В тот день она начала медленно раздваиваться. Одна ее часть все еще доверяла Инессе Дмитриевне и находила в нынешних событиях подтверждение всему, о чем предупреждала психотерапевт; эта часть Фаины свято верила в возможность изменить жизнь к лучшему, если приложить усилия и не оглядываться назад. Другая ее часть отчаянно рвала цепь, чтобы вернуться в прежнее состояние непрерывной паранойи и болезненного страха, апатии и безнадеги. Эта часть уверяла ее, что, меняясь, Фаина утрачивает себя, теряет свою истинную сущность, а этим путем не достичь гармонии с миром, не исправить собственную жизнь. Пока она притворяется, что проблема решена, что она стала другой, пока она закрывает глаза на очевидное в пользу логичного, ничто не может наладиться.
Остатки былой Фаины, которую в клинике оголили, как провод, содрали «экзистенциальную кожу» со всего тела, остатки той Фаины, которая была уникальной, агонизировали, но не умирали окончательно. Новая Фаина, стремящаяся изменить привычный образ жизни, пока не ощущала готовности уничтожить все то, что росло в ней, крепло и развивалось годами. То, что делало ее самой собой, заставляло многих смотреть на нее с долей презрения, сочувствия и опасения, и только в единицах вызывало восхищение, способность принять девушку в истинном виде, несмотря на все странности. Эту совокупность черт характера нельзя было описать словами – все равно что пытаться написать шедевр, окуная кисть в помойное ведро. Лишь сухому научному языку удалось емко диагностировать то, что таилось в Фаине и мешало ей жить.
Мысли об этом измучивали, лишали энергии. В постель девушка легла обессиленной, но списала усталость на полный рабочий день и груду дел, от которых успела отвыкнуть. Внутренняя борьба, еще более сложная, чем ранее, разбухала в ней как ударная волна от столкновения двух реальностей: той, что ей внушили в лечебнице и которой надо было следовать, и той, что ожидала ее возвращения здесь, в стенах общежития. И если первая была логичной, продуманной, рациональной и адекватной, как чистенькая операционная, где все лежит на своем месте, то вторая казалась мрачным подвалом, в котором безумный маньяк расчленяет трупы в условиях жуткой антисанитарии.
Фаина из прошлого, психически нестабильная фантазерка, склонная к шизофрении и галлюцинациям, жаждала заполучить права, вновь оказавшись в привычной среде, а не в белых палатах, где очень просто стать нормальным, пока тебя не окружают те же вещи и люди, что и каждый день. Фаина из настоящего сопротивлялась и игнорировала все странности своей жизни, словно щитом прикрываясь аргументами и опровержениями Браль, охотно воскрешая их в памяти. Ей хотелось стать нормальной навсегда, и сейчас ее оснастили необходимыми силами для очередной попытки. Но получится ли? Или страх утратить себя – ту впечатлительную, молчаливую, с развитым воображением девочку – вновь пересилит все остальное?
Глава 23, в которой Фаина попадает в западню
«Когда я представлял себе черта, я легко мог вообразить его идущим по улице, открыто или переодетым, или где-нибудь на ярмарке или в трактире, но никак не у нас дома».
Герман Гессе – «Демиан»
Начало новой жизни ознаменовалось притоком первокурсников, которые стремились заселить свободные места, образовавшиеся после некоторых съехавших. Этаж наполнился нескончаемым гомоном, смехом и шумом, свойственными любому переезду. В блоке стало повеселее – новые люди оживили и развеяли тягостную атмосферу лазарета со смертельно больными и смертельно уставшими от всего происходящего людьми.
Новоиспеченные студенты вели себя несдержанно, обладали наивным взором, но острым языком, пристрастием спорить и затевать полемику по любому поводу, навязывать свою компанию вечно недовольным и ворчащим аборигенам, собираться по вечерам и громко смеяться, когда местные мечтали о тишине и покое.
«Свежее мясо для нашего монстра», – размышляла Фаина, наблюдая за ними, и смиренно вздыхала, не в силах здесь что-то исправить. Еще хорошо помня школьную пору, первокурсники перемещались стаями и все делали сообща: ходили в магазин или стояли в очереди в душ, стирали белье, готовили на кухне. Они и по манерам оставались школьниками, шумными и несерьезными. Вот, кого жизнь пока не успела потрепать. Но это ненадолго. Из детской безобидной сказки судьба забросила из в сказку для взрослых, сюда, где есть такой, как Ян. В этом им не позавидуешь. Они ведь абсолютно не подготовлены к этому приключению.
Фаина качала головой, чувствуя себя старым морским волком, прожженным жизнью. Теперь она видела кого-то более инфантильного, чем она, и черты, о которых говорила Браль, словно пропадали в ней самой. Наблюдая за этими все еще детьми, которым пора бы уже вести себя серьезнее, она проводила между собой и ними неосознанную параллель и не находила в себе былого желания вновь побыть ребенком.
