Глава 33, в которой к Фаине применяют грубую силу
Сказали мне, что эта дорога
Меня приведёт к океану смерти,
И я с полпути повернула вспять.
С тех пор все тянутся предо мною
Кривые, глухие окольные тропы…
– Акико Ёсано
Фаину мучило очень плохое предчувствие. После спектакля Ян словно испарился, никто не вспоминал о нем и первым не заговаривал, а если это делала она – разговор быстро сворачивался. Исчезнувший на несколько дней из блока, он начинал постепенно выветриваться и из памяти аборигенов, которые словно бы и не хотели заставлять себя вспоминать о нем, позволяя погрузиться в забытье.
Фаина не встречала его в коридорах, на лестнице или на балконе, больше не осмеливалась стучаться в 405-ую. Либо его действительно не было все эти дни, либо он умело скрывался от нее. Но зачем бы ему так поступать? Наоборот, его бурное вмешательство в жизнь Фаины было основной версией развития событий после просмотра постановки. Куда же он исчез? Как понимать эту выходку?
Отсутствие Яна, помимо легкого волнения, дарило также и некоторую свободу. Каждый проведенный без него день становился глотком свежего воздуха. Воспользовавшись этим, Фаина не сумела запретить себе встречи с Олегом, который проявил приятную настойчивость и готовность видеться ежедневно. Не переходя к чему-то серьезному, они приятно проводили время вместе, пока Фаина не разобралась, откуда корни у неприятного предчувствия, волной тошноты подкатывающего к горлу: все это время, несмотря на исчезновение главного мучителя, ее не покидало ощущение, будто за нею наблюдают, и терпение наблюдателя истончается с каждым словом и взглядом между стремительно сближающимися новыми знакомыми. Ниточка вот-вот порвется, и тогда случится что-то кошмароподобное, омерзительное, за что Фаина возненавидит себя еще сильнее.
Раньше она жила с ощущением застопоренности на одном и том же моменте, вместо естественного течения жизни ощущала ее убийственную цикличность, но сейчас финал близок, как никогда ранее, и ни о чем ином думать не получалось. Фаина настроилась помучиться напоследок, ведь ей не привыкать, но вот позволить страдать Олегу, поддерживая в нем прогорклые надежды на теплые отношения – не хотелось, и обманывать себя тоже. Как бы ей ни было приятно и комфортно в его компании, не стоит труда признать, что она не любит его и не способна в полной мере ответить ему взаимностью – не то время и не то положение.
Фаина цепко схватилась за Олега как за спасительную соломинку, которая, она понимала, не поможет ей удержаться от приближающегося шторма. Но если Олег – соломинка, то Ян – вращающиеся зазубренные лезвия газонокосилки. Их столкновение будет фатальным. Пора разжать пальцы и отпустить его, свою последнюю надежду, последнюю попытку придать своей жизни нормальность и смысл, отчаянную, безнадежную попытку выжить. Но она не могла не попробовать, в этом вся Фаина и ее противоречивое отношение к жизни, о котором она вряд ли догадывалась: становиться сильнее и напористее, когда ее пытались сдвинуть с насиженного, пусть и ненавистного ей места.
Олег, создав вокруг себя ореол приятного во всех отношениях человека, впоследствии оказался просто замечательным. Неглупый, отзывчивый и понимающий, словно сошедший со страниц романа о любви, которой не случается в реальной жизни: любви без примеси грязи, боли и взаимного разрушения. Олег не возмущался и не просил объяснений, натыкаясь на очередную странность в Фаине, он сразу искал компромисс, пытаясь приспособиться к ней, а не заставить ее измениться под собственные взгляды.
Более того, поражала в нем рассудительность пожилого человека, но общительность и энергия молодого, уравновешенность и неконфликтность. Трудно было представить, что именно нужно совершить, чтобы этого человека заставить злиться и нервничать. Учитывая внутренние парадоксы и комплексы, что долго мучали ее и пресекали старания стать частью здорового общества, Фаине в течение жизни очень не хватало таких людей, как Олег – тех, кто знает цену человеческой личности и понимает, что у всех разные характеры и темпераменты, неодинаковый жизненный опыт и выводы из него, противоположные взгляды на вещи… И, самое главное, этому не стоит удивляться, за это не стоит осуждать. Недоставало Фаине тех, кто с пониманием и даже состраданием отнесется к тому, как устроен ее мозг, вместо требований перекроить себя под личные параметры или нормы общества. Потому что это – лицемерие и эгоизм.
Олег был удивительным, и Фаина многократно сожалела, что подобный прекрасный человек встретился ей только сейчас, когда, по сути, все уже решено с итогом ее жизни, когда она опутана ядовитой паутиной своего личного истязателя и не имеет шансов выпутаться, ощущая ее на себе даже в его отсутствие. Фаина решила, что не имеет права ставить Олега под удар, что бы они друг к другу ни испытывали. Заметив, что мужчина начинает в нее влюбляться, она скрепила разрывающееся от несправедливости сердце и назначила ему встречу, которая должна стать их последней встречей.
