В Фаине есть нечто… необыкновенно знакомое, но не поддающееся описанию и классификации. Из-за привязанности к ней этот раз станет для меня последним. Больше я не стану посещать мир людей ни под каким предлогом, особенно от скуки, как иногда это делают другие. Такой, как она, больше не родится. Я уверен в этом, незачем даже проверять. Я всегда буду любить только ее, даже когда забуду о ней: за сотни лет до ее рождения, сотни лет после ее смерти. Лишь бы эта смерть не наступила по моей вине. Вот, что самое главное. Остальное лишь пыль, и время ее рассеет.
Ян твердил себе, что даже эта последняя встреча ни к чему хорошему не приведет. Оправдание слабости, желание еще раз немного побыть с нею, возможно, нарушить собственные обеты. Исправить что-то… напоследок. Нет! Он должен прекратить это. Не прикасаться к ее жизни своими мерзкими трупными когтями. Она спокойно проживет без него, вот, что следует объяснить Фаине. Ей может лишь казаться сейчас, что она в нем нуждается, должна быть рядом и любит его. Им всем это только кажется, ибо так устроен Ян. Но едва он покинет эти места, морок рассеется. Ей станет лучше, она задышит полной грудью, оклемается, возьмет себя в руки.
Ей полегчает как физически, так и психологически, и в итоге она проживет обыкновенную жизнь со всеми ее радостями и огорчениями, влюбленностями и разочарованиями, друзьями и врагами, успехами и поражениями… Ян был уверен: Фаина быстро забудет о нем, как к полудню забывают о ночном кошмаре, не в силах вспомнить даже часть сюжета. И хоть его собственное чувство к ней катастрофически сильно, он не давал ему в полной мере проявиться, ибо не видел ни одного варианта, в котором мог бы остаться с Фаиной и сделать ее счастливой.
К ночи Ян возвратился в общежитие и сразу направился к ней. В этот раз он не стал усыплять никого на этаже – хватит с людей его пагубного влияния. Конечно, оставить их в сознании – большой риск, учитывая то, что он намерен сделать. С другой стороны, вряд ли кто-то зайдет к Фаине, зная или хотя бы предполагая, что он внутри. Они слишком боятся его. Над этим Ян хорошо поработал.
Очутившись на нужном этаже, он сразу почуял, что девушка у себя. Этот запах ни с чем не перепутать. Ян заволновался, но решительно направился к ее комнате. Разумеется, она была внутри, он слышал ее неровное, ускоренное сердцебиение. И, кажется, за пару мгновений до того, как он распахнул незапертую дверь, Фаина тоже ощутила его поблизости, даже успела подняться с кровати и встретить его в полной готовности к обороне, если это потребуется. Испуганная, слабая, сонная, такая теплая и нежная, что хотелось сразу же обнять ее, защитить от самого себя.
Ян тихо закрыл дверь, наблюдая, как она в волнении переминается с ноги на ногу. О чем она думает прямо сейчас? Хотелось бы спросить это, но тишина в комнате слишком пьянила и успокаивала. К тому же, этот вопрос – совсем не то, с чего стоило начинать исповедь. Поэтому Ян промолчал, прошел к креслу и как можно тише опустился в него, положив руки на подлокотники. Фаина присела на край кровати, не сводя с него глаз. Пять минут назад она готовилась ко сну и мучилась дурным предчувствием, которое вновь не подвело, а сейчас изо всех сил напрягалась, чтобы быть настороже. Ее сонливость и попытки взбодриться умиляли Яна. Неяркий светильник насыщал комнату желтыми тонами, подчеркивая бархатистость ее кожи и глубокие тени под глазами. Этот же свет питал волшебные глаза Яна, ныне такие умиротворенные, придавая магически зеленому цвету фактуру мягкой велюровой ткани.
Фаина расслабилась, не увидев враждебности во взгляде молодого мужчины, и вдруг поняла, что безумно рада видеть его, ведь полагала, что он уже не вернется. И сон отступил окончательно.
– Ян, – улыбнулась она, – как хорошо, что ты пришел. Я боялась, что этого может не случиться. А мы еще так многое не обсудили.
Глава 37, в которой все тайное становится явным
«Было бы бесстыдством отрицать возможность плотских сношений дьявола с женщиной – ввиду многочисленных заявлений о таковых сношениях».
Яков Шпренгер, Генрих Инститорис – «Молот ведьм»
– Фаина, – начал Ян, но не знал, что говорить дальше, потому и решил озвучивать все, что приходит на ум, не придерживаясь стратегий. – Ты представляешь, как дорога мне?
Девушка покачала головой, сжимая губы. Ей было больно и приятно вновь слышать этот чарующий голос, который будто бы прощался с нею, заранее сожалел обо всем, что предстоит озвучить. Как по сердцу ржавым лезвием.
– А я хотел бы, чтобы ты это знала. В полной мере. Поэтому и пришел. Ты волнуешься? Боишься? Почему? Я больше не причиню тебе вреда. Не хочу, чтобы ты меня опасалась.
– Я давно не боюсь тебя, – призналась Фаина, и от звука ее голоса Ян в блаженстве прикрыл глаза. Оказывается, он очень устал.
– Чем больше времени я провожу с тобой, тем сильнее ощущаю себя человеком. О чем ты думаешь?
– О том, что хочу сесть к тебе на руки и обнять, потому что соскучилась.
