я.
– Никогда о таком не задумывалась. Мне, наоборот, казалось, что почти всем вокруг повезло и они целые, а я вот – нет.
– Да, я тоже так считала, а потом, когда стала ходить к психологу, передумала.
– К нашему? К Светлане Аркадьевне?
– Нет, я еще и до этого ходила, – покачала головой Поля. – А куда ты уезжала сегодня?
Тамара рассказала про Зеленоградск и про Соню, умолчав, конечно, о рисунке А. Озерова и обо всем, что было с ним связано.
– Я тебе сейчас задам вопрос. – Она бросила взгляд на потолок, только теперь поймав себя на мысли, что ни разу не слышала никаких скрипов и шорохов. – Но ты подумаешь, что я ненормальная.
– Как говорил Чеширский Кот, мы все здесь не в своем уме, – улыбнулась Поля. – Так что задавай.
– Ты не слышишь ничего необычного? Наверху. Как будто что-то стучит или шуршит…
Поля наморщила лоб, пытаясь вспомнить.
– Вроде нет. Это старый дом, так что иногда что-то скрипит, конечно, но я почти не обращаю внимания. А что? – Она подняла руку, чтобы заправить за уши падающие на лицо волосы.
– Да так, ничего…
Тамара задержалась взглядом на Полином предплечье. Свободный рукав толстовки соскользнул, показав кусочек длинного шрама, темно-розовой дорожкой уходящего от запястья наверх. Поля перехватила ее взгляд, быстро одернула рукав.
– Это…
– Я же говорю, не все справляются.
В дверь несколько раз постучали. Тамара вздрогнула.
– Можно? – В комнату просунулась голова Марины. – Поля, ты не спишь? Ты, случайно, не знаешь, где… А, вот и ты! – Она увидела Тамару, и с ее лица соскользнуло напряженное выражение. – Мы тебя потеряли.
– Извините…
– Уже одиннадцатый час, – укоризненно заметила Марина. – Все должны быть в своих комнатах. Андрей Евгеньевич очень волнуется.
– Это я виновата. Позвала Тамару…
– Мы как-то не следили за временем…
– Ничего страшного. Но больше так делать не надо. Или хотя бы предупреждайте, где вы. Пойдем, Тамара. Провожу тебя в твою комнату, чтобы ты еще куда-нибудь по дороге не свернула.
Тамара пожала плечами и, виновато махнув Поле на прощание, пошла к себе.
Глава 18. Вверх
Ей снилось, что она тонет. Вокруг темная, мутная вода. Она взмахивает руками, пытается подняться на поверхность, но чьи-то руки – сильные, неумолимые – держат ее за плечи. Где-то наверху, над водой, дрожит большое теплое солнце, но дотянуться до него Тамара никак не может. Она уже знает, что спасения не будет, что ее ждет серое илистое дно; тело сковывает обреченность.
Но руки, держащие ее, ослабляют хватку, и, когда Тамаре все же удается схватить ртом воздух, она понимает, что сидит на собственной постели, влажной от пота, и ее нежно обнимает сочащийся сквозь приоткрытую штору рассвет.
Скр-р-р – раздалось сверху в тот момент, когда Тамара потянулась за телефоном и увидела, что на часах – без пяти шесть. Доски заскрипели, следом возник шорох, потом вступила тоненькая печальная мелодия. Несколько мгновений Тамара сидела, затаившись и подтянув к груди одеяло. Потом вскочила и как есть, в пижаме, выбежала в коридор.
Стремянка все так же стояла прислоненной к стене. Тамара, боязливо оглядевшись, схватила ее и, стараясь не шуметь, потащила к своей комнате. Повозившись немного, раскрыла лестницу прямо рядом с кроватью, удостоверилась, что она стоит крепко, метнулась к столу и выискала в нижнем ящике пенал, в котором нашелся канцелярский нож.
По стремянке Тамара взлетела, забыв о том, какая она обычно неуклюжая. Оказавшись на верхней, седьмой, ступеньке, она как раз уперлась макушкой в потолок. Нож скользнул по ткани один раз, второй – и Тамара увидела длинный, чуть расходящийся в стороны порез, напоминающий рану на коже. Там, за краем, проступала темнота. Тамара застыла, пытаясь осознать, что она вообще творит, но уже через мгновение решилась и, зажмурившись, запустила в потолочную рану руку. Что-то посыпалось ей за шиворот, побежало крошечными лапками по спине. Тамара взвизгнула и едва не потеряла равновесие: стремянка качнулась вбок, но устояла. Отдышавшись, Тамара увидела, что ее волосы усыпаны белой крошкой, мелким мусором, деревянными щепками. Никаких жуков и паутины.
Пальцы снова устремились в отверстие, коснулись прохладной шероховатой поверхности, пробежали в одну сторону, потом в другую. Ничего. Тамара уже готова была поверить, что там, наверху, нет никакого чердака и все, что она слышит, – это просто дождь, который стучит по крыше, или скрип старых перекрытий. Но тут рука коснулась дерева. Выпуклый бортик, за ним большой деревянный квадрат и – Тамара растянула порез, чтобы удостовериться, – металлическая ручка в виде кольца.
