— Да? — спросил Марат. — А где же он? — И оглянулся по сторонам.
Девочка кивком головы показала назад. Марат легко отыскал Николая Николаевича среди нескольких человек, остановившихся перед памятником Пушкину.
— В шляпе, с газетой? — тихо спросил он.
— Да, — тихо ответила Надя.
— Вот и хорошо. Познакомь меня с ним.
И Надя не смогла уловить в его словах ни огорчения, ни радости. Интонация была нейтральная.
Николай Николаевич тщательно изучил все восемь букв вывески газеты «Известия» и перевел взгляд на вывеску кинотеатра «Россия».
— Папа, познакомься, — сказала Надя, подходя с вожатым.
— Рощин, — охотно назвал он себя, протягивая руку и пожимая мягкую, словно бы тоже замшевую, ладонь.
Вожатый не понравился ему. Он показался каким-то плюшевым, вкрадчивым, опасным. А насмешливые глаза и ироническая улыбка совсем расстроили отца Нади. Перед насмешниками он всегда сникал. Вот и сейчас у него вырвалось совсем не то, что он собирался сказать:
— Надюшка писала из Артека, что вы окончили ВГИК. Вы не хотели бы работать у нас на телевидении?
— Спасибо, — очень вежливо отклонил предложение вожатый. — У меня есть работа.
— Я не буду вам мешать, — помахал смущенно рукой в воздухе Николай Николаевич, будто изображал полет голубя. — Вы разговаривайте, а я постою с Пушкиным, пока Надя не освободится.
Марат улыбнулся. Они сошли по ступенькам на нижнюю террасу, молча миновали занесенные снегом чаши фонтанов и цветочные клумбы.
— Ну, рассказывай, — предложил вожатый, — как живешь, учишься, бережешь артековские традиции.
— Учусь хорошо. И традиции тоже берегу. Помните, у нас заповедь была в КЮДИ, что каждый член клуба обязан по возвращении домой организовать такой клуб у себя в школе. Я организовала. И меня опять избрали президентом. Занятия проводим в музее Пушкина и в ГТГ.
— А что такое ГТГ?
— Государственная Третьяковская галерея.
— Никогда бы не догадался, хоть живу рядом. Привык: Третьяковка и Третьяковка. Ну, и много занятий прошло?
— Четыре. Нет, пять: «Общее знакомство», «Художники Абрамцевского кружка», «Египет и Древняя Греция», «Готика, Ренессанс и барокко», «Мода от шкурки до поп-арта».
— Ребята охотно посещают занятия клуба?
— Из нашего класса примерно половина всегда бывает и из других классов приходят.
— А следующие какие темы?
— Я наметила восемнадцать пунктов: импрессионизм и нео…
— Стоп, Надюш, — сказал Марат. — Мы попали с тобой в неверный тон. Я больше не вожатый. Я просто очень рад тебя видеть. Здравствуй, Надя! — Он засмеялся.
— Я тоже просто. Мне нравится, как вы меня называете, — тихо добавила она.
— А как я тебя называю? — удивился вожатый.
— Ну, вы сами знаете как.
— Надюш, — повторил он. — Надюш… Что ты рисуешь сейчас, Надюш? Ужасно хочу увидеть твои новые рисунки.
— «Войну и мир» почти закончила.
— Ого! Неплохо звучит. В хрупкой фигурке московской школьницы слышен могучий голос Льва Толстого, — добродушно сказал Марат.
— Я хотела сказать…
— Не оправдывайся. Дерзость не нуждается в оправданиях своих поступков.
У ступенек, ведущих к главному входу в кинотеатр «Россия», они повернули и пошли назад. Фигура отца маячила у выхода из сквера, наполовину скрытая пьедесталом памятника. Надя сместилась на дорожке влево к самому краю, чтобы совсем его не видеть.
— А у меня сегодня большой день, — неожиданно по-ребячьи похвастался Марат и бережно похлопал рукой по сумке на плече, — «Мастер и Маргарита» вернулась из переплета.
— Вы отдавали в переплет журналы «Москва»? — поинтересовалась Надя.
— Да… Читала?
— Нет, но я знаю. Папа приносил, читал. Ему давали на одну ночь.
— А ты не читала? Имей в виду, можешь у меня взять.
— Спасибо. Как-нибудь возьму, когда можно будет, — сказала Надя.
— Да ты что? — остановился вожатый. — Не можно, а нужно! Не когда-нибудь, а сейчас. Твое будущее — книжная графика. Насколько мне известно, и отец твой так считает. Ты должна много читать.
Он сбросил сумку с плеча, рывком распустил шнурок. Надя продолжала испытывать недоверие к роману, в котором коты стреляют из пистолетов и чинят примусы, но, подчиняясь вожатому, она взяла книгу с радостным волнением.
Глава XI. Андрей Болконский
— А у нас новенький, — сообщила Ленка, встретив Надю в коридоре у бачка с водой. — Такой чудик: в черном костюме и платочек уголком выставил. Наши ребята оборжались.
— Платочек? — переспросила Надя.
Она открыла дверь в класс и увидела, что между рядов от парты к парте ходит, как жених, в черном костюме, с прилизанным чубом Игорь Сырцов и не знает, куда положить свой портфель. А ее одноклассники устроили из этого игру и наслаждаются растерянностью человека.
— На четвертой парте в проходе свободное место, — стараясь быть как можно серьезнее, сказал Половинкин.