Радовало одно чудесное обстоятельство – к Фаине никого не подселили. Хотя новый комендант должен бы уже узнать, что в комнате она проживает одна, и лишь по старым документам, сфальсифицированным благодаря коробке шоколадных конфет и бутылке шампанского, там живет еще одна девушка, которая давно покинула это место и не выходила на связь, потому что ее жизнь наладилась. Несколько раз новоприбывшие пытались заговорить с Фаиной и разузнать, живет ли она одна в комнате, рассчитанной на двоих. Девушка, понимая, к чему идет дело, избегала контактов. Оставалось надеяться, что затерявшуюся правду не разворошат, позволив ей и дальше наслаждаться одиночеством.
Пока первокурсники обживали свои комнаты, менялась и обстановка на этаже. Во-первых, почти перестала показываться на глаза Наташа. Непонятно было, продолжается ли их с Яном связь, ставшая очевидной для всех с тех пор, как по утрам девушку видели крадущейся к себе из комнаты любовника. Или Ян уже порвал с нею со свойственной ему внезапностью и жестокостью, или они выбирали другие места для свиданий, или сами свидания стали реже. Гадать Фаине не хотелось – это было противно во всех отношениях. Забавно, что прежний настойчивый ухажер Наташи не казал и носа в общежитие с того самого случая. Что же такого Ян сказал ему тогда? И, что еще интереснее, сделал ли он это ради Наташи?
С Дашей так и не удалось поговорить по душам. Девушка стала сама не своя – от прежней жизнерадостной умницы с горящими глазами и пытливым умом почти не осталось следа. На глазах у всех она теряла жизненные силы, стала апатична, молчалива, взгляд ее вечно любопытных глаз постепенно затухал, блекнул. Никто не понимал, что с нею происходит и как это остановить. Беседы не помогали. В конечном итоге Даша начала избегать каких-либо разговоров о своем самочувствии или настроении, уверяя соседей, что с нею все в порядке. Гене это очень не нравилось. А Фаина, наблюдая за увядающей подругой, видела в ней былую себя. Это ведь именно Даша раньше старалась приободрить ее, развеселить, разговорить, понять. Теперь они словно поменялись местами.
Единственное, чем можно было объяснить ее хандру – влияние Яна. Либо она тайно влюбилась в него и страдает, либо у нее начались изменения в физическом здоровье, которые, конечно, абсолютное совпадение и к Яну никакого отношения не имеют. Гене же стало легче, он все еще боролся с недугом, да и Арина вскоре вернулась из больницы, слабая после операции, но все-таки идущая на поправку.
Девушки пытались возродить традицию былых вечерних посиделок, пусть и не в полном составе. Брать кого-то из новеньких никто не горел желанием. Хотя в каком-то смысле теперь и Фаина казалась им «новенькой». По многим параметрам она изменилась, стала более понятной и человечной, но в общем смысле все еще оставалась собой. Словно ребус, решение которого призрачно замаячило на горизонте. Однако все понимали, что в случае с Фаиной ребус не имеет решения, даже если тебе кажется, что ответ уже где-то рядом. Как априори недоказуемая математическая теорема.
Да, она стала более общительной, много рассказывала и задавала вопросы, что раньше тяготило ее. Порой ей удавалось удачно пошутить, и, смеясь, соседки чувствовали облегчение. Радовало их и то, что Фаина стала следить за своим здоровьем, питанием и внешним видом. С последним пунктом они готовы были помочь в любое время и с большим усердием: научить грамотно ухаживать за кожей, делать маски для волос, правильно подбирать средства по уходу за волосами, одеваться так, чтобы выглядеть сногсшибательно, в целом, обучить всем женским премудростям, которые Фаина долгие годы обходила стороной.
После случая с Кириллом девушка сделала для себя некоторые выводы о женской привлекательности, и главный из них состоял в следующем: чем естественнее ты выглядишь, тем лучше. Как можно меньше косметики и одежды, как можно больше уверенности в себе и хорошего настроения. Настроив себя на эти установки, она спокойно жила дальше.
Редкие встречи с Яном в стенах общежития оканчивались одинаково – он либо бросал на нее многозначительные взгляды, либо пытался заговорить, но в обоих случаях Фаина игнорировала его. Странно, что он не предпринимал попыток обойтись с ней более жестко, как это бывало ранее. И никаких новых чудес или намеков на сверхъестественное с его стороны не происходило. Вскоре он словно бы подзабыл о девушке, которую так любил донимать ранее, и все свое внимание переключил на «свежее мясо». Фаина могла вздохнуть с облегчением, надеясь, что так продолжится и дальше, и ненасытный аппетит Яна не доберется до нее, довольствуясь легкой добычей.
Взаимоотношения с коллегами продолжались в прежнем ключе. Оттепель была постепенной и не успевала раздражать или вызвать отторжение, желание сбежать, забиться в угол, где никто не найдет. Все развивалось своим чередом, спокойно и умеренно. Сотрудники не тревожили ее, если замечали, что она к этому не готова, и Фаина мысленно благодарила их за чуткость. Вскоре они научились по выражению ее лица определять, стоит ли пытаться завести с ней разговор или достаточно дружелюбной улыбки, и хватит на этом. Но проще всего для них (и сложнее всего для нее) были те моменты, когда Фаина заговаривала с кем-то из них первой. К концу недели она вновь ходила в магазин с программистом, но на этот раз они общались только на рабочие темы.