Картинка, которая вспыхнула перед глазами, наконец вывела Тамару из оцепенения. Она взвизгнула, рванулась вперед, позволив длинным пальцам коснуться ее волос, и кубарем скатилась с кровати. Тут же задрыгала ногами, стараясь выпутаться из одеяла, вскочила, побежала к двери… И замерла, увидев свое отражение в дверце шкафа.
Всклокоченная, в сбившемся мятом сарафане, который не сняла с вечера. А за спиной… За спиной ничего. Просто комната, уже хорошо знакомая. Письменный стол, опрокинутый стул, распотрошенная кровать. Ничего не свисает сверху, никакие паучьи руки не тянутся через потолок.
Тамара обернулась, чтобы удостовериться, что отражение не врет. Оно не врало. Потолок, ровный и белый, оставался на месте. Вонь, которая не давала ей дышать, рассеялась. И никаких звуков, кроме редких капель, ударяющихся о подоконник, Тамара не услышала. Она сделала несколько глубоких вдохов, вернулась в постель и взяла с тумбочки телефон. Поколебавшись немного, выбрала мамин номер и нажала на вызов. Потянулись гудки. Оставаться здесь она и правда больше не могла. Это уже слишком. С этим местом что-то не так.
Мама не ответила. Тамара посмотрела на время: четыре утра. Ничего удивительного. Родители на ночь выключали телефоны, потому что мама спала очень чутко и страдала бессонницей: любой звук и даже вибрация могли ее разбудить. Можно было, конечно, позвонить на домашний, но… В окно Тамара увидела, что краешек неба на востоке полинял и на нем отпечатались беспокойные трепещущие кроны. Скоро рассвет, осталось совсем немного. Телефонный звонок может и подождать. Она стянула с кровати подушку и одеяло и уселась на полу возле шкафа: оставаться в постели, над которой только что нависало это, она не хотела.
Глава 13. Пляска смерти
Собственное отражение напоминало Тамаре зомби из какого-нибудь ужастика. Бледная, волосы торчат в разные стороны, губы искусанные, под глазами синяки, сарафан помятый. Каким-то образом она умудрилась задремать прямо на полу и теперь, когда ее разбудил звонок на завтрак и топот ног за дверью, с трудом заставила себя подняться на ноги. Шея затекла, в висках пульсировала боль.
Пока Тамара, обхватив голову руками, брела к кровати, она – словно встала под холодный душ – вспомнила все, что было ночью. Или не было? Тамара потрогала свой лоб, и он показался ей даже прохладным. Потом с опаской посмотрела на потолок – совершенно гладкий и… скучный.
Как бы то ни было, ситуация зашла слишком далеко. Сейчас, когда комната купалась в хмуром утреннем свете, глупо было всерьез думать о серийных убийцах, прячущих в особняке трупы, или о монстрах с длинными изломанными конечностями, которые караулят Тамару на чердаке. Но ясно было, что эта школа на нее действовала плохо. Вдруг тут что-то не так с воздухом? Или с водой… Бывает же такое.
Тамара потянулась к телефону, чтобы проверить, не звонила ли мама. Черный экран показал ей пустую батарейку с одним красным делением и погас. Она поставила телефон на зарядку, подождала немного, пока он придет в чувство. Но когда начала набирать мамин номер, звонок сбросился. Не было сети.
Сколько ни ходила она по комнате, как ни старалась поднять телефон повыше или высунуть его в окно, ни одной «палочки» на индикаторе так и не появилось. Тамара, стараясь унять тревогу, умылась, скинула вчерашнюю одежду, натянула на себя плотные колготки и темно-синее платье-толстовку. Несколько раз провела по встрепанным, торчащим во все стороны волосам расческой, сунула ноги в кроссовки и выбралась в коридор.
Завтрак, судя по времени, уже заканчивался, и вот-вот должен был начаться урок – кажется, алгебра. Тамара побрела к лестнице, надеясь добраться до класса и попросить у кого-нибудь телефон. Уже на втором этаже она столкнулась с Полей.
– Привет. – Та встревоженно оглядела Тамару. – С тобой все хорошо? Опять болеешь?
– Все в порядке. Просто не мой день. Можно твой телефон? Очень хочу позвонить…
– Не ловит. – Поля виновато пожала плечами и показала на экран. – Ни интернета, ни звонков.
– Странно.
– Обычное дело за городом.
– Наверное… Ты сейчас на алгебру?
– Нет, ее отменили, в столовой сказали. Любови Викторовне пришлось уехать в Калининград, поэтому алгебра будет завтра, а сегодня снова рисование. Замена.
Тамара чертыхнулась про себя и уже хотела попрощаться с Полиной и пойти искать Озерова или его помощницу, чтобы просить разрешения позвонить маме с городского телефона. Но в коридоре показалась Вероника Сергеевна.
– Тамара, привет! Рада, что ты здесь… Боялась, не придешь.
– Я собиралась… – Тамара неопределенно махнула в сторону кабинета Озерова, но, перехватив печальный и немного виноватый взгляд учительницы, осеклась. – Я собиралась попробовать еще раз. Ну, рисовать.
– И это чудесно! – Вероника просияла. На тонкой китайской палочке, которая скрепляла пучок розовых волос, закачалась перламутровая бусина. – Хотела сказать тебе, что грубая критика может быть ужасно обидной. Но нужно тренировать себя ее игнорировать… И прислушиваться только к тем, кто хочет тебе помочь и готов спокойно рассказать, что подправить и как это сделать…
Тамара кивнула.
