Или все-таки мог?
Глава 20. A. N.
– Ты же знаешь французский?
Соня вздрогнула и быстро заблокировала экран телефона. Тамара успела увидеть там что-то вроде комикса или игры: две фигуры, пузыри с текстом над головой, варианты выбора ответа.
– Не слышала, как ты подошла…
– Так знаешь или нет? – Тамара перешагнула порог белой кружевной беседки и села на скамейку рядом с Соней. – Я видела у тебя учебник.
– Я учу французский, это так. А почему ты интересуешься?
Соня завернула в пакет недоеденный бутерброд, которым перекусывала.
– Можешь кое-что перевести?
Тамара протянула ей телефон с раскрытыми на нем фотографиями страниц дневника.
– Пока не знаю… А что это? Искренне надеюсь, что это не что-то личное и я сейчас не нарушаю чью-нибудь приватность…
– Что? Нет, ты ничего не нарушаешь. – Тамара отвела взгляд.
– Ты уверена?
– Да!
– Это похоже на дневник. Я не читаю чужие дневники. Мои моральные принципы мне этого не позволяют.
– Даже если тот, кто его написал, уже умер?
– Хм-м-м… – Соня задумчиво посмотрела сначала на виднеющееся между деревьев озеро, потом снова на фотографии. – А где ты это взяла? И где сам…
– Я вот тоже, знаешь, не хотела нарушать чужую приватность, – ядовито прошептала Тамара, – поэтому дневник оставила там, где он лежал.
Она не стала говорить, что забрать тетрадь в любом случае не смогла бы. С чердака она убиралась так быстро, как только была способна. Захлопнула злосчастную шкатулку, сунула ее в коробку, выползла из каморки, порвав пижаму и ободрав колено. Рванула через чердак, едва ли не скатилась вниз по стремянке. А потом целый день бродила по школе и вокруг нее, боясь вернуться в комнату, где в потолке над головой зияет дыра. И теперь только дверь – на вид не слишком надежная – отделяла Тамару от того, что было там, на чердаке. Катало по полу деревянный шарик, заводило старую расстроенную музыкальную шкатулку.
Вечером она все же вернулась – ее поведение выглядело подозрительным, да и нужно было что-то придумать с разрезом на потолке, – но в спальне было тихо и буднично, сверху не доносилось ни звука.
– Так и быть, – кивнула Соня, – посмотрю. – Она на несколько минут погрузилась в чтение, листала туда-сюда фотографии, увеличивала их. – Это дневник какой-то девочки, чье имя начинается на «А». Ей было около двенадцати лет, она жила тут с отцом-нацистом… Интересно.
– Да, это я уже поняла. А что еще?
– Она пишет, что у нее что-то болит, очень сильно, и что ей холодно и хочется есть. Это немного странно… Вряд ли она голодала в таком доме.
– Угу.
– Еще пишет, что очень устала и не может пошевелиться, а ей приходится вставать каждый день в пять утра, снова и снова бегать, прыгать и плавать. И нырять… Нырять она не любит больше всего и боится воды, но отец считает, что нужно преодолевать страх. А вот тут, – ткнула пальцем Соня в экран, – говорится, что какая-то фройляйн Хоффманн тайком подарила ей на день рождения куклу, которую она назвала Анной и очень радовалась. Но потом… Потом она не успела ее спрятать, и отец нашел ее, пришел в ярость и бросил в камин в гостиной. Но она смогла достать ее, обгоревшую, хоть и обожгла сильно руки…
Тамара кивнула.
– Здесь почерк совсем непонятный и чернила растеклись, как будто вода капала. Тут она пишет, что прячется на чердаке и это единственное место, где она может чувствовать себя более-менее спокойно, играть и рисовать. А вот тут что-то про другую девочку… Да. Из соседней деревни вроде бы пропала… Хм, да, пропала девочка примерно такого же возраста, как и она, и она слышала от гувернантки, что девочку мог кто-то похитить, но туда ей и дорога, потому что она… расово неполноценная.
– «Все пропадают», – вспомнила Тамара. – До этого она писала, что не знает, где ее мама, и что пропала ее болонка, потом вот еще девочка…
– Не думаю, что это могло быть как-то связано. Мать этой девочки, возможно, умерла, а ей просто не стали говорить. Собаки иногда сбегают. И с детьми тоже случаются нехорошие вещи. Тем более в те времена…
– Да уж. А дальше?
– Еще вот запись о том, что ее отец восхищается идеей Лебенсборна, но считает, что нужно было идти дальше и стремиться получить не просто сильных арийских детей, а поколение… сверхлюдей. Да, кажется так.
– Лебенсборн?
– Что-то весьма знакомое… Надо посмотреть в книгах.
– А гугл уже закрыли? – съехидничала Тамара.
– Да, и правда. – Соня уткнулась в свой телефон – старенький, с треснувшим экраном. – Да, точно, вспомнила. Лебенсборн. Это такая организация. Ее еще иногда именовали нацистской фабрикой детей. Если я правильно помню, Гиммлер и остальные руководители рейха намеревались создать поколение господ – идеальных, расово чистых арийцев – и поэтому решили буквально вырастить их сами. Отбирали немецких женщин, которые рожали от членов СС детей, потом детей у них забирали и воспитывали так, как считали правильным…
– Как? – Тамара не была уверена, что хочет это знать, но все же спросила.
– С младенчества вбивали им в голову нацистскую идеологию. Возможно, были какие-то тренировки. Но точно никто не знает, что там происходило, – почти все документы эсэсовцы в конце войны уничтожили.
