– Да, в колледже.
– Но это ведь… – Тамара не знала, как задать вопрос, чтобы не обидеть Соню.
– Хочешь сказать, умирающая профессия? – усмехнулась та.
– Ну не то чтобы…
– Да, знаю. Нам даже в колледже говорили об этом с удивительным постоянством, будто хотели, чтобы мы забрали документы и ушли. Книги меняют форму, и знания и истории можно подать десятком разных способов. Так что пачка листов в картонной обложке – уже не единственный способ узнать новое и перенестись в другой мир. И человек, который раскладывает карточки по ящичкам и расставляет книги на полках, тоже скоро будет не нужен…
– Грустно. – Тамара поглубже натянула шапку и повернулась так, чтобы усиливающийся ветер не вгрызался ей в лицо. – Прости, что подняла эту тему…
– Ничего страшного. – Соня немного смягчилась. – Я сама думала обо всем этом миллион раз. Но моя школа в Петербурге… Уверяю тебя, если бы ты там оказалась, ты бы тоже предпочла возиться с карточками. К тому же в программе колледжа у нас было три вида литературы, история, философия, социология, психология… Это гораздо больше, чем я узнала бы в школе. И наконец, я смогла устроиться на работу. Что оказалось весьма кстати: когда все позакрывалось из-за эпидемии, маму сократили в театре – она актриса, – и нам пришлось вернуться сюда.
– Ты молодец, – искренне восхитилась Тамара.
Сама она не могла представить, что было бы, если бы ей через три с половиной года пришлось отложить в сторону свои мечты и помогать родителям. Правда, с мечтами у нее было почти так же плохо, как с ответственностью и самостоятельностью, так что, может, как раз ей и неплохо было бы просто устроиться на работу без особых амбиций. Хоть какой-то будет от нее толк.
Новый порыв ветра бросил Соне в лицо ее собственную пелерину. Тамара подняла голову и увидела, как стремительно собираются над городом набрякшие тучи.
– Что-то мне это не нравится. Может, пойдем куда-нибудь?
– Да, было бы недурно. Здесь есть хорошее кафе, в которое мы ходили с мамой…
До кафе они успели добежать как раз в тот момент, когда по кирпичикам тротуара забарабанил дождь. Тамара скинула пальто и вслед за Соней прошла в дальний угол зала, тихий, освещенный мягким светом. Официант положил перед ними меню. Тамара выбрала жюльен – ее самое любимое блюдо – и брускетту с сыром, базиликом и томатами. А пока Соня сосредоточенно листала меню и что-то подсчитывала, принялась разглядывать зал.
Темно-вишневые обои с золотистыми узорами, низко висящие круглые светильники, на креслах и диванах – разноцветные подушки, по стенам – полки с книгами, картины, открытки и фотографии в разнокалиберных рамочках. Уютная эклектика, атмосфера почти домашняя.
– Как ты находишь школу? То есть «Мастерскую»… – Соня заказала себе куриный суп, пюре с котлетой, винегрет и ягодный чай и посмотрела на Тамару.
– Вроде неплохо. Ну то есть как неплохо… Не хуже, чем в остальных моих школах, – это точно.
– Школах? Множественное число?
– Да. Это четвертая.
– Вы часто переезжали?
– Нет, я просто… – Тамаре стало неуютно. – Не вписывалась.
– Ну или они не вписывались в тебя, – задумчиво кивнула Соня.
– Так не бывает. Если выбивается один человек, значит, дело в нем, с ним что-то не так… А я во всех четырех школах выбивалась… То есть трех.
– А в четвертой?
– Первой. Она была первая. И там все было хорошо, но… Сама по себе школа была не очень.
– Почему?
– Мама сказала, она средненькая. И не даст хороший старт. И там учатся дети из семей без амбиций…
– Да. Здесь как раз все наоборот, – пробормотала Соня. – А чем занимаются твои родители?
– У них небольшая сеть семейных антикафе… Туда можно прийти с ребенком, заплатить деньги и отдать его няне или аниматору. А самому поработать или отдохнуть.
– Интересно!
– Моей маме не хватало чего-то подобного, когда я была маленькая, поэтому она решила открыть такое место сама. Тем более она логопед и все равно работала с детьми. Так что они с папой накопили денег, взяли кредит… Сначала мама сама была и за аниматора, и за официантку. Я как раз тогда еще училась в первой школе, приходила к ней после уроков, немного помогала. Потом кафе стало выходить в плюс, и получилось нанять людей. И открыть еще два похожих кафе в других районах…
– Это хорошо.
– Да… Правда, родители стали немного… другие, что ли. У мамы появилось много новых подруг, и мне они не очень нравились. Они постоянно рассказывали про своих детей – как они хорошо учатся, куда ходят, чем занимаются. Мама хотела, чтобы я общалась с ними, брала меня на какие-то встречи, которые они устраивали. Экскурсии, бранчи, ланчи, квесты. А мне там было не очень. Ну то есть сами экскурсии и квесты очень даже, но все эти идеальные дочери маминых подруг…
– Ваш заказ, пожалуйста. – Возле столика появился официант с полным подносом. Забренчали тарелки, чашки и приборы.
Тамара жадно накинулась на свой жюльен и брускетту, жалея, что заказала так мало. Соня тоже уплетала обед за обе щеки, так что ненадолго вокруг их столика повисло молчание.
