— Может, потому что все, рано или поздно уходят: предают, бросают, умирают. — наконец подал голос Ад.
— Но это жизнь, Андрей. А ты усложняешь и обостряешь и без того самые болезненные моменты. Нельзя избежать смерти! Невозможно познать душу другого! Чертовски сложно предвидеть предательство и совершенно невозможно жить не живя, а только опасаясь, оглядываясь и подозревая. Я, может, и не умная, Ад. Может, не доросла до тебя, но искренне была готова стать достойной и искренне желала любить! Прости, что не получилось. Прости, что разочаровала. Прости, что мой отец был таким и зародил в тебе ненависть ко мне. Прости, что дружила с Энджи и оставила её тогда в клубе. Прости, что когда-то отвергла. Прости, что случилась в твоей…
— Прекрати! — пророкотал тихий, но такой вкрадчивый голос Адакова. — Знаешь ведь, что я виноват! Я кретин! На хрена на себя тянуть одеяло и извиняться? Или добить меня хочешь? — не то рыкнул, не то гневно оскалился.
— Вот видишь, — устало брякнула я, — ты даже выслушать не может. Думаешь, что я в спину нож хочу воткнуть! Но это не так, Ад. Я всего лишь хочу сказать, что понимаю и не держу зла. Не ёрничаю! Не играю! Я хочу быть в твоей жизни! Я хочу, чтобы мы были твоей жизнью. — наконец добавила в мысль сына.
— Хорошо, — кивнул Адаков, и вместо дальнейшего разговора ушёл.
На меня опять накатило опустошением.
Я зябко укуталась одеялом по самый нос, глотая непрошенные слёзы.
Не побегу!
Глава 46
Бориска
— Не понимаю я Ада, — искренне недоумевала наедине с Кристиной чуть позже.
— Да он такой, — с грустью кивала Крис. — Мы знакомы больше десяти лет, но Андрей до сих пор для меня загадка. С ним трудно, а без… — значимо умолкла, опустив взгляд, — да и сама знаешь, — тяжко вздохнула.
— Тогда зачем приходит? — зло пожевала губу я. — Душу только травит!
— Так потому и приходит, молчит, что сказать не может. И хочется и колется. Вроде понимает, что нужно уйти, а не может, вот и мается, — пожала плечами Кристина.
— Я вроде сказала ему, — тихо призналась, — что не держу зла и готова…
— Правда? — искренне подивилась Кристина. — И он не сбежал?
— Сбежал. — раздосадованно кивнула я.
— Но не от тебя, — заверила Кристина. — Если и сбежал, так только из палаты. Он здесь, у вашего сына.
Я аж от подушки оторвалась.
— Здесь? — села, скомкав край одеяла в кулаках.
— Конечно! А куда ему деться? Не дури, Бориска, ему далеко от тебя не убежать — не сможет! Да какое там? — улыбнулась своим мыслям, — он как преданный пёс все эти дни, что ты была на грани жизни и смерти возле тебя сидел.
— Правда? — мы впервые с ней говорили на эту тему. Я стеснялась спрашивать, не хотела бередить ее равны, прекрасно понимая, что отпустить такого мужчину, как Адаков, очень сложно. Так что Крис искренне вызывала уважение. И благодарна я ей была по гроб жизни. Она мне последнее время подругу заменила.
— Мне кажется он уже сделал свой выбор, но пока боится, — брякнула Крис, присев на стул.
— Боится чего?
— Что ты его увидишь таким изуродованным.
— Неужели настолько дурак? — опешила я, а сердце вновь загрохотало в ритме волнительной надежды.
— Не только лицом, но и душой. Ад не из тех, кто оголяется чувствами. Он не из тех, кто растекается лужей.
— Тогда что мне делать? — вздохнула я опустошенно.
— Дай ему время. Ты сильная! Терпи, дожмешь.
Адаков/Ад
В башке раздавалось гулкие биение сердца, мысли таранили одна другую, и ухватиться ни за одну толком не получалось.
Как не быть тварью?
Как не отпугнуть?
Как себе дать шанс?
Так задумался, пытаясь найти ответы, что запоздало среагировал на голос:
— Зачем ты приходишь? — сонно пробормотала Бориска, выныривая из сна.
— Убедиться, что ты жива.
— Зачем? — вторила без наезда, но требовательно и вкрадчиво.
— Боюсь… — запнулся на мысли, — тебя окончательно потерять.
И собой испугать!
Встал, собираясь на выход. Было не по себе чувствовать въедливый взгляд Митич. Но не успел шага ступить, тотчас среагировал на скрип двери. Это медсестра пришла с ребёнком на руках. Я даже опешил. При мне впервые Бориске принесли сына.
Для кормления?
От вида мелкого на руках Митич совсем душно стало.
— Спасибо, — с улыбкой поблагодарила медсестру, тенью скользнувшую прочь из палаты и оставившую нас с Митич одних.
Бориска бутылочку ко рту сына приложила.
— Молока нет, — с грустью нарушила повисшее молчание, в котором я точно шибанутый на голову придурок, таращится во все глаза на то, как малой с причмокиванием сосет бутылочку. — Нам повезло, у других мамочек молоко есть и они нам помогают, — эхом звучал тихий, размеренный голос Бориски. — Сцеживают своё, делятся. А нам потом придётся готовить специальную смесь, — она будто винилась за это.
— Главное, что вы живы, — пробормотал непослушными губами.
— Это да! — кивала Митич. — Хочешь попробовать? — вскинула на меня глаза полные светлой надежды.
