Но Фаина не вынесла и пяти минут под пристальным зеленым взором. Сказала Олегу, что ей плохо и душно здесь, и тот увел ее на балкон. Как бы ей хотелось, чтобы Ян последовал за ними, попросил Олега уйти, и они могли бы поговорить о важных вещах, что оставались мучительно недосказаны между ними. Очень нужно было поговорить с ним, обсудить происходящее, да хотя бы просто побыть наедине, как раньше. Но Ян не стал их преследовать. Даже когда Олег отошел пообщаться с другими преподавателями, оставив ее одну, этой возможностью никто не воспользовался и Фаину не выкрал, к ее великому разочарованию.
Девушка ощущала себя обманутой и выброшенной за порог. Она вдруг стала не нужна, не интересна ему? В это верилось слабо. Чтобы змея, заглотившая добычу лишь наполовину, вдруг отвлеклась на что-то другое – не бывает такого в природе, это против порядка вещей. Почему он ничего не предпринимает? Не подойдет к ней, не проявит ревность, не заявит на нее свои права, что всегда невероятно раздражало в нем, а сейчас именно этого и не хватало для полноты вечера. И все это из-за того, что она ему тогда наговорила в пылу? Что хочет обычной жизни, где будут друзья и любимый человек, а не страдания и смерть – единственное, что может подарить ей ОН. Как глупо теперь требовать от него внимания и прежнего поведения. Ужасно глупо и безнадежно. Надо взять себя в руки и покончить с нелепыми ожиданиями.
Вернулся Олег, в руках – круассан, бережно обернутый в резную салфетку.
– Слушай, я тут шел мимо буфета, оказывается, он еще не закрыт, и подумал, что тебе надо поесть, а не пить на голодный желудок. Иначе действительно будет тошнота. Ты как?
– Лучше. Свежий воздух. Очень есть хочу. Спасибо.
Круассан исчез за пару укусов, словно его и не было только что. Пережеванное тесто провалилось на дно желудка, но этого было слишком мало.
– Однако… – не то восхитился, не то изумился Олег, – аппетит у тебя, что надо.
– Могу еще десять таких съесть, но не буду. Мне со сладким надо осторожнее.
– А-а, диабетики в роду? У меня тоже.
– Может, вернемся и… потанцуем? – неловко предложила Фаина.
– Если это попытка меня поблагодарить, то не стоит. Не хочу, чтобы ты ради меня делала то, что тебе на самом деле неприятно.
– Все не так. Я действительно хочу хотя бы попробовать. Мне кажется, я больше никогда не попаду на бал.
– Если только не изобретут машину времени, – отшутился Олег. – Ладно, идем.
Они вернулись в зал, и многие взгляды вновь обратились к девушке в черном платье, с изумительной кожей и волосами. Невесомые маски служили барьером к пониманию, что еще испытывают эти люди, кроме интереса. Хотя и без масок Фаина вряд ли уловила бы это. Они искажали мимику, но они же дарили свободу и условное инкогнито каждому в зале. Только какой в этом прок, если она прекрасно знает, где Ян, а Ян знает, где она? Даже если надеть на обоих мешки и рассадить в разные комнаты, они так много времени провели вместе, так нерушима связь между ними, что эти двое узнают друг друга по слабому повороту головы, по выбившейся пряди волос, по звуку шагов и ритму дыхания.
Но где эта близость сейчас, когда они делают вид, что не знают друг друга? Ян держался в поле видимости, но ничего не предпринял, даже когда увидел, как Фаина танцует с Олегом, покачиваясь под плач скрипки. Он делал вид, что общается с публикой, перемещаясь по залу, но перемещался он для того, чтобы лучше видеть Фаину. Девушка пыталась сосредоточиться на Олеге, потому что он заслужил ее внимания, проявив заботу, понимание и искренность. Хороший парень, даже слишком хороший для нее. И танцевать с ним было приятно, несмотря на редкие, но такие точные взгляды Яна, в которых, если приглядеться получше, плясала бесовская ревность ребенка, лишенного любимой игрушки и в бессильной злобе наблюдающего, как эта игрушка попала в чужие руки.
Ян сходил с ума от удушающей ярости, однако связанные руки не позволяли ему испортить Фаине вечер. Конечно, он мог делать, что угодно, но и не мог в то же время, потому что не смел мешать ей получать удовольствие от последних дней свободы. Он ясно видел, как Фаина флиртует с Олегом, и гнев переполнял все его существо. Хуже всего было то, что Ян не мог разобраться, зачем она делает это: назло ему, или Олег ей по-настоящему нравится? Ведь такая, как Фаина, ни за что не станет распылять свои эмоции на людей, которых считает недостойными, – это качество в ней он давно уловил и принял как аксиому.
Ян бродил по холлу, выпивая, беседовал с незнакомыми людьми о спектакле, даже приглашал девушек на танец, не зная отказов. Замечательно влияет на людей обезличивание – все вдруг становятся такими искренними, открытыми, раскованными, душа наружу, бери да разглядывай, а станет особенно интересно – откуси и попробуй на вкус. Вот только во всем этом городе, во всем этом мире Яна интересовала одна лишь душа, которая все не поддавалась ему, которую не получалось открыть, продавить, разрушить. Поэтому, что бы ни делал Ян тем вечером, взор его то и дело стремился в сторону Фаины. Его Фаины, к которой он сейчас не смеет прикоснуться, с которой не должен говорить, хотя нестерпимо желает этого.
