— Ладно, пошли посмотрим, — кивнул Слава. — Только надо такую найти, чтоб все окна во двор выходили на этот палаццо.
Пустующую квартиру нашли в соседней пятиэтажке на четвертом этаже. Таких, откуда жильцы уехали, было, наверное, больше, но они были либо закрыты на ключ, либо вовсе забиты досками. Пока оставался шанс найти более или менее приемлемый вариант, взламывать не стали. Квартира оказалась не только пустая, но даже незапертая. Они вошли, включили свет. Похоже, уехали отсюда недавно. В квартире было две комнаты, и все три ее окна смотрели как раз во двор.
В комнатах почти ничего, только старый диван, подростковая расшатанная кровать в спальне и неказистый стол с табуретками на кухне.
— Ну вы пока располагайтесь, — сказал Слава спутникам. — А я пойду у соседей поспрашиваю, может, живет кто…
Соседи на площадке, если и были, на звонки не отзывались. Только в квартире напротив откликнулась старуха:
— Чего надо? Нет у меня ничего! Ни денег, ни водки!
— Мне только спросить, бабушка!
— Спросить? Так спрашивай!
Слава оглянулся.
— Скажите, в пятнадцатой квартире живет кто-нибудь?
— Зачем тебе?
— Поселиться хотим на пару дней.
— А чего вас сюда черт принес?
— По работе. Для газеты статьи писать.
У старухи любопытство пересилило страх, она открыла дверь, осмотрела Славу с пристрастием, осмотром осталась довольна:
— А в гостиницу чего не пойдете, коль для газеты? Таких пускают.
— Оттуда нас служба безопасности может турнуть. Наша газета Дудаеву не очень нравится.
— А там никто не живет. Съехали месяца два тому, собрались и съехали. Мне разрешили забрать что осталось. Так там и нет ничего. Вот табуреточки я ихние взяла бы печку топить…
— А батареи холодные разве?
— А то!.. Хорошо — знакомый «буржуечку» за литр водки поставил…
Завтра мы вам табуретки занесем.
— Да ладно уж, можете ко мне на постой заходить!
— Спасибо, мамаша, у вас небось одна комната?
— Ну.
— А у нас аппаратуры много. События будем снимать…
— Какие там события! Начнут молотить друг друга, как осатаневши, а потом слез не хватит всех оплакивать…
Слава вернулся в квартиру и по резким движениям, с которыми отскочили друг от друга Олег и Дина, понял, что они в лучшем случае обнимались, в худшем — целовались в засос, когда уши глохнут, сердце замирает, вот и бери его, глухаря, тепленьким, вякнуть не успеет.
— Значит, так, голуби мои, — сурово сказал он им. — Жилплощадь на указанный период наша, но спать здесь во всех смыслах слова нежелательно. На дворе уже стемнело. Пойду посмотрю поближе тот теремок. На это мне понадобится с полчаса. Вот это время вы имеете для лирических этюдов. Но не теряйте нюха!
— Вы не волнуйтесь, Вячеслав Иванович! — слегка покраснев, заверил Олег. — Все будет как надо!
— Хочется верить, — сказал Слава и тихо, осторожно вышел из квартиры.
Когда майор ушел, Олег взглянул на Дину без прежнего напряжения. В присутствии муровца он стеснялся показывать свое восхищение, может быть, порочной нравственно, но безупречной внешне девушкой.
Та в свою очередь заметила перемену настроения, происшедшую с молодым следователем.
— Молодой человек, не стесняйтесь! — улыбнулась она.
— Я не стесняюсь, о чем вы?! — слегка растерялся Олег.
— Что-что, а это я сразу вижу! Тем более что вы мне тоже нравитесь. Так какая разница, что подумает о вас этот бирюк из МУРа? Я ведь не преступница. Я ведь вам помогаю! Он что, не сказал вам?!
Говоря это, Дина подходила все ближе к Олегу и сейчас почти упиралась в его диафрагму спрятанными под свитером тугими бугорками аппетитной груди.
Следователь Величко пребывал в растерянности, не знал, что делать. Отступить под этим мягким и в то же время неумолимым напором значит продемонстрировать наиболее постыдную из слабостей: страх перед женщиной. Не отступить — очень возможно, что Дина спровоцирует на такое, чего Турецкий, если узнает, не простит.
Пока он раздумывал, девушка сделала еще полшага, слегка коснулась его, словно запятнала при игре в салочки, и, резко отстранившись, попросила:
— Проводите меня, пожалуйста, в ванную!
У Олега должна была отвиснуть челюсть от такой просьбы, но усилием воли он удержал ее на месте, спросил только:
— З-зачем?
— Какой вы, однако! Город на военном положении, вдруг туда кто-нибудь залез!
— Что вы! Только проверили!..
— Значит, не хотите?! — с угрозой спросила она.
— Нет, но если это так необходимо…
— Оставайтесь! Я не имею права подвергать опасности жизнь оперативного работника!..
Олег шагнул в сторону ванной комнаты, сохраняя на лице выражение угрюмости и озадаченности.
— Стойте! Я не имею права!.. — затараторила она.
— Не переживайте, я не оперативный работник! — проворчал Олег.