За полчаса до условленного времени Фаина стояла в своей комнате, крутила йо-йо и очень волновалась. Никак не могла взять в толк, что происходит с ее жизнью, и спросить было не у кого. Как будто течение реки обледенело, застыло, и ничего больше не происходит на белой припорошенной кромке. И вроде бы появляются новые люди, что-то случается, порой даже приятное, а лед все такой же толстый, не двигается, не раскалывается, даже не подтаивает.
Делай, что угодно, но решаешь тут не ты. А кто? Кто запустил этот процесс? И неужели не осталось под толстой белесой коркой хоть единого слабого потока теплой воды? Необходим атомный ледокол, чтобы справиться с этим, но у нее нет даже лодочки, к тому же, хлипкое судно сломается ради нее, и это останется на ее совести.
Дернув шнурок вверх, Фаина поймала катушку с золотыми драконами и сжала в ладони – знак бесповоротно принятого решения, известного лишь ей. Так просто быть безжалостной и независимой, когда Яна поблизости нет. Это мы уже проходили, стоя на входе в театр. Но стоит ему появиться и бросить один только взгляд в ее сторону, как она лишается воли и рассудка, ибо они трепещут и мозаикой осыпаются с ее наскоро сколоченного панциря.
Без пяти два. Пора спускаться, ведь пунктуальный Олег, должно быть, уже паркуется неподалеку. На улице висела плотная стена водяной пыли – туман не рассеивался с самого утра, силуэты смазывались на расстоянии нескольких метров, как будто тонули в молочной суспензии. Фаина остановилась и подышала глубже обычного – часть влаги осела во рту и оставила странное послевкусие. Захотелось выпить крепкого, вывести с языка эту заразу.
Она прошла через будку с турникетом, привычным движением толкнув перекладину на металлической оси, и оказалась за пределами студгородка, где прошли последние шесть лет ее жизни. Странно, но Олега не было на том месте, где он всегда ожидал ее, и это настораживало. Ноги сами понесли Фаину к пешеходному переходу, но оклик заставил остановиться.
– Фаин, я тут!
Девушка повернулась на звук – фигура с мутными очертаниями перебегала дорогу в неположенном месте, засунув руки в карманы, отчего движения казались скованными. Где-то поблизости взвизгнула резина, и человек, издав глухой стук, подлетел вверх и тут же, издав странный плещущий звук, в неестественной позе упал на проезжую часть, будто мешок с чем-то мокрым. Автомобиль, забирая набок, пронесся еще десяток метров, едва не задев Фаину, въехал на тротуар и протаранил ограждение. Только после этого он остановился, дверца приоткрылась, и из просвета на асфальт вывалилось тело водителя. Оклемавшись, он по-пластунски пополз к пешеходу, которого не заметил из-за плотного тумана.
Фаина заставила себя шевельнуться и побежала в ту же сторону, хотя хотелось убежать в противоположную. Пару мгновений назад туман скрыл от нее черты лица пешехода, как сейчас скрывал самое страшное, если не приближаться к телу. Но она была более чем уверена, что это окажется…
– Олег, – произнесла она, медленно опустилась на дорогу в метре от него и прыснула смехом.
Голова разбита в кашу, рука – вывернута, ботинок слетел со ступни. Этот ботинок, лежавший сейчас непонятно где, довел ее до истерики. Лучше не смотреть на его лицо, там все совсем нехорошо. Фаина обхватила колени и покачивалась, едва сдерживая мерзкое хихиканье. Олег лежал без движения, лежал так, как люди в сознании никогда не лягут, даже если постараются, и в этой неестественности было что-то пугающе-завораживающее, некая приоткрывшаяся завеса тайны о том, что бывает с телами людей, если они ломаются, а внутренние жидкости вытекают наружу.
Вдруг Фаина заметила перед собой испуганное, со струйкой крови на лбу, лицо водителя.
– Ты чего делаешь?! В скорую звони!
– Мы не верим, что наши кости принадлежат нам, – спокойно ответила Фаина, взглянув на водителя так, что ему стало еще страшнее от всей этой ситуации. – Это ледокол. Только что.
Мужчина отвернулся от нее и стал звать на помощь, а она хлопала себя по щекам, отползая подальше от того, что было Олегом. Мешок с костями, в котором теперь не все кости целы. Разве не уморительно?
Собрались прохожие, стали громко разговаривать и куда-то звонить. Фаина не поднималась с земли, поэтому в основном видела их ноги. Такие разные. В джинсах и кроссовках, в колготках и туфлях, в строгих ботинках и офисных брюках, в гетрах и кедах… Сидя у обочины, она пыталась прийти в себя благодаря всем, кто обступил тело, лишив ее возможности видеть его. Как хорошо, что она больше не могла видеть его! Это был уже совсем перебор.
Вместо того, чтобы сделать хоть что-нибудь, она сидела на проезжей части и рассматривала свои ладони, держа их прямо перед глазными яблоками, вплоть до приезда скорой помощи. Окончательно пришла в себя она только в госпитале, обнаружив себя на кушетке в приемной реанимации. Прямо перед нею была белая стена и белая дверь с табличкой, но буквы уплывали, не желали читаться. Сколько же времени до этого момента она глядела в одну точку и ничего не могла вымолвить?