Уснуть не получилось. У этого человека нет совести, стыда и каких-либо моральных установок. Как давно Лиза бегает к нему? Кто еще у него в гареме? Омерзительно. Фаина чувствовала себя униженной, облитой помоями. Он просто добивается, чтобы и она стала его девочкой на побегушках. Готовой в любой момент явиться и ублажать его. Именно поэтому он то запугивает ее, то ведет себя спокойно и отстраненно, то игнорирует, то вновь проявляет пылкость. Это его метод. И он работает.
От ужасной догадки внутри шевельнулось нечто. То была даже не злость, а кое-что похуже – мумия прежней Фаины, забытая, запылившаяся, готовая вновь взять бразды правления в свои иссушенные руки. Новая Фаина оказалась слаба и ранима, не приспособлена к реальным условиям, ее время ушло. Последнее, что она могла сделать, дабы оправдать себя – это слезами увлажнить очнувшуюся мумию, вернув ей украденную жизнь и энергию. Фаина тихонько поревела в подушку, и только после этого ей удалось забыться болезненным сном.
Глава 25, в которой Фаина завидует бабочке
«…демоны с попущения божьего обладают силою портить погоду, приносить людям всякого рода зло…»
Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»
Фаина распахнула глаза ближе к обеду. С опухшим от ночных рыданий лицом и небывалым чувством голода она тяжело приподнялась в постели. Боль в спине была просто невыносима – то ли тело затекло во сне от неудобной позы, то ли это естественные последствия очередной беседы с Яном тет-а-тет. Девушка с трудом поднялась, скинула с себя ночнушку и повернулась спиной к зеркалу, выглядывая из-за плеча. На лопатках красовались фиолетово-желтые пятна, размытые и нечеткие, словно акварельные разводы.
Фаина недовольно засопела и, хмурясь, стала с раздражением одеваться. Вытянулась к потолку, хрустнула позвоночником, размялась. Ночное оцепенение неохотно покидало закаменевшее тело. Распахивая занавески, она размышляла о том, что синяки становятся такого цвета где-то через неделю после появления. Но никак не на следующий день. А Ян здорово приложил ее к железной стене. Проявил чудеса гостеприимства.
Интересно, как много раз за все это время он мог бы убить ее, если бы не сдерживался? И каким образом это желание перерастает в зов плоти? Он поцеловал ее словно бы от безысходности. Потому что руки связаны. И переспать с нею – все, что он может себе позволить.
В комнату хлынул прохладный воздух, и Фаина немного постояла у окна, глубоко дыша с прикрытыми глазами. На завтрак хотелось чего-нибудь свежего, не успевшего заветриться в холодильнике. Например, салата из фруктов, политых несладким йогуртом.
Заставив себя не вспоминать о ночной встрече, об очередной безнаказанной выходке Яна, обо всем этом дерьме, которое комом подступало к горлу, она сбежала в магазин, концентрируясь только на одном ощущении – голод. Словно не ела несколько суток. Или накануне занималась тяжелым физическим трудом, а теперь организм требовал восстановить силы. Голод вел ее по улице, спазмами скручивал желудок. Что-то с нею было не так. Что именно? Какие-то внутренние схемы перестраивались. Нельзя было их увидеть или даже назвать, но они составляли механизм, который делал Фаину самой собой. И сейчас они со скрежетом меняли свою форму.
Девушка шагала по теплому весеннему переулку, прислушиваясь к себе. Восприятие мира приобретало прежние оттенки – как раньше, до лечебницы, до нелепой попытки стать «как все». Визуальные границы окружающего мира были размыты до тех пор, пока она не концентрировала на них внимания. Глаза видели только то, что ей хотелось видеть. Выхватывали из общей картины небольшие фрагменты – линии на ладонях, насекомое в воздухе, чью-нибудь красивую пуговицу на распахнутой куртке, потертости на собственных кроссовках, трещины в асфальте.
Аналогичное происходило со звуками. Шум городской жизни и ее обитателей для Фаины оставался едва слышимым фоном личных внутренних процессов. Рев автомобильных двигателей, гомон многоликой толпы – самые громкие звуки на улице – тускнели в сравнении с маховиком, который вращался в ее голове, обрабатывая одновременно слишком много информации в виде вопросов, догадок, воспоминаний (мнимых и настоящих), попыток связать все это воедино и проанализировать, создать алгоритм, выстроить систему. Однако временами, очень редко и по неизвестным признакам, мозг вычленял из общей звуковой дорожки нечто определенное. Например, всплеск воды в луже от касания детского резинового сапога. Или легкий звон колокольчика на входе в сувенирную лавку. Или асфальтодробилку где-нибудь на соседней улице. Или капель кондиционеров, которыми, точно крупными бусами, увешаны новостройки.
Складывалось впечатление, что Фаина находится в полутрансе, и это стандартное состояние, в котором ей удобно существовать: мозг переходит в спящий режим и реагирует только на определенные раздражители, соотнося со своими потребностями. Однако иногда в этот раздел случайно попадает и всякий сор. В итоге Фаина не слышит и не замечает вещей очевидных, зато видит и ощущает то, на что окружающие на обратят внимания и пройдут мимо.
Но не обо всем этом размышляла Фаина, бредя по улице. Маховик с натужным скрежетом перемалывал воспоминания о вчерашнем поцелуе – каким он был ласковым, влажным и волнующим. Если в тот день, когда Ян швырнул ее на кровать и поменял цвет кожи, все было не сном, получается, они целовались уже дважды. И как не похожи меж собою эти два раза. Тогда, возможно, один из поцелуев и правда придуманный. Какой?..
