– Я боюсь, Ян. Я очень боюсь окончательно свихнуться.
– Ты правда думаешь, что этого еще не произошло? Ты даже не знаешь точно, реален ли я и все, что происходит с тобой последние месяцы.
– Мне кажется, я еще балансирую на грани.
– Тебе это кажется с самого начала, не правда ли? Сумасшедший никогда не поймет, в какой момент преодолел точку невозврата. Он не заметит ее. Однако все относительно. Многие вещи и события – не то, чем кажутся. И наоборот.
– Это просто слова, – горько усмехнулась Фаина. Ее чай закончился, и кружка давно остыла. – Опять твои загадки. Ребусы. Ты обложил меня ими с самого начала. Отсутствие конкретики и точных фактов на фоне того, что ты вытворял со мною – сводило с ума. Я захлебывалась в своих теориях. Одна хуже другой, они душили меня. Это было… невыносимо. Жить и не понимать, что вокруг тебя происходит, чем ты это заслужила, почему именно ты? Видеть и ощущать вещи, которые не должны происходить. В которые никто не поверит.
– Ты много страдала, Фаина, – Ян наклонил голову, прищурившись, и голос его приобрел ласкающие, нежные интонации. Девушка подняла на него глаза, полные горечи и отчаяния. Еще немного, и она бросится ему на плечи. – Я измучил тебя, я этого не скрываю. Было бы подло с моей стороны не признаться в этом. В какой-то момент ты стала моим главным развлечением. Я не заметил, когда и как это произошло. Чувства людей так постепенны и так незримы, а я слишком очеловечился среди вас. Тебе нужна конкретика? Сейчас я могу ответить на вопрос, который интересует тебя больше всего. Но нужно ли это? Подумай.
– Думаю, нет. Все-таки нет. Я не хочу знать, кто ты на самом деле. Точнее, я не хочу слышать то, о чем давно догадалась. Когда вещи произносятся вслух, это делает их бесповоротными и четкими. Молчание дает слабую надежду. И я оставлю ее себе.
– Надежду на благополучный исход? – печально улыбнулся собеседник и безупречной длиннопалой рукой заложил за ухо отросшие волосы, с прищуром глядя внутрь пустой кружки, будто опасался смотреть куда-либо еще.
Фаина промолчала. Судя по интонации, благополучный исход в их ситуации маловероятен.
– Ты такой… – прошептала она, – естественный и человечный. Внешне. Не отличить.
– Уже не только внешне. Я уподобился вам. Точно так же, как вы, совершаю глупости, предаюсь распутству и праздности, меняю свой характер на полярно противоположный, теряю над собой контроль и… испытываю разные вещи. К другим людям. В основном негативные. Но хотелось бы познать весь спектр возможного в моем положении.
Неожиданно для себя Фаина коротко всхлипнула и заплакала – почти беззвучно. По щекам текла теплая вода, горло сводило спазмами. Она закрыла лицо руками, и Ян дал ей время прийти в себя, ничего не предпринимая. В этот раз он был чертовски терпелив и тактичен. Искренность и слезы этой девушки странно повлияли на него. Если физическая боль Фаины долгое время была вкусна, то боль душевная отныне как будто вредила ему самому.
Ян не ожидал, что соседка проявит мудрость и настойчивость в беседе, последующей почти сразу за избиением. В этом была настоящая сила, которой обладала Фаина, о которой она не ведала. Ее действия, часто лишенные логики, были так естественны, что завораживали полным отсутствием фальши. Только животные, далекие от корысти и стратегий, полагающиеся лишь на инстинкты, могут вести себя так.
С непривычным трепетом Ян наблюдал, как Фаина, подавив рыдания, со свистом втянула воздух в последний раз и затихла, решительно вскинула голову. Ее глаза были красными, опухшими и блестящими, взгляд – пронзительный и острый. Он приготовился слушать.
– Чем бы ты ни был, я тебя больше не боюсь. Хочешь убить меня – убей скорее, останови мою агонию. Не можешь – так хотя бы перестань портить мне жизнь еще сильнее. Этим ты ничего не добьешься. Кем бы ты ни был… мне все равно. Молчи. Сейчас я говорю. Не трогай моих друзей и близких. Не трогай их. Они не должны мучиться из-за меня. Если свободная воля человека для тебя имеет значение, оставь меня в покое, я тебя прошу, я тебе приказываю именем бога, если он существует, и того креста, что я ношу на шее.
Ян едва заметно отпрянул, скривился.
– На твоем месте я бы не бросался такими словами в присутствии кого-то вроде меня. Но хорошо, я тебя услышал. Теперь послушай и ты меня. Ты не догадываешься, как тяжело мне приходится в тех рамках, которыми я должен себя ограничивать, чтобы находиться здесь. Я слишком многое сдерживаю в себе, дабы разительно не отличаться от вас, и не понимаю, как вы можете жить подобным образом. Если бы ты могла только представить, как много из того, что я привык делать, я сейчас делать не могу, ты бы поняла, что и твой перелом, и многое другое, что я хотел бы сотворить с твоим телом, входит в моем понимании в разряд вещей весьма несущественных. Выражусь яснее, чтобы ты могла осознать: несущественна для меня даже жестокая смерть детеныша любого существа, включая человека, что многих из вас приводит в оцепенение. По правде говоря, убить я могу и сам, не моргнув глазом – ребенка или взрослого, неважно. Так что сломать кому-то палец или даже руку – в масштабе мироздания – событие довольно обыденное. Я творил гораздо более ужасные по вашим меркам вещи. И, несмотря на все это, сейчас я прошу у тебя прощения. Заметь, я впервые делаю это за время пребывания здесь. Я перешел некоторую границу в общении с тобой, которую не должен был пересекать, но очень хотел. Я заслуживаю понимания хотя бы за то, что долго держался и не причинял тебе физического вреда. Ну, а потом… привычки и предназначение берут свое. Тем более, в случае с тобой. В какой-то момент, я и сам не заметил, когда именно, все пошло по накатанной. Так что я очень прошу не держать зла за мое поведение. Видишь, я как никогда откровенен с тобой. Скажи мне, что ты об этом думаешь? Со всей честностью, на которую способна.