— Здесь? — вежливо наклонился Чиз к Толе Кузнецову, собираясь занять место рядом с ним.
— Иди отсюда, — оттолкнул тот грубо новенького. — Здесь Колька Недосекин сидит.
— Я сказал: в проходе, — давился от смеха Половинкин. — Приставное место. Табуреточку надо принести.
— На предпоследней парте у батареи, — подсказала Таня Опарина, которую после поздравления в газете КОС никто иначе не звал, как Татьяна Ларина.
— У батареи, — еще раз повторила она.
— У батареи Раевского, — включился в игру А. Антонов.
— На Тушинском редуте, — сказала Ленка за спиной Нади.
Чиз пошел и остановился.
— Игорь! — громко окликнула Надя. — Как ты сюда попал? Ты что, заблудился?
— Я новенький, — сказал он и показал портфель, чтобы она удостоверилась в правдивости его слов.
— Учиться будешь у нас?
— Ага, — и опять показал портфель.
В классе воцарилась тишина, как на уроке.
— Давай сюда, — забрала Надя у него портфель. — Покажу тебе свободную парту.
Чиз поплелся за девочкой к предпоследней парте у батареи. Он был очень смущен и по дороге почесывал свой приглаженный чуб то одной рукой, то другой. Смущена была и Надя. Она села рядом с ним за парту и спросила:
— А почему ты оказался в нашей школе?
— Я переехал жить к бабушке.
— А родители?
— Они сказали, что хоть немного от меня отдохнут. А бабушка очень обрадовалась. Пирог с яблоками испекла.
Получив место и оказавшись отгороженным от всего класса Надей, ее внимательным взглядом, Чиз вздохнул и улыбнулся. Его лицо приняло привычное выражение добродушной, наивной восторженности.
Прозвенел звонок. Пружинистым шагом вошел учитель математики. Ленка оборачивалась назад, подавала выразительные знаки, но Надя осталась сидеть рядом с Чизом. Она чувствовала себя в некотором роде в роли хозяйки, которая должна была позаботиться о неожиданном госте. Ребята красноречиво перешептывались. Это ее мало беспокоило. Ее больше волновал поступок Чиза. Она понимала, что за его переездом скрывается не только любовь к пирогам с яблоками.
После уроков Надя и Ленка, как обычно, дружно перебежали шоссе и зашагали дворами затылок в затылок по узенькой, расчищенной в сугробах тропинке вдоль забора детского сада.
— Перебежчица, — сказала Ленка.
Надя засмеялась, думая, что подружка имеет в виду то, что они обе перебежали дорогу перед самым носом самосвала.
— Кто он, этот тип с платочком? — зло спросила Ленка.
— Кого ты имеешь в виду? — удивленно обернулась Надя.
— Ах, ты не понимаешь!
И неожиданно сильно и грубо толкнула в сугроб.
— Ленка, сумасшедшая!
Надя хотела выбраться из сугроба, но тонкие сильные руки опять со всего размаха вонзились ей в грудь и опрокинули навзничь. Рухнувший сверху сугроб засыпал Наде лицо, шею, плечи, остренькие холодные комочки закатились за пазуху. А Ленка прыгнула сверху и стала нагребать на нее снег портфелем. Надя почувствовала, что ей нечем дышать. Она рванулась, сбросила с себя подружку, выпрямилась, но отряхнуться не успела. Ленка со смехом снова набросилась на нее, и обе упали в сугроб. Надя выронила портфель. Она вырвалась из цепких рук и крикнула:
— Ленка, ты что делаешь?
Но та не отвечала. Ревность ее была исступленной. Лежа на спине, она подсекла Надю ногами, навалилась, принялась купать в сугробе. Наде сделалось страшно. Она вдруг поняла, что Ленка не шутила, когда говорила о себе, что всем приносит несчастье.
— Ленка, перестань, сумасшедшая!
Ленка засмеялась в ответ каким-то странным замороженным смехом. Она лежала в снегу, отдыхая, и держала около себя подругу. Надя перешла от обороны к нападению. Она подмяла «фаталистку» под себя, но та сразу ослабила руки и даже не делала попытки сопротивляться. Надя нагребала снег, а она лежала и смеялась.
— Вставай, простудишься.
Надя поднялась с колен, но тут же снова была опрокинута в сугроб. Вырвавшись, она схватила портфель и побежала. Но у Ленки ноги были длиннее. Она настигла Надю и сбила с ног, очень больно толкнув в бок обеими руками. Она ничего не говорила, только смеялась. Лицо ее, тонкое, нервное, в обычные дни красивое, сейчас было искажено и обезображено мстительностью, злой улыбкой. Надя, стараясь высвободиться, заталкивала подругу в сугроб, но сильные, гибкие руки вытягивались к ней из снега, хватали за что попало и не отпускали. Надя была готова заплакать, а Ленка все смеялась и смеялась.
Путь от школы через три двора пролег для обеих через все сугробы. В последнем сугробе перед окнами дома, в подъезде которого скрылась вконец измученная Надя, Ленка долго лежала одна, раскинув руки и покусывая закоченевшие губы, на которых замерзла безрадостная ожесточенная улыбка.
— Надюшка! — всплеснула руками мать, увидев свою растерзанную дочь. — Вся холодная. Колготки порвала. Где ты была?
— Мы с Ленкой баловались, — ответила девочка.
— Пуговица где?
— В сугробе, наверное, осталась. Мы с Ленкой купали друг друга в снегу.
— Купали? Зачем?