Конечно, я слышала музыку в своей жизни до джунглей, хотя совершенно забыла это слово. В джунглях я иногда производила разные звуки для собственного удовольствия, а индейцы в лагере играли на разных инструментах, например дули в длинные тростниковые трубки. Но в этой новой музыке был очень сильный и частый ритм, который «бил» по моим чутким ушам.
Я была в ужасе. Когда я раньше пыталась представить себе, как живут люди, мне казалось, что их города будут похожи на знакомое мне поселение индейцев. Я не была готова к такому шумному безумному месту со странными запахами и проносящимися на огромной скорости автомобилями.
Ничто здесь не напоминало мне о прошлом. Конечно, за последующие несколько дней и недель я вспомнила некоторые детали человеческой жизни, но тогда, судорожно вцепившись в борт автомобиля, я мечтала только об одном – чтобы этот кошмар закончился и я снова оказалась в любимых джунглях. Я хотела вернуться туда, где меня любят, где я чувствую себя в безопасности в кругу моей большой обезьяньей семьи. Что я сделала плохого, чтобы заслужить ужасные вещи, которые со мной происходили?
Машина замедлила ход, съехала с большой дороги, несколько раз подпрыгнула на ухабах и остановилась. Мотор выключили. Я напряглась и принялась осматриваться. Через дырку в брезенте виден был лишь забор из деревянных кольев. Что охотники собираются со мной делать? Они привезли меня в свой лагерь?
Я услышала, как хлопали двери кабины. Потом раздался звук отодвигаемых задвижек, и борт кузова открылся. Животные в клетках оживились и заворочались. Они загудели, начали бить крыльями, чирикать и ухать. Обезьянка лежала в клетке бездыханной.
Солнце садилось, но вместо солнечного света меня слепили фары проносящихся на большой скорости автомашин.
Я инстинктивно не любила скорость. В моем мире джунглей она всегда означала опасность. Скорость говорила о появлении хищника. Скорость – это пуля, стрела или клыки и зубы хищного зверя. Я сжалась и покрепче ухватилась за борт. Мне было страшно выходить из машины.
Но охотники пока не собирались доставать меня из кузова. Мужчина быстро заглянул внутрь, и они вместе с женщиной направились к забору из частокола. Я понятия не имела, что таилось за этим частоколом. Пока я радовалась, что меня оставили в покое и в относительной безопасности. Я не собиралась никуда убегать. У меня вообще в голове не было никаких мыслей. Все, что находилось за пределами кузова, казалось слишком страшным, поэтому я зажмурила глаза, забилась в самый дальний угол и молча корила себя. Как глупо и бездумно я потеряла все, что любила и ценила, и в результате оказалась в этой кошмарной ситуации!
Ждать мне пришлось недолго. Вскоре послышались голоса. Я открыла глаза и увидела, что охотники вернулись. Я посмотрела на них и поняла, что женщина, которой я так необдуманно доверилась, ничем не отличалась от мужчины. Она выглядела такой же бессердечной и холодной. Я сжалась и постаралась забиться еще глубже в угол кузова. Охотники стали показывать знаками, что мне надо выйти из машины, но я только оскалила зубы и начала издавать обезьяньи сигналы тревоги. От моего вида и поведения у них пропало желание меня трогать. Женщина что-то сказала мужчине и залезла в кузов автомобиля. Она протянула ко мне руку, но я снова показала зубы.
Мужчина потерял терпение, и я испугалась еще сильнее. В руках он держал какую-то грязную тряпку. Он забрался в кузов, чтобы помочь женщине, и тут я поняла, что он собирается делать. У него в руках был мешок, в каких охотники перевозили обезьян, усыпленных дротиками со снотворным.
Я начала сопротивляться. Я громко издавала звуки, выражающие агрессию, пыталась их укусить и отбивалась. Но они двигались слишком быстро. Они схватили меня и вытащили из кузова. Вокруг машины собралась небольшая толпа людей, которые, скорее всего, вышли посмотреть, что происходит. В отличие от индейцев, лица которых чаще всего были каменными и ничего не выражали, собравшимся людям все происходившее по каким-то странным причинам казалось смешным.
Оказалось, в руках мужчины был не мешок, а тряпка, которой они хотели меня прикрыть. Скорее всего, это было простое полотенце. Охотники рывком подняли меня на ноги, и женщина набросила тряпку мне на плечи. Она схватила меня за руку и потащила по выложенной камнем тропинке, ведущей к частоколу и стоящему за ним дому, навстречу тому, что готовила мне судьба.
XVI
Камни и утоптанная земля под ногами были холодными и твердыми. У индейцев вход в дом в лучшем случае завешивали тканью, но в этом доме была дверь.
Охотники крепко держали меня за запястья, не давая мне кусаться. Женщина толкнула дверь, и она открылась. Мы вошли внутрь: сначала женщина, потом я, и за мной мужчина. Я зажмурила глаза, как делают маленькие дети, когда боятся, и почувствовала, что поверхность под моими ногами стала теплее и ровнее. Я стояла на чем-то очень ровном и твердом, изготовленном из материала красного цвета. Я осмотрелась и поняла, что нахожусь в комнате, заполненной вещами, назначение которых оставалось для меня неизвестным. Но здесь было теплее, чем на улице, и уютней, поэтому я немного расслабилась. Кто знает, может быть, в этом доме ко мне будут хорошо относиться и заботиться обо мне.