Сегодня она хороша, как никогда прежде. У нее сияют глаза, чего не скрыть ни одной маской, она ведет себя женственно и уверенно. Неужели это потому, что я не рядом с нею? Неужели ее истинное счастье начинается там, где исчезаю я? Были моменты, когда я полагал, что нам хорошо вместе. Я же сам видел, как она расцветала рядом со мной, как светилась от радости ее непокорная, свободолюбивая душа, как спокойна и миролюбива она становилась, едва я брал ее за руку, или приходил за нею в ее комнату, или читал ей книгу, пока она прижималась к моему плечу.
Неужели я ошибался? Ничего не могу понять. Я был уверен, что приручил ее. Что понял ее. Но она вновь оттолкнула меня, и это было жестоко. Она то нежная и застенчивая, то силится проткнуть мне глотку. Может сесть ко мне на колени и впиться в губы, а может с презрением пренебречь мною, как сегодня. Еще бы! Кому может быть хорошо рядом с таким, как я? О чем ты вообще думал, полагая, что ты, несущий боль и мучения, можешь изменить свою природу и осчастливить кого-то? Ты чудовище, и навсегда им останешься. Сколько бы ни притворялся человеком, проживи хоть десяток земных жизней, суть твоя останется неизменна, неприкосновенна времени.
Ты был чудовищем до ее рождения, останешься им же после ее смерти. После смерти миллионов таких, как она. Нет! Подобных ей больше не будет. И какое право ТЫ имеешь уничтожать ее? Ты ведь уже и сам этого не хочешь, хотя поначалу горел желанием сожрать ее без остатка, пользуясь самыми изощренными способами. Ее жизнь и так – краткая вспышка на фоне твоего бытия, а ты пытаешься укоротить и без того недолгий срок. Как смеешь ты даже помыслить об этом? Но иначе сложиться не могло. Я – это я.
Фаина. Фа-и-на. Ф-А-И-Н-А. Загадка, каких я не видел прежде. Тебе без меня хорошо, ты вполне без меня обойдешься. Слишком сильна, чтобы я мог увести тебя за собой. Слишком сильна, чтобы я мог забыть о тебе, оставить тебя в покое. Поверить не могу, что все это происходит со мной – меня так корежит из-за человеческой девчонки. Я не должен сдаваться. Когда я уйду, твоя жизнь быстро наладится, словно меня и не было. Эта мысль уничтожает изнутри.
Вот, я показал тебе, моя Фаина, что думаю о людях, о страстях и грехах, о нас с тобой… О нашем невозможном союзе. Ты пришла на спектакль, и я чувствую что-то. Люди называют это не то радостью, не то облегчением. Думал, ты сбежишь, но ты такая смелая! Все давно поняла, но все равно явилась сюда, и даже после спектакля в ужасе не покинула эти стены. Неважно, с кем ты танцуешь! Неважно, кому улыбаешься и с кем проведешь ночь. Если ты пришла, значит, моя просьба не была для тебя пустым звуком, и я важен тебе.
Я. Важен. Тебе. Но кто я для тебя, кроме монстра, что живет по соседству и пытается подавить, уничтожить тебя, временами проявляя понимание и заботу?.. Замечаешь ли ты во мне то, что я назвал бы искренностью со своей стороны, или я так и не научился понимать людей? Впрочем, научись я даже понимать все человечество, мне не понять одной единственной души, сколько бы я ни пытался – гневом, напором, провокациями, заботой, лаской, теплом, яростью, ненавистью, презрением, насилием… Все едино пред тобой, Фаина. И все бессильно открыть и подчинить твою душу. Увлеченный достижением этой цели, я не заметил, кем ты стала для меня. Как не заметил и то, что больше не хочу достигнуть цели, которая тебя разрушит.
Как ты смеешь, мерзавец, касаться ее там, где даже Я позволял себе касаться только в грезах? Преподаватель античной литературы уводит у меня девушку, как прозаично. И не просто девушку, а ФАИНУ! Ты получишь страдания, которые заслуживаешь. Я измучаю тебя, ты будешь мечтать о смерти. Ты мне не конкурент, она – моя. Нечто сильное во мне восстает против мысли, что я мог бы ее кому-то уступить. Поэтому я убью любого, кто… Нет! Его нельзя трогать, она поймет, что это снова я, и расстроится, а затем оттолкнет меня еще сильнее. Больше не заговорит со мной. Воистину не познал боли тот, кто не встретил женщину, достойную всей его любви, но которой он сам не заслуживает.
Фаина видела, как Ян начал приглашать девушек на танец, а значит, он сделал ответный шаг и вступил в игру. Они общались только взглядами, даже не думая всерьез заговорить или хотя бы приблизиться. Он вел себя вполне уверенно, словно позволял происходящему быть, потому что все идет только по его сценарию – и не только на театральных подмостках. Да, он выглядел так, будто разрешал Фаине общаться с Олегом и даже танцевать. Это раздражало ее, но она не подавала вида.
Весь вечер она ожидала, что Ян плюнет на условности и подойдет к ней, чтобы пригласить на танец, украдет ее у Олега и не вернет. В глубине души каждый раз, когда Ян оказывался поблизости, она надеялась, что он вот-вот заговорит с нею, бросит хоть словечко. Один раз он даже шел в ее сторону с бокалом вина, но резко изменил траекторию и угостил какую-то девицу, с которой потом трижды танцевал. Фаина ужасно злилась, но показывать этого было нельзя, и она смеялась с каламбуров Олега больше, чем они того заслуживали, и танцевала активнее, чем на то было сил или желания.