Тамара ухватила ее и ужаснулась: зачем это все? Она испортила школьный потолок, украла лестницу, собирается вломиться без разрешения в очередную закрытую дверь. Если об этом узнают, ее точно не возьмут больше ни в одну школу. К тому же она понятия не имеет, что ее ждет наверху. А это может быть что угодно – от трухлявых досок, которые провалятся под ее весом, до… Тамара споткнулась на этой мысли, вспомнив лицо, которое видела под водой.
Но с другой стороны, если она не поднимется сейчас на этот чертов чердак, то так и не поймет, что с ней происходит. Так и не поймет, что происходит здесь, в этой школе, или происходило раньше. Кто жил здесь много лет назад и куда он делся, почему закрылся интернат, который устроили здесь двадцать пять лет назад, как это связано с Озеровым и почему его рисунок так похож на то, что неожиданно стала рисовать сама Тамара…
Она решилась, хоть никогда и не считала себя смелой. Лучше так, чем умирать от страха каждый раз, как за стеной слышится скрип. Все лучше, чем неизвестность. Тем более что сейчас утро, а утром, когда солнце уже взошло, ничего страшного не случается. Все же знают, что свет убивает чудовищ, а маньяков прогоняет обратно в их темные сырые логова.
«Правда, именно в чье-то логово я, кажется, и собираюсь вломиться».
Не послушавшись этой мысли, Тамара толкнула дверцу.
Глава 19. Все пропадают
На логово чудовища или серийного убийцы чердак был не очень похож. Тамара не без труда – пару раз стремянка под ней опасно качнулась, угрожая рухнуть с высоты полутора метров, – сумела подтянуться за край чердачного люка, повиснуть и втащить себя внутрь.
Поднявшись на ноги и стряхнув с пижамы пыль, она поняла, что стоит в луче мягкого света, который течет сквозь маленькое и грязное слуховое окошко, вокруг кружат сотни пылинок. Ноги, одетые только в носки с пандами, стояли на грязном деревянном полу, и Тамара тут же пожалела, что в спешке проигнорировала обувь. Здесь запросто можно наступить на какой-нибудь ржавый гвоздь или осколок стекла, а воспаление или столбняк уже куда опаснее, чем эфемерные монстры.
Размеры чердака определить было трудно – свет из окошек не мог дотянуться до стен и дальних уголков. Несмотря на то что половину пространства занимали старая, укрытая пыльными чехлами мебель и заколоченные деревянные ящики, поставленные друг на друга, помещение казалось довольно просторным. Достаточно просторным, чтобы здесь спрятаться.
Тамара потопталась на месте, сделала несколько шагов в одну сторону, потом в другую, кончиками пальцев отогнула прислоненную к большому комоду картину и, увидев потемневший от времени натюрморт, поставила его на место. Если осматривать здесь все, уйдет целый день, а может, и не один. Тамара вслушивалась в мутную застоявшуюся тишину, пахнущую сыростью, пылью, деревом и старыми тряпками, и с каждой секундой все больше убеждалась, что сюда уже много лет никто не поднимался, а она зря поддалась истерике и испортила ремонт в своей спальне. Теперь придется думать, как скрыть то, что она натворила.
Тамара повернулась к открытому люку, но дойти до него не успела. Ее ухо уловило тихий сдавленный скрип, потом механическое дз-з-зы-н-нь и глухой стук чего-то небольшого, твердого и, кажется, тяжелого. Доски едва уловимо задрожали, и Тамариных больших пальцев, спрятанных под носками с нарисованными на них пандами, коснулся исцарапанный шарик из темного дерева.
С трудом удерживаясь от того, чтобы завизжать и кинуться вниз, Тамара сделала несколько глубоких вдохов. Потом убедила себя, что чудовища не играют в мячик и он просто выкатился из какого-нибудь угла, потревоженный ее шагами. Она медленно наклонилась и, стараясь держать в поле зрения как можно больше пространства чердака, подняла шарик с пола. Прохладный, чуть шероховатый, довольно увесистый. Повертев его в руках, Тамара увидела неровно вырезанные латинские буквы: A и N. Она открыла ящик комода, осторожно положила мячик туда и задвинула ящик обратно, поморщившись от резкого скрипа.
В ответ раздался новый скрип, на этот раз откуда-то из угла. Тамара напрягла зрение и различила очертания высокого платяного шкафа, наполовину укрытого простыней. И дверца этого шкафа, повиснув на одной петле, медленно, с заунывным протяжным скрипом, который заставил Тамарин желудок сжаться в маленький комок, открывалась.
Мышцы на шее, икрах и плечах окаменели, до волос словно дотронулись, заставляя их приподняться у корней, чьи-то холодные пальцы. Дверца наконец открылась, показав темное и, кажется, пустое нутро шкафа, скрип растворился в пыльном воздухе, стало тихо. Поясницу Тамары лизнул поток прохладного воздуха, который тянулся откуда-то из глубины комнаты, и через пару секунд хлипкая дверца снова застонала.
Ветер. Просто сквозняк. Вспомнилось стихотворение, которое она читала когда-то в детстве:
В мой дом, я сам не знаю как,
Ворвался гражданин сквозняк.
Бушуя, словно лютый зверь,
Он распахнул входную дверь,
На скатерть посадил пятно
И тут же выскочил в окно.
Потом он прыгнул на чердак.
С тех пор на чердаке сквозняк.
На чердаке сквозняк, повторила про себя Тамара, медленно двигаясь к шкафу, вытаскивая из кармана пижамных штанов телефон и включая фонарик. На чердаке просто сквозняк.