Но инстинкт и опыт подсказывали, что не стоит рассчитывать на ласковый прием. Лица охотников были суровыми, без жалости и сострадания.
«Анна-Кармен!» – громко закричал мужчина. Я не поняла значения этих слов, которые были для меня лишь пустым звуком, но тон мужчины не внушал доверия. Из другой части дома появилась толстая женщина с суровым выражением лица. Она была далеко не молода, с холодными зелеными глазами и изборожденным морщинами лицом, на котором годы жизни запечатлели недовольное, заносчивое и властолюбивое выражение.
Я внутренне содрогнулась от предчувствия, что встреча с этой женщиной не сулит мне ничего хорошего. Интуиция подсказывала, что надо держаться от нее подальше. К счастью, женщина сама не испытывала желания подходить ко мне. Охотники начали быстро переговариваться с ней на своем странном и непонятном языке, а она периодически поглядывала на меня с открытым презрением. Выражение ее лица напоминало мину вождя индейцев во время нашей короткой встречи.
Меня снова охватило уныние. Женщина-охотник крепко держала меня за руку, словно я в любой момент могла убежать. Может быть, я бы и убежала, если бы знала куда, но то, что я видела на улице, вселяло в меня непреодолимый страх.
Через некоторое время толстая женщина вышла из комнаты. Добрые человеческие чувства, которые могли бы существовать между мной и охотниками до того, как мы вошли в этом дом, испарялись, как высыхает вода на листьях на вершине дерева после дождя.
Толстая женщина вернулась. На одной ее руке сидел ярко-зеленый попугай незнакомой мне породы, а в другой она держала то, чего я еще не видела. Казалось, это стопка сухих листьев. Женщина показала листья охотникам. Они снова заговорили, и я поняла, что женщина хочет отдать их охотникам.
Тут женщина-охотник разжала руку и подтолкнула меня в спину. Я мало что знала о жизни и порядках людей, но существуют поступки и действия, понятные без слов. Я поняла, что меня меняют. Однажды у индейцев я видела что-то подобное – один индеец отдал другому связку бананов. Меня очень удивило подобное поведение, потому что обезьяны редко отдают свою еду добровольно. В обмен на бананы второй индеец дал первому горшок. Происходящее со мной напоминало ту ситуацию – охотники меняли меня на попугая и сухие листья.
Следующие несколько минут и часов останутся в моей памяти на всю жизнь. Как я жалела, что покинула свою семью в джунглях! Охотники вышли, даже не обернувшись. Я все еще ощущала тепло руки женщины-охотника. С чего я взяла, что она спасет меня и будет обо мне заботиться? Почему я приняла такое глупое решение и поверила, что она не желает мне зла?
Однако жизнь продолжалась. Я осмотрелась кругом и увидела фрукты на подносе. Некоторые из них были мне знакомы по джунглям. В комнате был хлеб, наподобие того, какой пекли индейцы у себя в деревне. Я не ела уже два дня. Я быстро схватила то, что лежало ближе, и стала есть. Я не ожидала удара длинным деревянным предметом по руке и не представляла, какой сильной окажется боль.
В последующие дни меня много били. Я начала запоминать имена людей и названия предметов. Например, то, чем меня били, называлось деревянной ложкой. Анна-Кармен носила эту ложку за поясом и пользовалась ей при любом случае. Била она очень больно. Я узнала, что пачка сухих листьев, на которые меня променяли (плюс, конечно, попугай), на языке людей называлась «деньги». У меня были большие пробелы в образовании, но я быстро училась и впитывала новую информацию, как губка. И первый урок был очень простым – нельзя верить людям.
Анна-Кармен (имя которой я запомнила одним из первых) закрыла за охотниками дверь в темноту. Я исподлобья начала рассматривать мою мучительницу. Это была дама с огромной шеей, которая тряслась, когда она разговаривала, и веками, выкрашенными синей и зеленой тушью. Анна-Кармен напоминала диковинного жука, правда, не такого красивого, какие встречаются в джунглях.
Я была уверена, что задача этой женщины – причинить мне боль. Правда, здравый смысл подсказывал, что если бы она хотела меня убить, то вряд ли отдала бы за меня попугая и сухие листья. Но зачем я была ей нужна? Я нервничала. Я была готова к борьбе. Если женщина на меня бросится, я свою жизнь дешево не отдам и буду драться до последнего.
Кроме страха, я испытывала сильный гнев: за то, что сама вошла в западню, за сидящих в клетках и убитых животных, в особенности за несчастную маленькую обезьянку. Правда, я утешала себя мыслью о том, что та бедняга уже отмучилась и больше ей ничего не грозит.
Анна-Кармен заговорила, сотрясая воздух, и ее многочисленные подбородки угрожающе затряслись. Она напомнила мне одну птицу, за которой мне нравилось наблюдать в джунглях. Эта ночная птица умела надувать огромный красный зоб. Птица вставала, наклоняла голову, клевала что-то в листьях, потом разворачивалась на сто восемьдесят градусов, надувала и сдувала зоб. После этого она повторяла все действия в обратном порядке и снова ложилась.