На самом деле никакой Маои не жадина! Не будь этой обработки, своих школьных товарищей он наверняка бы угостил. К тому же Маои отродясь не врал – неужели он бы стал обманывать ребят из-за одной-двух палочек сахарного тростника?
И хотя на Маои в тот раз напали несколько человек, он так и не вытащил лежавшую в рюкзаке скалку. Не потому, что ему не дали, а потому, что он просто не мог так поступить. «Человек следует принципам, а не уповает на грубую силу», – вспомнились ему отцовские слова. Всякий раз, как Маои хотел уже было достать скалку, в голове звучала эта фраза, которую отец часто повторял. Маои не мог, как подлец, пустить в ход скалку. Ни за что не мог повести себя так, чтобы отец его презирал.
Вечером того дня, когда Маои в последний раз жестоко избили пятеро мальчишек, он не хотел возвращаться домой. Взобравшись на гору, он добрёл до дикой рощи и сидел там, пока не погасла вечерняя заря и потихоньку не начала всходить луна, сидел и вспоминал сюжеты всех страшилок, которые когда-либо слышал, сам себя пугая каждой из этих историй, сидел, сидел… И вдруг на фоне закатного неба рядом с его маленьким сгорбленным силуэтом показался ещё один силуэт – большущий, пробирающийся через тонкие стволы деревьев.
– Кто днём не совершил дурного, ночью не испугается стука в дверь. Что же ты такого натворил, что теперь так дрожишь от страха? – раздался знакомый голос. – Если не сделал ничего плохого, выпрями спину и вставай!
Сквозь прозрачные слёзы Маои показалось, что его отец явился с луны, ну или по крайней мере одновременно с ней.
– Что тебя тревожит, расскажи мне, сынок.
Маои глядел на отца и в лунном свете будто бы впервые как следует рассмотрел его лицо – суровое, в морщинках, но взгляд его глаз был ласковым.
Всё-таки не желая, чтобы папа видел его зарёванного, Маои опустил голову ниже и молча сидел, глядя на тени на земле.
Две тени. Он словно видел, как большая тень обнимает маленькую. Как в те годы, когда Маои был младенцем, отец, наработавшись, садился на меже, а мама давала ему малыша Маои, и он нежно держал сына, ещё совсем кроху, в своих руках.
Маои с детства был очень послушный, но будто тыква-горлянка с пробкой – молчун. Не в пример Цзюаньэр и Сюэр, которые всё рассказывали.
– Сюэр, сегодня папа отведёт тебя на учебу. Нужно кое о чём поговорить с руководством школы твоего брата. – Цзюаньэр знала о бедах Маои, да и Сюэр тоже. Для младшенькой ходить в школу со скалкой в ранце было чем-то диким и тревожным, ей просто не верилось, что старший брат, всегда такой порядочный, мог подобное сделать.
После завтрака Хуан Чжунцзе отправился в школу и прихватил с собой скалку, найденную в ранце Маои.
Когда отец поинтересовался у сына, что случилось, тот не ответил. Тогда он порасспрашивал учеников школы Маои и таким образом узнал про Дылду с Коротышкой. Эти двое, наоборот, с радостью выложили всё начистоту.
Разобравшись, что произошло, Хуан Чжунцзе не мог не вмешаться. Да, его сына побили без причины – но даже не это самое важное; а вот если драка закончится плохо, если какой-нибудь ребенок поранит руку или сломает ногу – как тогда быть? Разве школа должна закрывать на такое глаза? Хуан Чжунцзе решил, что эту проблему необходимо обсудить с классным руководителем, а если толку не будет, то пойти к директору. Он верил в себя, ведь легко говорить, когда за тобой правда. Тем более что старается он не только для своей семьи.
Увидев, как Хуан Чжунцзе за руку с дочкой заходит в кабинет и вытаскивает из авоськи скалку, молодая учительница так испугалась, что сразу же послала за директором. Тот явился с двумя охранниками.
– Вы всё не так поняли, я принёс эту скалку не для драки, а чтобы показать вам. Мой сын сейчас не боится идти в школу, только если у него в ранце скалка. Скажите, как нам решить эту проблему? – спросил Хуан Чжунцзе сразу и классную руководительницу, и директора.
И рассказал всю историю.
– Разве ученики, которые раз за разом подкарауливают на дороге и избивают других учеников, достойны вашей школы? Ведь такая жестокость может очень плохо кончиться! По моему мнению, администрации школы следует разобраться с этим и провести разъяснительную работу! Пожалуй, я вернусь к вам через три дня, и мы снова поговорим, – сказал Хуан Чжунцзе классной руководительнице и директору. – Этого времени вполне хватит, чтобы разобраться.
Спустя три дня, как и обещал, Хуан Чжунцзе опять пришёл в школу и разыскал классную руководительницу. Та снова позвала директора.
Не успел Чжунцзе присесть, как к нему подошёл охранник:
– Вы вообще-то не из наших, ваши дети зачислены по ошибке, если не нравится здесь – уходите!
– Мои дети поступили сюда с разрешения школы. Официально зарегистрированы и приняты, а значит, такие же ученики, как и все прочие. «Наши» или «не наши» – такой вопрос уже не стоит. Да и вообще, что это за безответственность – выпихивать детей из школы! Моего ребенка обидели раз, второй, потом третий – я этого так не оставлю, и ваша школа тоже не должна! Директор, как думаете, разве я не прав? – обратился Хуан Чжунцзе к подбежавшему директору. Речь его была смелой и уверенной.