Сильно подозревая, что ведет себя как идиот, Величко подошел к двери, щелкнул выключателем, заглянул в неширокое помещение, в котором стены были выложены бирюзового цвета плиткой, а ванна покрыта салатовой эмалью. Комнатка конечно же совершенно пуста и заброшенна, даже кафель кое-где отвалился.
Олег повернулся и от неожиданности слегка вздрогнул: Дина стояла в дверях, озорно улыбаясь.
— Ну… вот… никого.
Она, не ответив, шагнула в ванную, не спуская глаз с Олега, ощупью закрыла дверь на задвижку и резко, словно швырнула сама себя, упала ему на грудь, сладострастно и с подвывом заговорила:
— Стой! Я мужика сто лет не пробовала!..
Олег снова не знал, что делать. То ли оторвать ее от себя, то ли впиться губами в вену на беззащитно подставленной шее. А она тем временем уже расстегнула ему штаны и хозяйничала там, лишая Олега последней воли к сопротивлению.
— Постой… а свет?..
— Нормально! — прерывисто дыша, негромко выкрикивала Дина. — Должен… видеть… кого… трахаешь!..
Олег лихорадочно пытался определить, как лучше разместиться. Но девушка все уже решила, сбросив джинсы-бананы и трусики, она уселась на край раковины, над которой хозяева некогда совершали утренние умывания, закинула стройные ножки на плечи следователя Величко. И тому ничего не оставалось, кроме как сдаться и доказывать, что он мужчина, самым древним, но неустаревающим способом.
…Работать пришлось дольше, чем обычно. Возможно, потому, что Олег нет-нет да прислушивался, не идет ли майор Грязнов. Дина, как показалось ему, испытывала неподдельное удовольствие, а может быть, просто действовала профессионально. Во всяком случае, стонала она натурально, а уж царапалась совсем по-настоящему!
Правда, когда все кончилось, Дина быстро оделась, пока Олег отдувался и приходил в себя.
— Ну ладно, отдыхай, малыш! — сказала она ему, отодвигая задвижку.
— Ты куда это?
— Пойду гляну, как там ветеран ментовский. Может, замерз!..
Вот нимфоманка! — устало подумал Олег.
Мягко ступая, Грязнов спустился по ступенькам, так что не разбежались даже притаившиеся под лестницей кот с кошкой, только настороженно проводили его глазами.
Во дворе было промозгло и сыро. Над городом стояла глухая тишина, только изредка взлаивали или завывали собаки да иногда ухал отдаленный взрыв или строчил автомат, а то и пулемет. Славе не довелось участвовать в боевых действиях, такое благополучное время выпало на его юность, но подумал, что именно так и должно быть в прифронтовом городе.
Мирный, гражданский Грозный жил надеждой на то, что войны не будет, что у противоборствующих сторон хватит ума не доводить дело до еще одного, более страшного штурма.
Слава подошел к особняку, прислушался, внутри как будто пусто и тихо. Его беспокоила дверь. Начни сейчас ее открывать, скрип несмазанных, ржавых петель в ночной тиши будет подобен грому. И все же надо войти.
Грязнов никогда не брал с собой фонарик. Это заблуждение, что он помогает в темноте. Плетясь за тускло-желтым световым пятном на земле, ты не видишь ничего по сторонам и сзади — там, где нет светового пятна. На улице, тем более городской, темнота не бывает кромешной, надо только дать глазам к ней привыкнуть, а ноги научить ступать легко и осторожно, чтоб не споткнуться или не провалиться в какую-нибудь яму.
Грязнов взялся за ручку двери, потянул ее на себя. Раздался скрип, показавшийся в тишине скрежетом. Слава вернул дверь назад, но не до конца, затем снова потянул, уже дальше на себя. Монотонность и постоянство скрежета должны были ввести в заблуждение чуткое ухо — будто ветер играет дверью.
На третий раз Слава нырнул в образовавшийся проем и на некоторое время замер у двери, прислушиваясь и ожидая, пока глаза привыкнут к темноте.
В здании не было слышно никаких звуков, только ветер теребил полуоторванный лист жести, прибитый когда-то на одно из окон.
Слава понемногу, делая небольшие аккуратные шажки, двинулся вперед. От центрального входа на первом этаже в обе стороны вели высокие массивные двери. Они были заперты, а для страховки забиты гвоздями. Это Слава определил, пробежав пальцами по запыленной крашеной панели дверей. Посередине, между двумя изолированными половинами здания, — широкая лестница. Грязнов решил подняться по ней, проверить второй и третий этажи, а потом — подвал. Наверху повторилась та же история — большинство дверей оказались заперты. А там, где не позаботились о запорах, и смотреть было не на что — кучи мусора и витающие над ними запахи свидетельствовали о том, что в теплое время года здесь гужевалось всяческое отребье, в наше время именуемое бомжами.
Глаза настолько привыкли к мраку, что Слава различал даже ступеньки широкой парадной лестницы. Вход в подвал, очевидно, располагался неподалеку от черного хода. Поэтому, спустившись на первый этаж, Слава направился туда, где, по его предположению, должен был находиться черный ход.
Там он и оказался — небольшая обшарпанная дверь. Незапертая, к тому же болтающаяся на одной петле. Так, за ней должны быть ступени вниз. Есть.