Во всей Колумбии и в Кукуте было много беспризорных детей. Вера запрещает католикам использование презервативов. Рождаемость в стране высокая, семьи большие, доходы низкие, и детей постарше зачастую выгоняют на улицу. Самая тяжелая судьба выпадает на долю девочек, которым приходится зарабатывать проституцией по собственной воле или после того, как их изнасиловали. Дети проституток иногда живут на улицах с самого рождения.
Мне было очень больно за этих детей. Я не знала, как они оказались на улице и чем занимаются их родители, но не могла смотреть на маленьких беспризорников без слез. Я была возмущена тем, что молодые матери родили детей, а потом по эгоистичным соображениям бросили их.
Возможно, мои рассуждения были неправильными. Кто я такая, чтобы судить посторонних людей? Что я знаю о том, в каких условиях зачали этих детей и какая судьба выпала их матерям? Я была подростком и смотрела на мир с подростковым максимализмом. Я жила в борделе Анны-Кармен и извлекла из моего опыта некоторые уроки. Я осознавала, что секс для многих мужчин не имеет никакого отношения к любви. Я знала, что проституток покупают за деньги, словно товар. И я была прекрасно знакома с последствиями, к которым такая жизнь приводит. Мужчина может многое обещать, женщина может поверить, а через девять месяцев оказаться с ребенком, у которого нет отца.
Я не желала себе такой жизни. Я мечтала о другом: о семье, доме, муже и детях. Я настолько сконцентрировалась на этой картине будущего, что не принимала от окружавших меня подростков никаких предложений, связанных с сексом, алкоголем, наркотиками и преступлениями. «Не торопись, – говорила я себе, – имей терпение, и твое время придет».
Вспоминая те времена, я и сама поражаюсь тому, насколько сильной и целеустремленной я тогда была. Я думала о далеком будущем и не шла на компромисс. Я даже не представляю, откуда подросток, которым я тогда была, смог так мудро видеть и понимать жизнь. Я была совершенно уверена, что моя жизнь будет счастливой и у меня будут семья, дети и внуки. Я хотела, чтобы из меня в этой жизни что-нибудь получилось – не только ради самой себя, но и ради моих детей, потому что я не желала, чтобы они страдали так, как довелось мне. Наверное, я подсознательно поняла, как наш выбор влияет на то, что мы имеем в этой жизни.
Я многому научилась в джунглях. Я умела защищаться, могла постоять за себя, была в состоянии найти себе пропитание, знала, как избежать опасности. Я умела обходить стороной все, что было способно меня убить. Жизнь в борделе Анны-Кармен показала мне, какими подлыми могут быть мужчины. Я не хотела, чтобы жизнь заставила меня продавать своих детей. Я понимала, что проституция – это тупик.
В то первое утро в городе я проснулась и начала думать, что бы поесть. На земле лежало много упавших с деревьев плодов манго, и воздух от обилия фруктов казался сладким. Я обрадовалась, что могу набрать столько манго, сколько мне хочется. Никто на меня не кричал и не заставлял что-либо делать. Я чувствовала себя прекрасно.
Я утолила голод и решила посмотреть, что нового покажет мне город. Я вдыхала запахи выхлопных газов, готовящейся еды, раскаленного асфальта, слышала крики детей, разговоры прохожих, гудки автомобилей и музыку. Дети в парке Сан-Антонио были одеты в обноски и, судя по их поведению, показались мне мудрыми не по годам. В городе было столько всего нового, яркого и интересного!
Я решила исследовать окрестности. В этих новых «джунглях» все происходило быстро. Несмотря на то что я никого не знала, я уже не чувствовала себя одинокой. Дети в Лома де Боливар обходили меня стороной, не хотели играть и вообще иметь со мной каких-либо дел. Здесь, в парке, все было по-другому. Бесспорно, между беспризорниками существовала конкуренция и иерархия, но у нас был общий враг – взрослые наподобие Анны-Кармен. Внутреннее чувство подсказывало мне, что я стала частью большой команды.
Скоро я хорошо себя зарекомендовала. В джунглях я научилась прятаться. Я была сильной и быстрой. Сперва я, по примеру остальных детей, рылась в мусорных бачках в поисках еды, но через некоторое время освоила новый способ добывать пропитание – воровство. Сначала я воровала еду, чтобы не умереть с голоду, но потом стала заниматься этим еще и из спортивного азарта. Я очень гордилась тем, что большинство детей питается объедками, в то время как я в состоянии украсть еду из магазинов и даже дорогих ресторанов.
Я была миниатюрной, и в воровском деле это очень помогало. Я могла забраться под стул на веранде ресторана и следить за поваром. Как только он выставлял готовое блюдо на стойку, чтобы официанты отнесли его клиентам, я выскакивала и хватала еду. Иногда официанты этого даже не замечали, а если и видели меня, то не всегда бросались вдогонку.
Если я воровала в магазине или в лавке, то старалась держаться за спиной покупателя, чтобы меня не видел продавец. Я хватала сосиски, хлеб или фрукты и стремительно убегала. Я умела быстро бегать (очень ценное качество, когда тебя преследует взрослый), а также проворно перелезать через ограды и забираться на деревья.