— Что попробовать?
— Сына покормить, Адаков, не тупи!
— Не… — было начал, как Бориска тоном строгой училки отрезала:
— Заканчивай! Или ты так и будешь? Как вор украдкой прибегать? На меня сонную дышать, на сына глаза ломать! Вроде взрослый мужик, а кишка слаба шагнуть навстречу! Неужели мне, слабой девчонке, нужно всё делать самой?
— А ты выйдешь? — сам не понял часть какой своей самой дерзкой и смелой мысли озвучил, но сердце неслось как сумасшедшее. Даже голос надломился.
— Нет! — фыркнула Бориска, круша хрупкую надежду на «спасение». — Я не могу в таком виде, состоянии… — добавила секундами погодя, явно отвечая на мой немой взгляд побитого пса. — Я жутко выгляжу: страшная, толстая.
— Дико красивая, и ненормально любимая.
— Хм, вот-вот, — покивала своим мыслям, ты мне ни разу не признавался в любви, — аккуратно встала, малыша в кроватку для новорожденных, которая рядом с койкой роженицы ютилась, осторожно уложила, одеялом сына приткнула, чтобы не замёрз, и повернулась ко мне: — Ты нас избегаешь! Любви избегаешь! — продолжала укорять мягко, но очень серьёзно. — Даже лицо отворачиваешь, словно я плевала в тебя.
— Не хочу пугать.
— Не будь глупцом, Адаков, я тебя не за внешность полюбила, — Митич с нежностью посмотрела на сына, завозившегося в кроватке. Любовно похлопала по попке, словно успокаивала и только сын перестала кряхтеть, вновь глянула на меня: — Ты, конечно, был очень красив чего греха таить! Вот только меня шрамами не испугать! Зато меня, однозначно, можно потерять, если отталкивать! Не слышать! И не любить! А ты это делаешь очень умело. Изощренно! Болезненно! Терпение у меня не резиновое, Адаков Андрей Данилович, и если продолжите в таком репертуаре встретимся в суде!
— По какому делу? — озадачился откровенности Бориски и странной угрозе.
— Рано или поздно ты захочешь поддерживать связь с сыном.
— Суда не потребуется! Я бы очень хотел присутствовать в ваших жизнях.
— Присутствуй, — с готовностью кивнула Митич, — и для начала бы имя помог сыну придумать!
— Я? — она вышибала из меня дух.
— А кто? — в своей непосредственной манере продолжала Бориска. — Ты же отец. Признаёшь это или нет…
— Признаю, — а вот в этом не медлил. — Алименты, любая помощь. Всё, что нужно!
— Ну тогда, Ад, нам ВСЁ нужно! Вот только не уверена, что в это слово мы вкладываем один и тот же смысл, — обнадежила, возродила надежду. — Так что мне нужно ВСЁ! На меньшее я не согласна!
— Так значит выйдешь? — неосознанно шагнул к ней.
— А ты любить меня, наконец-таки будешь, как я хочу, а не как месть толкает? — с вызовом бросила Митич, воинствующе подбоченившись, а если учесть её больничный прикид, взбитые кудри волос, синяки под глазами, бледные губы, но сияющие глаза — не страшила, а улыбала. Да так, что сомнения слизало точно волной с берега песочный замок.
— Люблю, — кивнул ни секунды не медля.
— Сухо, мало, неубедительно, — скривила моську Митич.
— Тогда научи, как нужно, как хочешь.
— Просто перестань бояться и оглядываться — просто ЛЮБИ, Ад. Я ведь твоя! Пусть уже не девочка, но теперь я твоя женщина!
Бориска
— Ты уверена? — с надломом в голосе шепнул Адаков, ступив впритык, так близко, что у меня от волнения в горле пересохло.
— В отличие от тебя, я точно знаю, что хочу!
— Я ведь отпускал, — убежденно кивнул, гипнотизируя полыхающим мраком глаз, — я позволял быть счастливой без меня.
— А это возможно? — переиначила, отвечая вопросом на вопрос. — Ты выбросил подыхать без ТЕБЯ!
— Освободил, чтобы без тебя сдохнуть в собственном Аду. А потом ты… я ведь из-за тебя в любовь не верил. И гнал её! Это ведь ненормально, неправильно так любить.
— Как?
— Одержимо, неизлечимо и так остро, что проще брюхо ножом вспороть и кишки руками вытащить. Ты хуже наркотика. Ты опаснее яда. Выворачивала все мои чувства. Ломала все мои убеждения. Ты проклятие и ты любовь!
— Уже теплее, — и мой голос звучал тихо, шершаво, потому что задыхалась от волнения и счастья. Едва стояла, готовая упасть ему в объятия: — Почему ты так на меня смотришь? — неожиданно сипло уточнила, не в силах отвести глаз от загадочного Адакова.
— Собираюсь тебя поцеловать, — бархатной охриплостью прошелестело его обещание или угроза.
— Тогда почему медлишь? — к своему стыду нагло уточнила.
— Не уверен, что можно.
— Раньше ты был куда решительней, — высказала наигранное разочарование.
— Раньше был идиотом и слепцом. С тех пор столько наворотил, что и смотреть на тебя должен только с твоего разрешения.
— Мне больше нравился решительный Адаков, — проворчала я. — Знающий, чего хочет и берущий тараном самые неприступные стены! Поверь, неуверенности с верхом у меня.
— Эндрю… — бросил Андрей и я озадачилась:
— Что Эндрю?