– А ты нет?
– Тебе больше не хочу.
Фаина подошла ближе и села за стол, за которым Ян готовил, видимо, маринад для мяса и параллельно что-то овощное. Он старался не глядеть на нее, но получалось у него плохо. Фаина рассматривала его без стеснения. Как напрягается шея и руки, когда палец давит на лезвие ножа, как ловко бегают пальцы, собирая нашинкованные кубики или дольки. Он делал все слаженно и ровно, будто всю жизнь этим занимался. Неужели он во всем так хорош, за что ни возьмется?
– Ты хочешь сделать мне больно?
Ян на мгновение остановился.
– Ты имеешь в виду сейчас? Нет. Возможно, нет. Я не уверен.
– Что это с тобой сегодня?
– Со мной? – он удивленно выгнул бровь, – еще никто меня о моем настроении не спрашивал. Это для меня в новинку.
– Сегодня ты больше похож на простого парня, чем обычно.
– Это потому что я рядом с тобой. Но тебе ли не знать, как переменчив мой нрав? – заметил Ян и с удвоенной силой стал разделывать мясо.
Фаине показалось, что еще один неосторожный вопрос, и она его спровоцирует. Может быть, он сейчас изо всех сил старается ради нее, сдерживается, чтобы побыть рядом, потому и не прикасается к ней. Может быть, на самом деле он хочет ее разделать, а не мясо на доске. И сожрать. Это существо может шутить и смеяться, а через минуту держать острие у глаза жертвы. Абсолютная непредсказуемость.
Ян издал довольно громкий смешок, словно подумал о чем-то очень забавном, и Фаина нахмурилась.
– Нет, мысли твои я не читаю, – предугадывая ее вопрос, ответил сосед, – но я очень ясно могу себе представить, о чем ты сейчас думаешь. Это меня и веселит.
Он потянулся через стол, сжимая что-то в руке. Сначала она отпрянула, но, увидев его глаза, решила довериться и подалась навстречу.
– Открой рот.
Фаина приоткрыла губы, принимая кусочек яблока в корице, а Ян словно забылся, едва скользнул пальцами по ее губам. Она не решалась начать жевать, пока мужчина стоял с протянутой к ее лицу ладонью, будто оцепенел. Момент неловкости заморозился, Ян как будто завис. Фаину спас вскипевший чайник. Сосед выключил его и налил кипятка в две большие кружки, бросил внутрь пакетики.
– Спасибо. Так что ты будешь готовить? – спросила она, пытаясь усмирить ускорившееся сердцебиение.
– Мясо. Овощи. Как обычно. Тебе такое полезно. Как, кстати, ты себя чувствуешь в последнее время?
– О, ты о диабете? Нормально. Вполне. Иногда бывает спонтанная жажда, но это ничего. Она как маячок. Если появляется, значит, я что-то сделала не так.
– Я же говорил, что стоит отказаться от сладкого, – напомнил Ян, облизывая нож. – А ты сопротивлялась. Как и всегда. Неважно, права ты или нет, знаешь, в чем дело, или не понимаешь до конца. Ты сопротивляешься, будто бы на всякий случай. Это твой главный алгоритм, и он всегда безотказно срабатывает. В этом вся ты.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Может, вместе приготовим и пообедаем?
– Вместе? – уточнил он. – Вместе. Я еще ни с кем вдвоем не готовил.
– И ни с кем не делился тем, что приготовил.
– Да. Это так. Ты заметила даже это? – Ян словно сам только что понял это и удивился.
– Думаю, весь блок заметил.
– Брось, Фаина, кто еще, кроме тебя, обращает на такое мнение? Ты будешь первой, кого я накормлю. Надеюсь, это поможет.
– В каком смысле?
– Надо кое-что проверить. Не могу сказать, что именно. Иначе может не сработать. Ты, к слову, решила, придешь ли на спектакль?
– Не знаю, просто… А о чем он?
– О людях, разумеется. О вас всех. С моей точки зрения.
– С твоей? Ты сценарист?
– А также идейный вдохновитель и директор по декорациям и костюмам. Поэтому мне так важно, чтобы ты пришла и сама все увидела.
– Хочешь знать, что я думаю о том, как ты оцениваешь людей?
– Это не оценка – скорее, восприятие. Выраженное в рамках цельной художественной формы с отсылками к вашей культуре. Ты бывала в театре?
– Несколько раз. На самом деле я…
– Далека от искусства, это ты хочешь сказать?
– В общем-то, да, – с неловкостью призналась она.
– Это ты так полагаешь. Но то, что у тебя в голове, позволило бы тебе стать весьма нетривиальным творцом. И помогло бы избавиться от многих неприятных вещей, с которыми ты привыкла жить. Знаешь, просто выплеснуть их наружу. Становится легче. По крайней мере, так пишут ваши психологи. Я недавно читал одно исследование…
Она все слушала и слушала, наблюдая, как он возится с мясом и увлеченно повествует ей о своем опыте взаимодействия с культурным и научным пластом человечества. Рассказывал Ян вдохновляюще, меняя интонации, активно жестикулируя, даже пытался шутить, но всегда как-то кривовато, что по-своему умиляло. Оказывается, он так многого успел коснуться, так многое прочел. Фаина давно не испытывала подобную жажду знаний, и пример соседа поразил ее. Насколько же можно расширить свой кругозор за короткий срок при особом на то желании. На третьем десятке лет Фаина была уже слишком ленива и апатична для таких подвигов. Завершился период, когда всестороннее саморазвитие являлось ее основополагающей целью. Она многим увлекалась и совершенствовалась до тех пор, пока не заметила, что окружающие относятся к ее занятиям и взглядам все с большим раздражением и искренним непониманием.