– Тебе интересно, что я обо всем этом думаю? Я думаю, что я очень глупа, если не избежала твоего внимания, а, напротив, привлекла его. Хотя не раз видела, чем это заканчивается для девушек, и не планировала для себя чего-то подобного. Думаю, что нахожусь в безвыходном положении, куда сама себя загнала, и теперь не знаю, что мне делать, зависит ли что-нибудь от моих поступков. Думаю, что у меня до сих пор есть очень много вопросов, но не знаю, хочу ли слышать на них ответы, и вообще – сумею ли задать их правильно. Думаю, что ты чертовски странный с перепадами своего отношения ко мне. Думаю, что я просто хочу отдохнуть морально от всего этого дерьма, прежде чем начнется самое главное. Я не знаю, что это будет, но уверена, что оно состоится в ближайшем будущем. Какая-то финальная точка. Я думаю слишком много вещей одновременно, всех и не перечислить.
– Люди такие странные создания. И удивительные. Я полагал, что научился понимать вас, но чем больше слушаю тебя, тем менее в этом уверен.
– Почему ты не мог быть таким мягким, как сейчас, все время?
– Ответить на это сложно на данном этапе наших отношений. Возможно, позже ты узнаешь больше и все поймешь. Скажу лишь, что пробовал быть разным, подыскивая подходящую форму. Но, кажется, так и не нашел ее. Не понял, каково быть вами. А очень хотел бы.
– Кем бы ты ни был, но если ты живешь среди людей, веди себя по-человечески.
– Научи меня.
– Что? Я? Но я не… умею.
– Ты говоришь, сейчас я мягкий, но я не знаю, что означает мягкость. У меня не выходит отпустить тебя. Мне хочется, чтобы ты всегда была поблизости. Хотя бы то недолгое время, что мне осталось пробыть здесь. И я должен провести это время правильно. Мне нужно во многом разобраться. Я надеялся на твою помощь.
– После всего, что ты со мной сделал, ты ожидаешь от меня добра и понимания?
– А что такое добро? Что такое понимание? Как это ощутить? За все время, что я нахожусь среди вас, пока никто не проявил их ко мне.
– А ты этого заслуживаешь?
– Не знаю. Наверное, нет.
– Ты ведь вел себя, как ублюдок. Сам делал все, чтобы к тебе не испытывали светлых чувств. Только дурманом морочил голову девушкам, а сколько их было, таких же, как Мила? Сколько из них потом попыталось покончить с собой из-за того, что тебе стало скучно, и ты выбросил их?
– Дело не в скуке. Но сейчас я не буду это обсуждать. Хочу говорить только о тебе. Не об остальных.
– Конечно. Ведь они для тебя всего лишь «расходный материал». Ты требуешь добра и понимания от добычи, чья кровь навсегда на твоих клыках.
– Мы с тобой на многие вещи смотрим под разным углом, Фаина. Не забывай, кто я.
– Знаешь, я устала. Только подумаю, что с тобой можно найти общий язык и договориться, как вновь натыкаюсь на острый угол.
– А иначе и не будет.
– Чего ты от меня хочешь? Ты можешь сказать конкретно?
– Нет. У меня не получается сформулировать это желание. Но оно очень сильное. И требует, чтобы ты находилась рядом.
– Ты хочешь со мной подружиться? Общаться? Проводить время вместе?
– Скорее да, чем нет. Я хочу получить от тебя буквально ВСЕ, что ты можешь мне дать как человек. Однако мое постоянное присутствие поблизости может сильно навредить тебе. Не говоря уже о том, чтобы мы с тобой…
Фаину передернуло.
– Фаина, я прошу прощения за все, что делал с тобой все это время. О многом ты пока не догадываешься, но это было, и тебе пришлось испытать много боли из-за меня.
– И тебе действительно жаль? Ты раскаиваешься?
Ян молчал, слегка прищурившись. Кажется, ей удалось задеть его за живое. Она, наконец, поняла, где слабое место, и приготовилась метнуть туда копье.
– Тебе не жаль. И раскаяния ты не ощущаешь. Ты ни о чем не жалеешь. И извиняешься только потому, что так надо сделать, чтобы я остыла и не натворила глупостей. Например, не сбежала. Не так ли?
– Так. Абсолютно так. Но это вовсе не означает, что я не желал бы испытывать раскаяние. Об этом я тебя и прошу. Помочь мне почувствовать что-то, кроме самых примитивных отрицательных эмоций.
– Они дались тебе лучше всего? Ты не думал, почему именно они?