– Мы провели расследование, и знаете, это действительно наша вина! Благодарю вас за ценное замечание относительно работы нашей школы, мы непременно тщательно во всём разберёмся и проведём воспитательные беседы, – залебезил вдруг директор.
Сюэр, стоявшая рядом, вжавшись в стену, ушам своим не поверила: директор признал свою ошибку перед её отцом! В этих дебатах – если только можно назвать их дебатами – папа победил!
Пока Маои не стали известны результаты отцовских переговоров с администрацией школы, он чувствовал себя как на иголках – вот уж действительно, Дылда и Коротышка его совсем измотали… Но, что странно, в тот день ни один из них не встретился ему в школе.
Возвращаясь вечером домой и пробираясь вдоль школьной ограды, он вдруг столкнулся с обоими, но мальчишки неожиданно для Маои быстро шмыгнули под ограду и мгновенно исчезли. Ну а уж когда он узнал, в чём дело, то совсем успокоился. Теперь Коротышка с Дылдой не будут помыкать им, а уж тем более – высмеивать или обижать. На следующий день, шагая к школе, Маои впервые чувствовал, что он тоже полноправный ученик.
А спустя ещё несколько дней, в один из теплых вечеров, когда ласковое солнце клонилось к закату, Маои в одиночестве возвращался домой. Издалека он заметил, как к дверям его дома подошли двое мужчин в спецовках, навстречу им вышел отец. Мужчины протягивали отцу какие-то свертки, тот упорно отказывался. Позади мужчин, понурив головы, стояли двое мальчишек – высокий и низенький.
Так, значит, они пришли в дом Маои извиниться!
– Товарищи по учёбе – это когда вместе учишься. Порой, как говорится, без драки друг друга и не узнаешь. Но отныне, если дети опять захотят помериться силой, пусть делают это на спортплощадке, играя в волейбол или баскетбол! – расслышал отцовские слова Маои, приблизившись к дому.
В этот момент сын снова посмотрел на отца: его улыбка была прекраснее вечерней зари.
Все домашние, а особенно Сюэр, запомнили, что сказал сказал Хуан Чжунцзе, проводив родителей Дылды и Коротышки:
– Прав не тот, кто кричит громче всех, а тот, кто говорит с толком. Такому все пути будут открыты.
Десять юаней, которые улетели без крыльев
Сахарный тростник продали, и Хуан Чжунцзе прибрал вырученные деньги в выдвижной ящик.
Собранные с тридцати му земли манго продали, деньги спрятали туда же.
Батат со склона тоже продали, и эти деньги также оказались в папином ящике.
У бабушки было своё укромное место, где она хранила сбережения, – те деньги, что отдавали ей мама и папа, она складывала в деревянную шкатулку с медным замочком. Шкатулка была лёгонькая, покрытая тёмно-фиолетовым лаком, в ней держала деньги ещё бабушкина бабушка. Спустя много лет и много поколений шкатулка оставалась целой и невредимой. Ею распоряжалась бабушка, и деньги, хранившиеся внутри, принадлежали одной лишь бабушке.
Если нужны деньги – иди к отцу, такое в семье было правило. Когда не хватало денег на тетради или книги, трое детей просили именно у него. На учёбу отец обычно всегда давал, а вот на другое, например, на лакомства или игрушки, – нет.
Старики любят баловать внуков, а балованные внуки любят стариков. В жару, когда было много комаров, Сюэр каждый день залезала под бабушкин сетчатый полог и помогала ей ловить назойливо звенящих кусачих насекомых. Девочка шлёпала и шлёпала их ладошкой, а потом её рука покрывалась пятнышками крови – бабушкиной крови, которой комары успели насосаться. Иногда бабушка давала Сюэр немного мелочи:
– Сюэр, такая жарища, пойди, купи себе мороженое.
На бабушкины деньги девочка редко что-то покупала, а потихоньку копила, прятала их в тайном месте, о котором никто не знал.
– Ты ведь любишь читать и рисовать, а у меня в кармане лежат пять юаней, возьми и купи себе что хочешь! – сказала однажды бабушка.
Девочка вытащила бабушкины пять юаней и побежала в магазинчик у школы. На этот раз на бабушкины деньги Сюэр купила альбом для рисования и кисточку. А сдачу припрятала в свой тайник…
В фабричной школе с двумя миндальными деревьями, в отличие от других школ, были не только уроки искусства и музыки, но и английский с первого класса. Сюэр, любительницу путунхуа, английский язык тоже очень увлёк. Она покупала книги на английском, выполняла упражнения по английскому, учила английские слова, активно участвовала во всём, что было связано с изучением английского языка.
Как-то раз после учёбы Сюэр зашла в магазин канцтоваров и увидела, что ребята из её школы покупают кассеты с уроками английского. Но одна кассета стоила целых двенадцать юаней! Так дорого! Как же быть? Вот кто заставлял её любить английский? Скрипя зубами, она достала карманные деньги и всё-таки купила одну. С кассетой изучать иностранный язык стало куда проще. Каждый день после школы, идя по тропинке на склоне, Сюэр доставала из ранца свою простенькую радиокассетную магнитолу, останавливалась на одной из полянок на какое-то время и слушала кассету с английским снова и снова. Вокруг колыхались стебли бамбука и щебетали птицы, и когда Сюэр уставала заниматься, то, прищурившись, смотрела сквозь бамбуковые листья на синее небо и белые облака.