– Это сложно.
– Будем учиться. – Вероника приобняла ее за плечо и мягко развернула к кабинету. – Пойдем?
– Знаете, мне нужно позвонить родителям, а мой телефон…
– Да, у меня тоже не ловит. Здесь такое иногда бывает. После урока вместе сходим к Марине, позвонишь с городского. У тебя ведь ничего срочного?
«Над моей комнатой, кажется, живет какая-то тварь, и ночью она пыталась вырваться. Ну а может, у меня просто шизофрения».
– Нет, ничего. – Тамара подавила ядовитую усмешку.
– Хорошо. Я придумала новое задание. Интересное.
Задание и правда оказалось любопытным. Вероника сказала, что сейчас включит музыку, а остальные должны будут послушать ее, прочувствовать и нарисовать те образы, которые придут в голову.
– Мы учимся слышать свой внутренний голос, – добавила она строго. – Поэтому на своих уроках я запрещаю критику. Если не можете сказать одноклассникам что-нибудь хорошее, не говорите вообще ничего. Поддержи или пройди мимо – мой любимый принцип.
Артем хмыкнул, но ничего не сказал. Тамара наградила его тяжелым взглядом. Вероника убедилась, что у всех есть бумага, карандаши и краски, и поставила на стол портативную колонку. По классу поскакали расхристанные струнные аккорды. Их догнали духовые и ударные, несколько партий слились в торжественном, безудержном и немного мрачном вальсе.
– Пляска смерти, – сообщила Лера, довольная собой. – Макабр.
Вероника приложила палец к губам, потом коснулась уха, словно говоря: «Не болтайте, а слушайте».
Пляска смерти Тамаре понравилась, хотя классическая музыка без слов, как ей казалось, не совсем ее тема. Но этот вальс был шумным, колючим, дерзким, немного ро́ковым, и Тамара даже прикрыла глаза, позволяя его звукам прокатить себя по головокружительным серпантинам, несколько раз поднять на вершину горы и уронить вниз. Она решила, что обязательно найдет эту музыку в «Айтюнс» и добавит в плейлист. Когда снова доберется до интернета.
Но стоило замереть последним аккордам, как Тамара поняла: она совершенно не знает, что ей нарисовать. Какие-то образы в голову ей, конечно, приходили: она видела девушку в бальном платье, мраморный пол и зеркала, людей в карнавальных масках. Но вдруг все решат, что это глупо? К тому же у нее просто не получится нарисовать то, что ей представляется в голове, и вместо эффектного и романтичного «ожидания» получится унылая «реальность» с «кривыми уродцами», как назвал их вчера Самбуров.
– Так. Я вижу, вы немного зависли, – хихикнула Вероника. И Тамара увидела, что не только она в нерешительности смотрит на чистый лист. – Давайте постараемся не думать о том, как воспримут ваш рисунок другие. Просто рисуйте. Для себя. Даже мне, если хотите, можете не показывать. Ни о чем не думайте. Выпустите на бумагу то, что у вас внутри. И знаете… Что, если мы немного передвинем парты, чтобы никто ни к кому не подглядывал и вы чувствовали себя свободно?
Через пару минут возни, скрипа и шуршания парты поставили широким кругом – так, что сунуть нос в чужой альбом и правда было невозможно. Тамара покрутила в пальцах простой карандаш. Выпустить на бумагу то, что у нее внутри… Звучит немного пафосно и бредово, но обижать Веронику не хотелось. К тому же чем быстрее она закончит рисунок, тем быстрее сможет позвонить домой. И уехать отсюда.
Тамара глубоко вздохнула и коснулась альбомного листа кончиком карандаша. Рука неподвижно повисла в воздухе, а потом заплясала над бумагой все быстрее и быстрее. В голове звучала и звучала музыка. Мысли поблекли, ушли на задний план. Контуры, линии, штрихи… Сквозь их какофонию проступили женская фигура, кроны деревьев, зеркальная гладь озера, птичьи крылья в облаках, две пустые глазницы…
– Тамара! Это же потрясающе!
Звонкий голос Вероники вывел ее из транса. Тамара вздрогнула, уронила карандаш. Он прокатился по полу, и она наклонилась, чтобы поднять его.
– Ты прости, что я подглядела… Я обещала так не делать, но… Это же и правда невероятно! Почему ты не говорила, что рисуешь?
Тамара вынырнула из-под стола с карандашом в руках и поняла, что вокруг собрались все четверо ее одноклассников и Вероника Сергеевна. Все еще не понимая, что происходит, она посмотрела в собственный альбом и на пару мгновений забыла, как дышать.
Вместо кривоватых фигурок с нарушенными пропорциями, которые она рисовала обычно, там была высокая, стройная, безупречно красивая девушка в роскошном длинном платье с открытыми плечами. Она самозабвенно танцевала на берегу озера, подол ее одежды трепетал на ветру, вокруг поднимался вихрь опавших листьев. В этом рисунке все было в движении – двигались тонкие белые руки, длинные вьющиеся волосы, хрупкие и обнаженные ветви деревьев. Двигалась каждая черточка, каждый штрих, словно всю картинку сплел ветер, словно она была миражом, который вот-вот рассеется.