Как порой хочется на время отключать способность думать. Фаина попыталась воспользоваться своим старым методом: представить все, что волнует ее, написанным на листке бумаги, мысленно скомкать его и выбросить, порвать или сжечь. Дополнительно она отвлекала себя рассматриванием причудливых облачных выпуклостей и лиц прохожих. Пару раз Фаина споткнулась и чуть не упала, разглядывая облако-черепаху в шляпе или облако-слона на задних лапах с яблоком в хоботе.
Фаина вспомнила о Миле – любая долгая прогулка ассоциировалась в первую очередь с однокурсницей. Та давно не выходила на связь. Они не общались с того дня, как Мила увидела Яна и позволила ему себя «загипнотизировать». Может быть, оно и к лучшему. Чем дальше Мила от Яна, тем безопаснее для нее, и тем спокойнее Фаине.
Девушка зашла в сеть и проверила аккаунты подруги. Оказалось, Милы давно не было онлайн. Это уже подозрительно. Обычно она проводила в интернете все свободное время – много общалась, выкладывала стихи, слушала музыку. Фаина нахмурилась. Что могло случиться? Мила решила прервать контакты с нею? Махнула спонтанно в горы, где нет связи? Уехала «к бабушке в деревню»? Попала в больницу? Ушла в «депрессию»? Можно было придумать еще десяток вариантов, но ее прервали.
– Фаина! Ты что, уже с работы возвращаешься?
Девушка остановилась и осмотрелась. Оказывается, на автопилоте она уже подошла к студгородку. В паре метров от нее стояла Даша и улыбалась, придерживая волосы от порывов ветра.
– Фаин, ты в порядке? – насторожилась она, присматриваясь к соседке и ее отсутствующему виду.
– Да. Да. А… который час?
– Почти три. Идем внутрь?
Фаина кивнула, и Даша, приобняв ее, повела по направлению к корпусу. Когда они поднимались по лестнице, Фаина резко остановилась.
– На что это похоже?
– Что именно? – не поняла соседка.
– Ты же… видишь это пятно, где краска отвалилась?
– Ну, да. Оно тут, сколько я себя помню.
– Тебе ничего не напоминает это пятно?
– Оно должно мне напоминать что-то, кроме того, что здесь давно не было ремонта?
– Да. Визуально. Может… ну, знаешь, какой-нибудь зверь. Или цветок.
Даша странно посмотрела на нее, затем на стену, приподняла брови, будто бы одновременно удивляясь и извиняясь.
– Фаина, я не уверена, что…
– Просто скажи, что приходит тебе в голову.
– В том и дело, что ничего. Это же просто отколотая от бетона краска.
– Черт возьми, неужели ты не видишь здесь улитку?! Вот панцирь, вот тело, вот глаза на палочках.
Даша честно пыталась увидеть улитку, даже несколько раз наклоняла голову то влево, то вправо, хмурилась, щурилась, вытягивала губы трубочкой, приседала.
– Скорее, это не улитка, а… какая-то клякса. Фаин, тебе точно надо отдохнуть. Приходи сегодня ко мне, посидим с девчонками. Обещаю тебя накормить.
– Без меня не обойтись?
– Нам нужен кто-нибудь не от мира сего, для полноты картины.
Фаина печально вздохнула и покивала. Оказавшись в своей комнате, она сразу же легла спать. Ей снилось, что она смотрит сверху, как одна нога в старом ботинке прыгает по дороге, где множество нефтяных пятен, и каждое напоминает ей что-нибудь. Фаина так и не поняла, была ли это ее нога или чья-то еще, и почему тогда остальная ее часть выше щиколотки была стерта, как и все тело. Проснувшись, она не ощущала себя отдохнувшей, несмотря на то, что проспала до восьми вечера. Но хотя бы жажду удалось усмирить, вернув языку прежнее состояние.
К половине девятого в комнате Даши собрались все, кроме Наташи. Ее решили бойкотировать, пока она не сделает что-нибудь со своим настырным поклонником.
– Она не сможет ничего сделать, – заявила Фаина, пережевывая большую куриную котлету. – Он же мент. Ваш бойкот ничего не даст. Он ей бровь разбил.