Фаина недоумевала, как можно считать занудным, скучным или странным человека, который много знает и способен высказать личное мнение о чем угодно, включить критическое мышление и усомниться даже в доказанном. С такими людьми никогда не бывает скучно, и она изо всех сил стремилась стать такой же на протяжении нескольких лет. А потом с ней просто стали меньше общаться, пока она полностью не перешла в касту тех, с кем разговаривать считается стремным. В учебных заведениях, как и на зоне, свои законы и социальные группы. Общением с нею брезговали, что послужило тревожным сигналом к переменам.
Фаина осталась почти одна. Неподъемным грузом навалились на нее разочарование в людях, крах иллюзий о значимости интеллекта в обществе, да и вообще о собственной значимости как личности, учеба в вузе, где никого не волновали ее проблемы и стремления, несбывшиеся мечты и рухнувшие замки. Похоже, там и обострились проблемы с восприятием себя и коммуникацией с внешним миром – в один момент, по щелчку пальцев, все поехало набекрень. Удерживать было не по силам. Да и ради чего стараться?
Когда думаешь, что понял правила игры, и долгое время стараешься их выполнять, но потом видишь, что призы, уважение и внимание достаются не тебе, а тем, кто нагло жульничал, у тебя есть только два пути: стать таким же, как они, или отказаться от игры в принципе. В свое время Фаина без раздумий выбрала второй путь и замкнулась в себе – единственном месте, где все еще было комфортно. Ей опротивело принимать участие в шоу уродов под названием взрослая жизнь. Общепринятых правил она не признавала. Поэтому пришлось, навредив себе и психическому здоровью, словно бы выпасть из мира, придуманного взрослыми для взрослых.
Любые ценности с тех пор стали для нее пустышками, если уж их так легко разрушить, как это часто случалось у нее на глазах. Любые цели и планы потеряли смысл – реальность вносила свои коррективы, и они никогда не совпадали с планируемым. Слишком многое зависело от окружающих людей и обстоятельств: люди обычно портили все своим идиотизмом, а обстоятельства складывались не в ее пользу.
Условности размылись и больше не касались ее: будь то требование сдавать институтские книги в библиотеку вовремя или носить только глаженую одежду, вовремя стирать постельное белье или пить таблетки строго по рецепту. Презрев самые обыденные правила, Фаина не носила деньги в кошельке, хотя он у нее был; могла повести себя странно в общественном месте, если ей того хотелось; не поддерживала особой связи с родственниками; могла смеяться в моменты, когда веселье неприемлемо; стирала одежду и убиралась в комнате, когда ей того хотелось, а не когда подходил срок; съедала разом пачку витаминок, что вызывало предсказуемую аллергию; разгонялась и ездила по замерзшим лужам зимой, врезаясь в прохожих; подолгу не ложилась спать, даже если надо было рано вставать утром, и многое-многое другое.
Жизнь, конечно, потеряла адекватность и потекла в неверное русло, никем не проторенное. Было трудно. Год за годом Фаина проводила в режиме отрицания и неприятия той реальности, ее констант и элементарных правил, что принимали за чистую монету все вступающие во взрослость. Само собой, на фоне такого отторжения нарушилось и восприятие, и отношение к себе, и способность общаться и верно анализировать события, принимать решения и брать на себя ответственность. А с заселением в общежитие постепенно выветрилась тяга к чему-либо, кроме сна, еды и алкоголя…
Но всегда в ней оставалась та любознательная и добрая Фаина-ребенок, которой нравилось жить, которая хотела дружить со всеми, кого встречала. И пока Ян рассказывал ей о своих увлечениях, вдохновляя и оживляя, эта девочка внутри улыбалась, глаза ее сверкали жаждой игры и озорства, как это бывает лишь у детей. Ян многое знал. От биографии Шекспира и подробнейшего генезиса легенды о докторе Фаусте до антропоцентризма античной культуры и анатомических особенностей строения человеческого тела на всех стадиях развития.
– Мне многое пришлось изучить, чтобы чувствовать себя уверенно среди вас, – пошучивал он, загружая мясо в глубокую сковороду, – иди-ка сюда.
Фаина послушалась и встала рядом с ним у плиты. Он протянул контейнер со специями, среди которых Фаина ясно различила гвоздику, паприку и горошек черного перца. У него же в руках осталась половинка крупного лимона.
– Мы должны сделать это вместе, – сообщил Ян. – Это должно пойти тебе на пользу. Я на это рассчитываю.
– Это что, какой-то ритуал?
– Вроде того.
– Надеюсь, не жертвоприношение, – Фаина набрала жменьку, и Ян странно усмехнулся.
– Все это так дико. Мы вместе… делаем что-то.