Самым опасным временем для беспризорника была ночь. Когда ты спишь, с тобой могут сделать все, что угодно. Однажды ночью, через несколько дней после того, как я пришла в Кукуту, я спала на скамейке в парке и проснулась от того, что меня тормошили за плечо и в глаза светил яркий свет. Надо мной склонились два полицейских.
Я испугалась, что меня снова отправят к Анне-Кармен. Может быть, эти полицейские специально меня искали, что вернуть в бордель?
– Отпустите! – закричала я. – Не трогайте меня!
Я извивалась как уж, пытаясь освободиться.
– Gamina, поспокойнее! – прикрикнул на меня один из полицейских (gamina – так называли в Колумбии беспризорников). – Не надо сопротивляться, ты никуда не денешься.
Я не успела окончательно проснуться, размахивала руками и била пустоту, словно во сне. Но я не сдавалась. Я была уверена, что нападение – это лучшая защита, и попыталась ударить одного из полицейских в глаз.
Однако полицейский ловко увернулся.
– Gamina, неплохой удар! – похвалил он и сказал: – Завязывай, понятно? Ты пройдешь с нами.
Меня посадили в автомобиль с мигалкой, отвезли в отделение и провели в комнату, где за высоким столом сидел суровый откормленный полицейский. В руке у него была ручка, которой он периодически на меня показывал.
– Как тебя зовут? – строго спросил он. Мне не хотелось называть ему имя, которое мне дали в борделе, потому что эту часть своей биографии я оставила в прошлом. Мне не нужно было, чтобы меня снова отправили к Анне-Кармен.
– Эээ… – промямлила я. – Если честно, у меня нет имени.
– Да ладно! Конечно, у тебя есть имя, – ответил мужчина. – У всех есть имя. Вот Риккардо, а вот это Мануэль. Как тебя называют сверстники на улице?
Я задумалась. Беспризорники уже дали мне кличку, но мне неохота было открывать ее полицейскому.
– Ты понимаешь, о чем тебя спрашивают? – настаивал полицейский. – Как тебя называют другие беспризорники?
Я решила, что моя новая кличка не имеет никакого отношения к Анне-Кармен и я могу ее назвать.
– Пони Мальта, – наконец сказала я.
– Что? Ты пить хочешь? – переспросил полицейский.
– Нет, – я покачала головой. – Именно так меня все зовут. Пони Мальта. Честное слово.
– Правда? Как напиток? – Полицейский поднял глаза к небу. – Ладно, хоть как-то я же тебя должен записать.
Pony Malta – это солодовый сладкий напиток, который продавали в небольших узких бутылках из темного стекла. Кто-то заметил между нами некоторое сходство. Я тоже была маленькой, темной и худой. И все беспризорники стали называть меня Пони Мальта. Это было еще одно имя, которое я не выбирала, а мне дали другие. Но я решила, что для полицейского оно вполне сойдет.
Видимо, полицейский получил всю необходимую информацию, и меня отвели в другую комнату. Там не было окон, и в центре стоял стол. Один из полицейских жестом пригласил меня сесть напротив него. Второй пристроился на стуле в углу стола.
– Кто твои родители? – спросил сидящий напротив меня полицейский.
Я подумала, стоит ли мне сказать им, что я совсем недавно пришла в город. Потом я вспомнила об Анне-Кармен и решила, что это вызовет вопрос, откуда я пришла.
– Эй, говори свое имя и фамилию! – настаивал полицейский.
Я продолжала молчать. Мужчина напротив меня посмотрел на своего коллегу и покачал головой.
– Какая-то нам досталась тугодумная особа, Риккардо, – пожаловался он и снова уперся в меня взглядом. – Откуда ты? Ты где родилась?
Я продолжала молчать, потому что не могла ответить и на этот вопрос.
– Девочка, ты вообще говорить умеешь? – спросил он меня, начиная терять терпение. – В чем дело? Почему ты не можешь ответить на простейшие вопросы? Послушай, у нас могут появиться насчет тебя самые плохие подозрения, понимаешь? Если ты не будешь отвечать, тебе обеспечены большие неприятности.
Я испугалась. Я еще не очень хорошо говорила по-испански. Мне надо было им что-то сказать. Но с чего начать?
– Даю тебе последний шанс, – предупредил меня полицейский. Его лицо покраснело, и на лбу выступили капельки пота. В комнате было душно и жарко, и я понимала, что своим необъяснимым упорством порчу им настроение. В доме Анны-Кармен меня бы за такое непременно наказали.
– Кто твои родители? – закричал полицейский, окончательно потеряв терпение.
– Ооо… о… обезь… – начала было я, но остановилась. У меня началась дрожь. – Мои родители обезьяны. У меня здесь нет дома. Я из джунглей. Я жила на деревьях… – попыталась объяснить я.
– Что?! – крикнул полицейский. Он немного помолчал и сокрушено вздохнул. А потом рассмеялся.
Я очень удивилась. Второй полицейский тоже засмеялся. Странно, что смешного я им сказала? Я перестала бояться и почувствовала себя обиженной. Я никому не говорила о своей обезьяньей семье, а когда наконец рассказала, меня подняли на смех.