– Звучит жутко.
– И было тоже жутко. Особенно когда верхушка рейха поняла, что дети рождаются слишком медленно и на то, чтобы завоевать мир, их не хватит. Поэтому детей в приюты Лебенсборна стали просто похищать, и не только из Германии, но и из Чехии, Норвегии, Швеции, Польши, даже из СССР. Забирали с улиц или прямо от родителей, увозили в питомники, держали в ужасных условиях… Потом отправляли в богатые арийские семьи. Тех, кто подходил, само собой. Был достаточно чистокровным.
– А тех, кто не подходил? – ужаснулась Тамара.
– Убивали в газовых камерах. Или как-то по-другому…
После недолгого молчания Соня протянула Тамаре ее телефон.
– Больше ничего нет?
– Остальное на немецком, я его, к превеликому сожалению, не знаю.
– Зато я знаю.
Соня и Тамара вздрогнули от этого голоса и обернулись. В паре метров от беседки на дорожке, сунув руки в карманы, стоял Артем.
– Особенно если хорошо попросите. – Он усмехнулся.
– А ты можешь… – начала Соня.
Тамара ее перебила:
– Ничего не нужно, Самбуров. А подслушивать особенно.
Артем пожал плечами:
– Как хотите. Вы, кстати, осторожнее. Не гуляйте одни. Видели в пабликах, тут где-то вроде есть волки? Кто-то уже… – Он закатил глаза, высунул язык и откинул голову на плечо.
– Артем, ты где… – На тропинке показалась Лера в белоснежном кашемировом пальто и кофейного цвета сапожках. Она остановилась, с беспокойством оглядывая всю картину и пытаясь понять, что здесь происходит.
– Да вроде здесь…
– Пойдем? – Она перебросила через плечо блестящие каштановые пряди, поправила белые пушистые «наушники» и нежно продела свою руку сквозь локоть Артема.
Тот нахмурился, дурашливо отсалютовал Тамаре и Соне двумя пальцами и двинулся дальше в парк. Тамара зачем-то проводила их взглядом и успела заметить, как Артем, отойдя подальше, дернул плечом, стряхивая Лерину руку, и что-то ей сказал. Она виновато опустила голову и побрела рядом, спрятав руки в карманы.
– Отчего ты так? Он же хотел помочь, – укоризненно заметила Соня.
– Он хотел повыделываться. Показать свое превосходство. Ну его. А что это за история с волками?
– Не в курсе, если честно. Насколько я знаю, здесь никаких волков нет и быть не может. Просто нет таких лесов, в которых они могли бы спокойно жить.
– Значит, он этот бред выдумал. Понятно, – фыркнула Тамара.
– Мне тут в голову пришла одна мысль… Имя нашей героини, выходит, начиналось на «А»?
– А фамилия, скорее всего, на «Н».
– Откуда это тебе известно?
– Видишь, тут написано, что она вырезала на мяче свои инициалы. – Тамара нехотя ткнула ногтем в экран. – Этот мяч лежит там же, где я нашла дневник.
– А где…
– Не могу сказать. Так какая у тебя мысль?
– Сплошные загадки. – Соня, кажется, немного обиделась. – Я находила кое-что среди старых книг, но не до конца уверена… Мне нужно посмотреть еще раз.
– Угу. – Тамара разочарованно выдохнула. – Расскажешь, когда будешь уверена до конца? Потому что пока я мало что понимаю…
– Да, расскажу. А теперь ты позволишь мне закончить обед?
…Через пару часов, когда Тамара заканчивала писать сочинение о том, что значит, по ее мнению, взросление, ее телефон тихонько завибрировал. Дождавшись, пока учительница отвернется, она открыла сообщение от Сони;
«Взгляни. Сдается мне, я отыскала хозяйку дневника».
Под сообщением была картинка. Когда она прогрузилась, Тамара увидела старую черно-белую фотографию и почти сразу узнала крыльцо школы. На крыльце стояла девочка – такая маленькая и худенькая, что казалось, ей здесь едва ли больше семи-восьми лет. Огромные испуганные глаза, острые скулы, две длинные растрепанные косы с вплетенными в них темными лентами. Пальцы сжимают подол белоснежного кружевного платья, плечи чуть приподняты, словно девочка собирается спасаться от фотографа бегством.
«Почему ты думаешь, что это она?»
Соня почти сразу прислала ответ. Только фото. Белый прямоугольник с желтыми подтеками – видимо, обратная сторона фотографии. И два слова и дата, написанные аккуратным почерком, уже почему-то знакомым Тамаре: «Angelika Neumann, 1944».
Так вот кто ты такая, А. N.
Глава 21. Браслет с единорогами
В привидений Тамара почти не верила. Она любила смотреть ужастики и читать всякие щекочущие нервы мистические истории. О неприкаянных душах, которые печально бродят по старинным замкам, о мстительных призраках, которые сворачивают шеи тем, кого считают виноватыми в своей смерти, о восставших из могил мертвецах с пустыми глазами и распадающейся плотью. Но ей ведь скоро пятнадцать, верить в такое на полном серьезе – все равно что верить в Деда Мороза. Иногда даже хотелось бы жить в таком мире, где есть и привидения, и ведьмы, и драконы, и сказочные королевства: сражаться с обезумевшими призраками или кровожадными ожившими трупами точно было бы интереснее, чем писать контрольные по алгебре или отчаянно пытаться прижиться в новой школе.