Ян ничего не ответил, и Фаина восприняла молчание в качестве негласного разрешения. Удобно примостившись в изгибах его тела, будто специально выплавленных для того, чтобы она комфортно сидела у него на коленях, девушка положила голову в дугообразную выемку между крепкой шеей и массивным плечом, руку опустила на широкую грудь, упругую и выпуклую, прижалась щекой к теплой футболке, которая пахла его телом… великолепно сложенным, юным телом привлекательного мужчины.
В приливе нежности Фаина заключила его торс в объятия, и Ян слегка приобнял ее одной рукой. Его сердце под ухом стучало так правдоподобно, что можно было вновь обмануться, будто это просто сосед пришел поговорить. Но Фаина больше не могла обманываться. Она глубоко вдохнула, предчувствуя нехороший разговор, и плотнее прижалась к нему.
– Наверное, так мне будет гораздо проще высказаться, ведь я не вижу твоих глаз.
– А я не вижу твоих. Но от этого не легче.
– Пусть будет так. Я представлял все иначе, но лучше пусть будет так.
Обеими руками Ян прижал ее к себе, словно отец, обнимающий дочку, которая уснула на нем, опасаясь разбудить неосторожным движением.
– Я так многое собирался сказать тебе, пока шел сюда. Так много всего правильного было в голове. Вот бы и сейчас подобрать необходимые слова.
– Я не буду тебя перебивать. Буду только слушать.
– Моя проницательная, понимающая Фаина… Что нового могу я поведать, если тебе давно все известно?.. Что же я должен сказать? Я нахожусь здесь, потому что уважаю тебя. Я пришел с повинной, с чистым признанием. Оно только для тебя, потому что ты заслуживаешь все знать. Перед тем, как…
Ян ненадолго замолчал, и Фаина терпеливо ожидала продолжения на его теплой груди, высоко вздымающейся спокойным дыханием. Старалась не шевелиться, чтобы не сбить его с мысли.
– Ты знаешь, кто я такой. Может, не во всех подробностях, но ты в курсе. Я намекал, как мог, и после спектакля сомнений не должно было остаться. Прежде всего: я тебя не убью, как собирался сначала, о чем даже имел наглость оповестить тебя, превратив свою охоту в увлекательную игру с договоренностями и правилами, которые нельзя нарушать. Но ты нарушала их постоянно, что лишь заводило меня. Однако забудь об этом. Я не причиню тебе вреда. Ты будешь жить. Это самое важное. С этим связано и все последующее, что я должен озвучить.
Вновь пауза. Ему тяжело говорить, догадалась она. Тем более, тяжело говорить сплошным потоком. Ведь сказать надо очень многое и ничего не упустить. Поэтому Ян выдает информацию порционно, дабы не сбиваться с собственной мысли. И она не нарушала молчания, зная, что вопросами все испортит. Вопросы всегда все портят.
– Я к тебе привязался сильнее, чем следовало, и ненавижу себя за это. Хотя в моем положении вообще невозможно привязаться к кому-либо. Тем не менее, загадочным образом это произошло и повлекло за собой серьезные проблемы. Думаю, мое излишнее очеловечивание связано с тем, что я задержался дольше положенного срока. И это вторая важная вещь, которую стоит сообщить. Я ухожу, Фаина. Сегодня последний вечер. Больше ты меня не увидишь.
Девушка крупно задрожала. Всем телом Ян чувствовал, как Фаина трясется – беззвучно, и оттого более пугающе, и тогда его пронзила боль, к которой он не был готов. Зачем он говорит то, что делает ей больно? Почему держит на руках и не хочет, чтобы этот миг когда-нибудь кончался? Зачем он пришел сюда, когда следовало бы никогда не возвращаться? Как продлить это мгновение, когда она прижимается к нему, словно слепой котенок – как превратить его в вечность?.. Никогда, никогда не отпускать ее от себя… это все, чего ему хотелось. И нутро изнывало, зная, что надежды ничтожны, а желания – несбыточны.
– Сейчас я могу тебе абсолютно честно признаться, что ты все же научила меня чувствовать. Но я готов все отдать, чтобы вернуть себе первоначальное состояние и не мучиться, как люди. Это невыносимо – даже для меня. Ты плачешь, и мне становится больно. Я смотрю на тебя, и мне больно. Я думаю, как много должен рассказать тебе, к чему ты ни капли не подготовлена, и мне страшно за тебя. Я не знаю, что мне говорить, чтобы не сделать еще хуже. Обещал больше не вредить, но даже мое признание причиняет тебе боль. Будь сильной, Фаина. Ты обязана все это услышать.
Он погладил ее по волосам, чтобы немного успокоить, и только затем спокойно продолжил.
– Я – существо не из этого мира. Таких, как я, среди людей принято называть демонами. Мое настоящее имя тебе ни о чем не скажет. То, что ты видишь перед собой, то, к чему ты испытываешь симпатию и влечение – не истинный я, а моя земная оболочка, позаимствованная на время, чтобы пожить среди людей. Ты прижимаешься к телу, которое не является моим. Но я привык к нему, научился более-менее управлять им. Я создан для того, чтобы мучить и искушать. Так я устроен, и другим никогда не стану. Жестокость, отсутствие сострадания и жалости, ярость, гнев, ненависть, страдания и пытки – это я. Зло и уродство – вот моя истинная натура. Пожалуйста, как бы тебе ни было тяжело сейчас, ничего не говори. Поверь, мне тоже непросто рассказывать это. Ты узнаешь только потому, что заслуживаешь знать правду.