– Взгляни! – Соня отложила вилку, промокнула губы салфеткой и показала куда-то за спину Тамаре. – Это твой рисунок?
Та обернулась, ощупала взглядом несколько открыток и фотографий в рамочках.
– Где?
– Да вот же…
Тамара посмотрела внимательнее и поняла, что рот ее сам собой открывается, выпуская наружу безмолвное «О-о-о…». Акварельная миниатюра, совсем небольшая. Полдюжины больших черных лебедей, хлопая крыльями, кружат по пространству листа, а среди них, обнимая себя за плечи, стоит хрупкая девушка. И по подолу ее белоснежного, сотканного из перьев платья, словно разлитая краска, ползет вверх чернота. Лицо девушки подозрительно напоминало лицо танцовщицы из Тамариной «Пляски смерти», да и сама манера, в которой был сделан рисунок… Те же воздушные штрихи – будто изображение сдувает ветер, те же цвета – многочисленные оттенки голубого и серого. И снова эти черные перья. Везде они…
– Нет, не мой, – только и смогла ответить Тамара, пытаясь сообразить, как такое могло случиться.
Тут она заметила, что рисунок подписан мелкими аккуратными буквами: «Противостояние добра и зла. А. Озеров, 12 лет».
– Озеров?! – Она почти прокричала эту фамилию, так что пара человек за соседними столиками обернулись.
– Что? Андрей Евгеньевич? – Соня подошла поближе и, протерев очки салфеткой, с минуту разглядывала рисунок и подпись. – Почти уверена, что это какое-то совпадение. Хотя выглядит все довольно странно, должна признать.
– Да уж. Подожди, сейчас проверим.
Тамара разблокировала смартфон, вбила в поисковой строке «Андрей Озеров» и полистала результаты. Несколько старых заметок о том, что некий педагог Андрей Озеров открыл в подмосковных Люберцах детский развивающий центр, спустя пару лет – статья о том, что один центр превратился в сеть благодаря авторской методике, которая помогает раскрыть в подопечных таланты. Тут уже Озеров предстал перед читателями не безликим набором букв, а собственной персоной. Тамара узнала обаятельную широкую улыбку, темные волнистые волосы, серые глаза. Дальше нашлась страница в фейсбуке. Фотографии из путешествий, из театров, с пробежек и марафонов, загородных велосипедных прогулок, занятий виндсерфингом. Постановочные снимки, на которых Андрей Евгеньевич работает в роскошном кабинете: темное дерево, зеленое сукно, тисненные золотом корешки книг, сверкающие дорогие запонки, безупречно подогнанный по фигуре пиджак, красивый задумчивый полупрофиль на фоне панорамного окна. Репосты новостей о сети детских центров «Одарение», потом об открытии «Мастерской дизайна личности».
– Смотри, он, оказывается, из Калининграда. – Тамара развернула к Соне телефон. – У него на странице написано, что он окончил Калининградский государственный университет, педагогический факультет. Знаешь такой?
– Да. Сейчас, правда, он по-другому называется. Балтийский федеральный университет имени Иммануила Канта…
– Значит, это может быть его рисунок. Уже много совпадений.
– Довольно странно, – нахмурилась Соня. – Андрей Евгеньевич не говорил, что он из Кенига… Откуда-то отсюда. Не могу сказать, что мы с ним много общались в неформальной обстановке, но все же он ни разу этого не упоминал. Тут не написано, из какого он города?
– Нет, ни города, ни школы. Сейчас посмотрю еще кое-что…
Тамара зашла на «Одноклассники» – загадочную и неизведанную зону, на которой, как она была уверена, водятся только те, кто перешагнул сорокалетний рубеж и увлекается закаткой огурцов, рассылкой вырвиглазных электронных открыток и ожесточенными спорами о политике. Андрей Евгеньевич этому портрету совсем не соответствовал, но его страница на «Одноклассниках» тем не менее нашлась. Правда, заброшенная: только одно старое фото и пустая стена.
Тамара уже почти издала разочарованный стон, но додумалась зайти в раздел «Фото» и обнаружила там десяток «фотографий с пользователем». В основном это были поздравления – с Новым годом, Днем Победы, Пасхой. Но среди них нашелся мутный снимок – судя по качеству, сделанный еще на пленочную мыльницу, а потом отсканированный. Человек 30–40 детей разного возраста и несколько взрослых нестройной гурьбой стояли на фоне здания, которое показалось Тамаре подозрительно знакомым.
– Это же наш особняк! – охнула Соня.
Тамара хотела возразить, но поняла, что Соня права. На фото была их школа, только ее стены вместо благородного пепельно-розового были выкрашены в мерзкий грязно-голубой цвет. Снимок был подписан: «Наш благотворительный лицей, 1994 год. Жаль, что все так быстро закончилось… Начало было многообещающим».
– Признаться, я уже перестала что-либо понимать. – Соня потерла переносицу. – Здесь и раньше была школа? Но Андрей Евгеньевич говорил, что реставрировал здание на свои средства и оно было в плачевном состоянии. Выходит, школа закрылась?
– Интересно почему… – Тамара задумчиво разглядывала фото и Озерова на нем – высокого мальчишку с тонкой шеей и неровно подстриженными волосами.