По пути к продуктовому повстречался Кирилл. Заметив его издалека, Фаина сначала не поверила глазам, затем ускорила шаг. В одной руке парень нес большой непрозрачный пакет с красной буквой, а другую прижимал к груди. Она была в гипсе, болталась на марлевой повязке через шею.
– Привет, что это с тобой?
– Здравствуй, да ничего особенного, – дружелюбно улыбнулся Кирилл. У него было хорошее настроение, что сильно диссонировало с внешним видом.
– Как ты умудрился? – предчувствуя дурное, спросила девушка.
– Это мы с Яном повздорили из-за тебя, – Кирилл даже не собирался утаивать правды, отчего Фаину бросило в жар.
– Что ты говоришь? Ян тебе… руку сломал?..
– Это мелочи, не переживай. Она очень скоро заживет. Был открытый перелом, много крови, знаешь… Неприятно, честно говоря.
– Ты в больнице-то был, Кирилл? Врач тебя смотрел?
– Конечно. Уже почти все срослось. Это ведь Ян сломал. А, ну ты же еще не знаешь. Как-нибудь потом поймешь. Обязательно поймешь.
– Господи, какой ужас… тебе больно?
– Уже нет. Но в сам момент перелома боль была ужасная. Я чуть сознание не потерял. В больнице сказали, что у меня был болевой шок. Ян постарался, чтобы мне было максимально больно. Однако сейчас это не имеет значения. Главное, что мы во всем разобрались, и свое наказание я получил. Теперь совесть меня не мучает.
– Наказание за что?
– За то, что трогал тебя. Не сдержался, поддался влечению.
– Кирилл… это ведь я ему рассказала. Со злости. Прости… Прости меня! Я же не знала, что он сделает с тобой такое!!!
– Фаи-ина! – расхохотался Кирилл, словно бы они обсуждали нечто забавное, – да я еще легко отделался! Поверь. И ты ни в чем не виновата. Уже никто не виноват. Мы объяснились. Я все понял, он тоже.
– Тут, кажется, только я одна ничего не понимаю.
– Понимаешь. Ты тоже ВСЕ давно поняла. Зачем только сопротивляешься, неясно.
– Я слышала сегодня ночью, как стекло разбилось. Словно из окна выпал кто-то. Или это вы с Яном буянили? – лукавила девушка, прекрасно зная, что этой ночью в 405-ой Ян принимал гостью.
– Нет-нет, это не сегодня ночью случилось, а на неделе, пока ты отсутствовала. Кстати, где тебя носило? Ян себе места не находил.
– Кирилл, мне пора. Мне очень, очень жаль, что так вышло. Тебе стоит написать на него заявление и снять побои.
– Постой, Фай, – он робко придержал ее за локоть. – У вас с Яном есть какие-нибудь подвижки?
– В плане?
– Чем закончилось ваше последнее общение?
– Ну… вообще-то мы… с ним… знаешь, я не хочу об этом.
– Я тебя понял. Что ж, похоже, все уже близко.
– Что это – все?
– Скоро все прояснится окончательно.
– Я не уверена, хочу ли знать правду. Мне страшно, Кирилл.
– Поверь, это не имеет значения. Все эмоции и страхи, которые ты сейчас испытываешь, все это шелуха, и скоро она осыпется. Останется лишь самое главное.
– Знаешь, я… – Фаина коротко усмехнулась, – просто уже хочу, чтобы все закончилось. Меня это все вымотало.
– Тогда не сопротивляйся ему. Не усугубляй. Ты и так затянула.
– Что мне сделать, Кирилл? Дай совет.
– Приходи на спектакль. Он этого очень хочет. Он тебя выбрал.
Девушка покивала, вынужденная согласиться с тем, чего не понимала до конца.
– Поверь мне, – смилостивился Кирилл и добавил чуть тише, – все будет хорошо. Просто не упирайся и прими его. Это самое важное. Помни: все предрешено.
Он подмигнул ей напоследок и оставил одну. Фаина постояла еще немного, осмысливая услышанное и глядя внутрь себя, отчего взгляд ее сделался пустым. Когда удалось сконцентрировать внимание на чем-то конкретном, оказалось, она вот уж несколько минут смотрит в одну точку, а люди боязливо проходят мимо, огибая ее по дуге, стараясь не прикасаться. Вот так задумаешься в толпе и сразу попадаешь в ранг городских сумасшедших. Хотя Фаина давно могла считать себя почетным членом этой касты. Разве нет?
Между бетонной стеной жилого здания и раскрошившейся от времени лестницей, в пыльном углу блуждающий взгляд Фаины выловил бабочку. Ее легчайшие крылья, сотканные из цветной пудры, трепетали на ветру. Она была мертва, очевидно, совсем недавно, если только сейчас вокруг нее собирались муравьи, готовые как следует потрудиться. Фаина вздохнула и отвела глаза. Она завидовала бабочке, ведь ее страдания окончены. Этому цветастому листику все равно, что его собираются расчленить и съесть. Все это так естественно. Сильный пожирает слабого, живой – мертвого. Таков порядок вещей, и не Фаине менять его. Похоже, пора послушаться Кирилла и поддаться. Время стать бабочкой, которая уже никогда не сможет летать.